— Что ты здесь делаешь?

Восхищенное выражение на его лице сменяется обвиняющим хмурым взглядом.

— Очевидно, ищу тебя, — он протягивает мне белую коробочку, которую держит в руке. — Я принес тебе новые туфли, так как ты жаловалась, как сильно болят ноги.

Мои брови сходятся на переносице, поскольку я не помню, чтобы когда-либо рассказывала Коннору о своей проблеме с обувью. Иногда мне кажется, что у него суперслух.

Я вижу его в обычном костюме дворецкого, с подстриженной бородой и волосами, все еще влажными после душа. Он даже отдаленно не похож на человека с похмелья, как выглядела бы я после бурной ночи, и это просто возмутительно. Я хочу, чтобы у него были мешки под глазами до колен, и чтобы он выглядел как ходячий мертвец.

Я оглядываю коробку в его руках, пытаясь понять, что он задумал с этим спектаклем. Новая обувь? Он будто вообще другой человек. Более того, когда и как он успел ее заказать?

Я машинально беру коробку, когда он буквально всовывает ее мне в руки.

— Мне не нужна эта обувь, если ты собираешься вычесть ее стоимость из моей зарплаты, — говорю я, проводя пальцем по краю коробки и замечая высокое качество. — Это, похоже, дорогое удовольствие.

Я не могу даже понять язык бренда, тисненый сверху, но выглядит это очень изысканно. Прямо в духе «нос кверху, мизинец в сторону, губы поджаты, палка в заднице» — настолько пафосно.

— Нет. Это всего лишь подарок.

Он улыбается так, будто все прекрасно, в то время как все, о чем я могу думать, это: где шутка или колкий комментарий, который заставит меня почувствовать себя дурой? Я никогда не могу его понять, потому что он то добрый со мной, то холоден как лед.

— Ты серьезно? — спрашиваю я с недоверием.

Его лицо становится грозным.

— Почему ты всегда спрашиваешь, серьезен ли я?

— Не знаю, — отвечаю я, не в силах скрыть растерянность и огорчение в голосе. — Может, потому что всего пару недель назад мы были врагами, а теперь уже обнимаемся? Ты даришь мне туфли, Коннор. Ты вообще это осознаешь?

— Я бы не сказал, что мы были врагами. Это слишком преувеличено. Мы же не сражались с мечами на поле битвы, — ворчит он, словно я веду себя глупо! — И тебе действительно нужны были новые туфли.

Он мило хмурится и дуется, будто я пнула щенка, — и это совсем не помогает делу.

Мне хочется закричать в подушку, но вместо этого я резко разворачиваюсь на каблуках и направляюсь обратно на кухню. Мне нужно держаться подальше от него и смущения. По крайней мере, там я могу найти что-то еще, на чем можно сосредоточиться и игнорировать его.

— Уитли, подожди, — говорит он, следуя за мной и нарушая личное пространство, схватив меня за руку.

Я вырываюсь из его легкой хватки, пытаясь при этом не уронить коробку с обувью.

— Нет, Коннор.

Вероятно, для него все это игра. Если бы он просто объяснил, почему был пьян и оказался в моей постели, а не сбежал из комнаты, оставив меня в ступоре, я бы не была такой эмоциональной. Но он продолжает так себя вести, убегая без объяснений, и это начинает раздражать.

Хуй знает, почему он с первого взгляда возненавидел меня, но это не дает ему права вести себя так, будто ничего не было. Несколько милых поступков не исправляют дерьмовые, и это бесит. И я действительно ненавижу то, как сильно мне нужен этот подарок из-за моей ситуации — настолько, что я уже не могу с ним расстаться. И еще хуже то, что он обо всем догадался, отчего стыд обжигает лицо.

— В первую же ночь, как я сюда приехала, ты хотел, чтобы я убралась, — бросаю я через плечо, распахивая дверь на кухню, а этот идиот тащится за мной. — Ты, может, и забыл об этом, но я — нет.

— Все не совсем так, — бурчит он, его голос звучит болезненно искренне. — Я ничего не забыл. На самом деле, я хочу все исправить. Это причина, по которой я их приобрел.

Удивленная, я бросаю коробку на столешницу и оборачиваюсь, чтобы одарить его недоверчивым взглядом. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но я поднимаю руку, прерывая его.

— Мы грызлись друг с другом целую вечность, а теперь обнимаемся. Что в этом вообще имеет хоть какой-то смысл?

— Ты забываешь, как пару дней назад кончила мне в рот, — хватает у него наглости сказать!

Он опирается на столешницу, будто это обычный разговор, и скрещивает руки, как ни в чем не бывало, пока моя кожа горит от воспоминаний. Чтобы скрыть реакцию, я бросаю на него прищуренный взгляд, ясно давая понять, что он идиот.

Чайник начинает свистеть, и я отворачиваюсь, радуясь возможности скрыть румянец и нарастающее возбуждение.

— И ты еще удивляешься, почему я не могу воспринимать тебя всерьез, — произношу я сквозь стиснутые зубы.

— Прости за то, как я с тобой обращался, Уитли, — он открывает коробку, и я вижу самую удобную пару черных рабочих туфель, которые когда-либо видела. Он ставит их рядом со мной, как будто ищет предлог, чтобы вторгнуться в мое пространство. — Я правда сожалею и хочу, чтобы мы стали друзьями.

— Друзья не лижут друзьям половые губы, Коннор, — говорю я с каменным лицом, раз он сам уже завел эту тему.