— Что, прости? Почему вдруг, спустя месяц, ты настаиваешь на косплее? — ее милое личико очаровательно морщится и… Мне нужно убираться отсюда.

Она пыхтит и одергивает платье, протискиваясь в комнату, а я по глупости следую за ней.

Я мог бы сказать, что все это было идеей Обри, но ей не нужно знать ни черта. Она просто должна делать то, что ей говорят.

— Жаль разочаровывать, любимая, — мои ноздри раздуваются, а взгляд становится жестким. — Ты будешь выполнять все необходимые обязанности, или можешь забыть о своей премии.

?

Уитли Уитт

Я ахаю. Мысль о том, что это какая-то жестокая шутка, звенит в ушах. О, этот ублюдок такая мразь.

— Это потому, что я тебе не нравлюсь, да? — спрашиваю я, умело придерживая перед платья, в то время как задняя часть распахивается без его помощи, угрожая упасть с меня.

— Что? — говорит он с оскорбленным видом, его широкая спина поворачивается как раз в тот момент, когда рука тянется к двери спальни. — О чем ты говоришь, глупая женщина.

— Глупая?! — о боже мой, я убью его! Я обыскиваю свою комнату в поисках оружия, но, может быть, мне удастся просто задушить его голыми руками.

Он побледнел, поморщившись в извинении.

— Ты спросила, не потому ли это, что ты мне не нравишься.

— Что, прости? — от моей кожи исходит жар, и голова горит. — Ты заставляешь меня готовить на моей собственной кухне черт пойми в чем, нанося вред своему здоровью, а потом имеешь наглость называть меня глупой? Не могу поверить, что ты сказал мне расслабить булки, — я глубоко дышу и хватаюсь за дурацкое платье.

Он качает головой, его лицо немного краснеет, но я ни в коем случае не собираюсь жалеть этого ублюдка.

Я вспоминаю, как он смеялся ранее на балконе, считая, что это забавно. Я думаю, это в некотором роде смешно, но пошел он нахуй. Он ухмыляется, его губы изгибаются в улыбке, и я теряю самообладание.

Я хватаю первое, что попадается под руку, и бросаю в него. Он легко ловит подушку и отбрасывает ее в сторону.

— Думаю, произошло некоторое недопонимание. Не злись на меня. Надо было начать письмо со слов «не могу дышать, костюм нужно перешить» — это все, что ты хотела сказать.

Он стоит в моей спальне и говорит, как я должна была сформулировать свое письмо ему?

— Если бы ты мог держать рот на замке и слушать хоть пять минут, это не было бы проблемой, — кричу я, хватая халат и оборачивая его вокруг груди.

Пронзительные голубые глаза темнеют, губы поджимаются, когда он одергивает костюм и начинает поправлять галстук.

— Продолжай.

— Ты расстроен тем, как я сформулировала свое письмо, — я тычу в пол указательным пальцем, не заботясь о том, что, вероятно, выгляжу как сумасшедшая и должна сказать ему уйти, чтобы я могла одеться. — Хотя это не ты вынужден был пытаться работать в корсете.

— Это всего на несколько часов пару дней в неделю. Что в этом такого? — он протягивает руки с непонимающим взглядом, словно не может поверить в мои слова. — Это просто представление. Все думают, что это весело, кроме тебя.

— Я не подписывалась на то, чтобы меня выставляли на всеобщее обозрение. Этого, — я указываю на платье, — не было в договоре мелким шрифтом, — мне гораздо удобнее в униформе и спортивных штанах, но дело даже не только в этом, оно действительно пожароопасно. Я бы не стала шутить по этому поводу. — Не говоря уже о том, что я не понимаю, как я должна в нем готовить, если не могу разглядеть ничего ниже собственной груди.

— А. Да, это действительно может быть проблематично.

Я поворачиваюсь, и его взгляд останавливается на открытой ложбинке декольте, когда я вытаскиваю корсет. Я ерзаю, чтобы спрятать грудь, но сосок вот-вот выскользнет.

— Я ненавижу тебя, — кричу я, бросая следующую вещь — испорченный корсет.

Он ловит его и переворачивает.

— Видишь, ты неправильно завязала ленты. И если бы ты не завязала его так туго… О боже, — его глаза округляются, когда снова фокусируются на мне.

Представляю, как я выгляжу с грудью, почти выставленной на обозрение.

Я никогда в жизни не была так зла.

— Убирайся.

— Хорошо. Я встречусь со стилистом, чтобы обсудить, что мы можем сделать с твоим гардеробом, — говорит он, все еще стоя в моей спальне, его взгляд устремлен прямо на мою грудь.

— Убирайся нахуй, Коннор!

Услышав свое имя, он напрягается, на его челюсти дергается мышца. Он больше ничего не говорит, просто поворачивается и идет к двери, плечи расправлены, жесткий гнев наполняет его тело.