A-и крикнула в воздух:

— Ченг Поу-чяй, ты не знаешь других песен?

Парнишка соскользнул с мачты, приземлился прямо передо мной и поднял босую ногу:

— Сошьешь мне красивые тапочки?

A-и проворчала:

— Я тебе сколько раз говорила…

— А я не про тебя, тетушка. Та, у кого пальцы краше, и тапочки покраше сошьет, только мне нужен вот такой цвет. — Он погладил свою повязку, а потом взъерошил мне волосы легким движением, которое разозлило меня не меньше его последующих слов: — Новая мать корабля. Ха!

Он убежал, оставив меня в настолько расстроенных чувствах, что я уколола палец до крови. Я отшвырнула тапок:

— Проклятый пацан! И тапок тоже!

Что-то в этом пареньке взволновало меня сильнее, чем его дерзкое поведение. Беспечное пение, шуточки, детский смех — кто способен проявлять такую невинную радость в столь убогой обстановке? Только обманщик вроде Царя обезьян [21] , которому нельзя доверять.

A-и бросила тапок обратно в сумку.

— Может быть, тебе лучше и дальше работать женой капитана. — Она просунула нитку в отверстие большой иглы и принялась шить, продолжая кудахтать.

Ее глупая шутка расстроила меня еще больше.

— А ты чья жена?

Старуха не сразу ответила. Покопавшись в мешке, она достала малюсенькую бело-голубую фарфоровую чашечку.

— Жена покойника, — сказала A-и наконец, надела чашечку на палец и показала мне: — Это наперсток. Мой муж прихватил его с одного из дьявольских кораблей, плывших из Оумуна [22] . Красиво, да?

Я пожала плечами, поскольку никогда не видела ничего подобного.

— Но не для меня, а для первой жены. — Она постучала по груди наперстком. — Я была женой номер два. Но детей мне боги не послали. Первая жена обращалась со мной как с собакой, и ее дети тоже. Затем солдаты схватили нашего мужа и… — Она чиркнула ребром ладони по шее. — Теперь меня ничего не связывало с этой вонючей коровой.

— И она подарила тебе наперсток?

— Позволь рассказать историю до конца. Мы обе овдовели, и она сделала меня своей рабыней. Однажды ночью я взяла наперсток и показала тхаумуху, мол, моя соперница украла его из корабельного общака. И тогда… — Теперь она провела по шее пальцем, а глазами указала траекторию над бортом корабля.

Пытаясь скрыть ужас, я спросила:

— А дети?

— За несколько слитков достались торговцу солью. По крайней мере, мальчик.

— А была еще девочка?

Горький смех A-и словно нанес мне удар прямо под дых.

— Ты лучше прочих знаешь, что бывает с хорошенькими девочками.

Я помчалась к уборной, оттолкнула ожидавшего своей очереди матроса и нагнулась над дыркой, где простилась со съеденным.

Что-то с грохотом упало на доску рядом со мной.

Гребешок из слоновой кости. Оказывается, мальчишка воткнул его мне в волосы.

Я успела ухватить гребень, прежде чем он успел ускользнуть через дыру в волнующееся море.

Дни перетекали один в другой, как волны в море.

На третье — или четвертое? — утро после отплытия из Санвуй я прислонилась к поручню с миской каши и уставилась вдаль. Внезапно рядом всплыла стая розовых и белых дельфинов. Моряки называют их пак кай, что рифмуется со словом «неудача», как говаривал мой отец. Мужчины нависли над планширами, колотя по корпусу кулаками и шестами, чтобы отпугнуть морских тварей.

И все же никто не осмелился поймать дельфина, чтобы накормить команду. Пак кай считались священными животными, их запрещалось употреблять в пищу. А я-то уже и забыла, какой паутиной противоречивых суеверий окутана жизнь моряков.

Тем временем на борту я познала еще один страх. Занимаясь повседневными делами, все время от времени поглядывали на береговую линию, чтобы убедиться, что суша никуда не делась. Я поймала себя на той же мысли. Всю жизнь я прожила на лодках, но никогда не отплывала настолько далеко от берега и так надолго, заключенная в тиски бесконечных соленых брызг.

Извечный страх моряков — потерять из виду сушу, пересечь невидимую черту, за которой мы попадем из знакомого морского мира в чрево внешнего океана, царство дикой, мифической опасности.

Мой взгляд то и дело метался к туманной береговой линии. Отсюда не было видно ни отдельных крестьянских хозяйств, ни деревень, ни городов, ни округов; суша превратилась в одну длинную черту, обладающую, однако, очень ценным качеством: это была твердь, а не жалкая пиратская джонка.

— Хочу домой, — проворчала я, хотя сама толком не понимала, где теперь мой дом. Член экипажа, смазывавший поручни поблизости, оглянулся и кивнул.

Я целыми днями занимала себя прогулками по палубе, подмечая детали: тридцать четыре шага от рубки до носа, двенадцать шагов по траверзу. Пушки: по пять с каждой стороны, нет двух одинаковых. Пять лебедок, включая рулевую тягу. Восемь сходней. Со вчерашнего дня ничего не поменялось. Или вчера у меня получилось тридцать пять шагов?