Он нахмурился.

«Ты упомянула, то хочешь перемен, но эти врата лишь подтолкнут тебя…»

Она не дала ему договорить — протянула руку и ласково погладила по плечу.

— Знаю, знаю… Я передумала. То был каприз — плывущие облака и утренняя роса. Прощай, Жадный волк… и прости…

Рэн не стал ни останавливать ее, ни отговаривать. Но складка между бровей его так и не разгладилась. Она отметила это мельком — и тут же позабыла, потому что глаза ее смотрели вовсе не на него.

Ноги несли ее дальше, к тому, кого она столько дней избегала. Ну что же… Сейчас ей предстоит увидеть, как наивное восхищение в его глазах сменится презрением, как разольется в них душной горечью разочарование. Пусть… какая теперь разница?

— Вы приняли за яшму осколок черепицы, Синь-лан.

Щеки его слегка порозовели от смущения, ореховые глаза, опушенные черными ресницами, смотрели почти с благоговением. В этот миг он казался совсем юным.

«Мальчик… чистый, доверчивый», — с болью подумалось ей.

— Нет, — произнес он убежденно. — Если вы яшма, то яшма эта рождена в Персиковом саду…

Она не сдержалась: пальцы сами потянулись к его щеке, и она помедлила немного, перед тем как коснуться его лица, словно боялась запятнать этим прикосновением.

— Я куртизанка… распутная девка, — она улыбнулась через силу, готовясь к тому, что он оттолкнет ее.

Но в глазах его, цветом напоминающих дикий мед, отразилась печаль.

— Я знаю, кто вы, — сказал он просто. Она вздрогнула, ожидая того, что последует за этой фразой, — Воплощение богини искусств и фея. Вы не переубедите меня в обратном.

И прежде, чем она рассердилась, продолжил, торопясь и слегка сбиваясь.

— Однажды мне посчастливилось видеть вас и слышать вашу игру на празднике Середины Осени. С тех пор я убежден в этом. Я был тогда раздавлен, почти убит, но глядя на вас, слушая вас, я забыл обо всех невзгодах. Эта мелодия до сих пор со мной. Я помнил ее даже здесь, у Желтого источника. Свое имя забыл, а ее — помнил.

Как вы играли, госпожа… ваш сицзюнь пел о вечном, о любви, о красоте, о светлой печали, о расставаниях и встречах, о гармонии и мире. Не ваша вина, что в это время толпа раздевала вас глазами. Они не видят, не способны понять… Вы — небожительница, случайно попавшая в грубый земной мир. Никакая грязь не прилипнет к вашим стопам.

Он говорил так горячо, искренне. А в конце и вовсе опустился перед ней на колени и поклонился, словно она, и вправду, была святой.

Госпожа Дин замерла, не дыша.

«Что он делает, сумасшедший? Разве может хоть кто-то думать так?»

— Простите их, госпожа. Тех, кто считает иначе… Души из слепы. — он вновь поднял на нее глаза. Она нашла в них мольбу и отчаяние. — Я всего лишь простой целитель, но если я могу хоть что-то для вас сделать…

Он слегка вздрогнул, будто вспомнив что-то, а потом достал из рукава и протянул на раскрытой ладони золотой слиток.

— Если хотите…

«Целитель…»

Она смотрела попеременно то на узкие изящные ладони, которые умели продлевать жизнь, а не отнимать ее, то на иероглиф «Тайник» на табличке.

— Рэн-лан сказал, этот путь хорош, чтобы затаиться и не привлекать к себе внимания. Может, вы захотите как-нибудь распорядиться им?

Она смотрела в его глаза, кажущиеся сейчас почти золотыми — и ощущала, как где-то в груди становится теплее, как это ощущение вытесняет из тела холод, как исчезает комок в горле, который не давал говорить и дышать.

— Встаньте, Синь-лан, — попросила она приветливо.

И когда он поднялся, улыбнулась так нежно, как только умела, и коснулась его губ своими, ласково, трепетно. Он, ошеломленный, встретил ее поцелуй так бережно, словно вся она была тоньше шелковинки и хрупче лепестка жасмина. На вкус его губы были как дивный горный родник. И она не помнила, когда еще испытывала такое блаженство и умиротворение.

— Спасибо, — шепнула она, прерывая поцелуй, — никто не делал для меня большего. Никто не обнимал мою душу.

Она взяла его руки в свои и, повинуясь порыву, расцеловала их, благодарно и кротко.

Решение пришло внезапно — и она чуть не засмеялась от простоты его и легкости.

— Спасибо, спасибо, — говорила она, глядя в глаза, ясные, словно осенние воды, — пусть мой дар принесет тебе счастье.

Потом сделала шаг назад, улыбнулась, крикнула «Владыка, взываю к тебе!» и разломила табличку.

А он непонимающе смотрел на свою ладонь, на золотой гладкий слиток и иероглиф «Великолепие» на нем.

— Зачем же?.. — только спросил он.

— Я хочу покоя, — ответила она, смотря на то, как сияющая печать со знаком «Тайник» появляется на ее руке, и продолжила, глядя на него с нежностью: — Хочу стать достойной тебя. Если когда-нибудь мы снова увидимся… и даже если нет.

Проводить себя она не позволила, побоялась, что расплачется от переполняющих ее чувств. Светлых, да удивительно светлых, и все же… Интересно, когда-нибудь он поймет, что именно для нее сделал? Что, сам не зная того, уберег от опрометчивого решения?