Шрифт:
Комок в горле. Саша провела пальцем по монитору, словно пытаясь стереть.
«Нукак вам?»
«Замечательно. Ты чудо, Лиза. Ты прекрасная девочка!»
«Вам правда понравилось?!!»
«Очень».
«Ура ура ураааа!!! Вы знаете, вы понимаете меня и когда трудно тоже. Даже когда меня кто обидит, я вить всегда помню о вас».
Саша медленно ехала по полупустым улицам. По обе стороны тянулись многоэтажные дома, сотни и тысячи окон – голубоватых, ярко-желтых, пестрых, алых, золотых… и совершенно черных, будто закрытые глаза, будто закупоренные норки. Сашу обгоняли машины. Она видела, как их красные огни тают впереди. Над Сашей проносились фонари – на одной улице они были холодными и неприятно яркими, на другой – желтыми, как керосиновые лампы. По лобовому стеклу стекали ледяные капли.
Саша почти ненавидела Лизу.
Ночью клен поскребывал ветками по стене. И как только они до сих пор не стерлись, эти ветки? Столько дней и ночей биться о серые кирпичи… Не спалось. Тренькал телефон. Нет. Сдохни, пластиковая тварь, не тревожь, не выворачивай наизнанку. И зачем только придумали тебя со всеми этими сетями и хрен знает чем еще…
Ветки жалобно, тонко стучали по камню, будто лезли все выше и выше, бессмысленно тянулись до окна…
Саша резко села и зажгла свет. Подумала, что зря все-таки не позвала сегодня Женю. Прошлепала на кухню, распахнула холодильник и злобно прищурилась. В белоснежной светлой пещере дружно и скучно обитали йогурт, огурец, авокадо и сыр тофу. Скукота. Жаль, что колбасы после Жени не осталось. Саша подъела тофу. Потом нацедила в чайную чашку красного вина и уселась прямо на стол.
На секунду захотелось распахнуть окно и закричать прямо во тьму, в ночь, в замерзшее дерево: «Довольно! Оставьте меня в покое! Вы все, кто крадет время и отнимает покой, уйдите прочь! Уйдите!»
Но она не закричала. Только плеснула еще вина, посмотрела в вишневую муть и выпила одним долгим глотком.
9
«Александра… Простите, но вам надо быть на дне рождения у Лизы. Обязательно. Все понимаю – работа, время, дела, но… пожалуйста!»
У, приехали. Божежки ты мой, а сообщений-то… И в основном от Лизы.
«Знай, ты самая классная! Такую не где не найти… Твои глаза блистят, от радости. Я не видел, таких глаз сияющих – не где… Ты, ангел мой… Навсегда… Ты, сделала мою жизнь еще светлей…»«Это я сочинила про вас! Вам понравилось?!!»
Саша потерла переносицу и стукнула туркой о плиту. Это уже выходило из-под контроля и никуда не годилось.
«Стихотворение замечательное! Лиза, спасибо тебе огромное!»
«Вам правда понравилась? Я писала ночью и шел дождь. Я обожаю дождь. Я танцую под дождем, хотя бы и внутри в окно же, все равно видно…»
Лиза все писала и писала, а у Саши холодели руки. Она боялась главного вопроса.
Лиза порабощала ее. Она давила, оглушала своей нелепой влюбленностью, своим обнаженным маленьким сердечком, неуместными восторгами, ошибками и запятыми. И вопрос вырос, нарисовался черными пикселями, завис над Сашей дамокловым мечом.
«Моя милая милая милая, буте со мной сигодня. У меня будет день рождения!!! Это счастье! Это радость и я вас всех пригдлашаю».
«Приходите я вас очень люблю просто согреть хотелось и, быть с вами всегда!»
Не отвечать. Не отвечать никогда.
«Я постараюсь, Лиза».
Саша вздрогнула от шипения за спиной. На идеальную поверхность плиты выливался закипевший кофе.
А Лиза Воробей все слала восторги, котят и сердечки. Лиза была счастлива. Саше хотелось завыть.
«Я заеду за вами», – написал Иван.
Не вопрос. Утверждение. Типа – а как иначе-то еще? Заеду, и кранты.
«Я приеду сегодня», – написал Женя.
Ага. Замечательно. Сашу прошиб мелкий психический смешок.
Полчаса потребовалось на организацию отгула. Полчаса, о господи! Она врала в трубку, перебирая в руке ключи, поскребывая ногтями по кожаному брелоку и пялясь в размытую акварель стекла. А ее машина стояла посреди двора, как маленький домик. Вдруг припомнилась эта игра – «Я в домике!». И сразу такая прелесть – никто не докопается.
А потом появился Иван Очитков. Приехал на такси.
Саша почему-то была уверена – так и будет, нет у него никакой машины, даже самой помойной. Живет себе в какой-нибудь занюханной комнатенке, снимает ее на последние гроши, кутается по ночам, потому что в окна дует…
Оба молчали. Саша сжимала в руках большую коробку. Иван не спросил – что там? Просто сидел рядом – хмурый и какой-то пришибленный, поглядывал словно сова из своей бороды, из мохнатого шарфа. Саше было жаль его, но одновременно хотелось ему врезать. Вот прямо так – ни с того ни с сего. Она и уверена была – он и рукой не пошевелит, так и будет сидеть.