Уитли не подходит ко мне, как бы я ни ни звал ее жестами, и я вижу в ее глазах недоверие. Она выглядит нервной, даже испуганной, и я понимаю, что это целиком моя вина. Могу только представить, что творится у нее в голове. Она человек, смертная. Осознание того, как все это должно ее пугать, разъедает меня изнутри. Мне нужно, чтобы она захотела прийти ко мне, доверилась мне, но она этого не делает, и это убивает.

Я сжимаю руки в кулаки, желая молить ее позволить мне обнять ее, чтобы утешить. Я хочу, чтобы она доверилась мне настолько, чтобы преодолеть это расстояние, но боюсь, что если я сам подойду к ней, она отступит. Или, что еще хуже, снова обратится во время эмоционального всплеска и навредит нам обоим.

Я не знаю, как объяснить, что произошло, когда сам этого не понимаю. Такое никогда раньше не случалось. Я никогда никого не обращал, и, судя по всему, этого вообще не должно было случиться.

Единственное, в чем я уверен — она моя пара. Но, черт возьми, обсуждать это в присутствии Лахлана я точно не собираюсь.

— Почему ты не сказал мне, кто ты? Ликан или как там это называется? — спрашивает она, и меня беспокоит спокойствие в ее голосе.

Я бросаю на Лахлана укоризненный взгляд. Как он посмел рассказать ей все это, когда по запаху должен был понять, что она принадлежит мне?! Это была моя ответственность, и мне кажется, он украл у меня что-то ценное.

— У меня не было возможности тебе сказать. Мы должны держаться в тени, скрываться, — мои слова звучат как полная чушь, хотя это закон сверхъестественного мира. Мы обязаны избегать людей, если не можем легко слиться с толпой, сохраняя свою тайну.

— Тупейшее правило, — презрительно фыркает Лахлан. — И как, по-твоему, ты должен найти себе пару, если не можешь рассказать ей, кто ты?

— Не я устанавливаю правила.

Я хочу заплакать от того, как плохо у меня получается объясняться. Все было бы проще, если бы мы могли поговорить без свидетелей. Лахлан слишком много болтает.

— Дурацкие правила, — ворчит он себе под нос, и мне хочется его придушить.

— Не мог бы ты просто заткнуться и снова стать ленивым мерзавцем? — спрашиваю я, жалея, что он вообще вмешался. У меня чуть сердце не остановилось, когда я увидел, как ее тащат вглубь этого проклятого рва! Теперь я понимаю, почему он это сделал, но от этого легче не становится.

Он только усложнил ситуацию.

— Пожалуйста, Уитли. Пойдем, — умоляю я.

Ее губы сжимаются, и она сверкает на меня своим фирменным гневным взглядом.

— Я никуда не уйду, пока ты не ответишь на мои вопросы, Коннор, — она указывает рукой на Лахлана. — Он, по крайней мере, дал мне хоть кое-какие ответы. А после всего, что мы пережили… как ты мог это скрывать? И теперь ты просишь меня тебе довериться?

Я вспоминаю, как после возвращения из Америки, где я спасал Влада от самого себя, я не мог спать, пока она не оказалась в моих объятиях. Ее запах, который одновременно возбуждал и бесил, пробуждая зверя внутри меня. Ее красота, голос и сияние волос сводили меня с ума неделями. Я решаю начать с того, что могу объяснить.

— У меня не должно было быть пары. Я не… — я хочу сказать «ликан», но не уверен, что это правда. — То, как я был создан, не похоже на норму даже в сверхъестественном мире. Я мог быть каким-то дефективным оборотнем, насколько мне известно. Все просто называют меня ликаном, но их так мало, что я даже ни разу не встречал ни одного из них за столетия жизни.

Я замолкаю, когда вижу, как на ее лице появляется озадаченное выражение.

— Дефективный кто? — спрашивает она.

Я морщусь и бросаю взгляд на Лахлана.

— Может вернемся внутрь, и я все объясню?

Она оглядывается назад, и этот долбоеб приподнимает бровь, будто это мы здесь странные. Разве он не видит, что переступает здесь черту?

— Что? — спрашивает он, поднимая бровь еще выше. — Вы в моем доме.

— Я не хочу оставлять его здесь одного, — тихо говорит Уитли, глядя на морского монстра. Что-то внутри меня умирает от этих слов.

Лахлан замирает, и наши взгляды встречаются. Он знает, как и я, что если она решит остаться, я тоже должен буду остаться. Если истории о связях между парами правдивы, то будет невозможно держаться от нее подальше. Она понятия не имеет, во что оказалась втянута.

— Это невозможно. Ты его пара, — говорит он, избавляя меня от необходимости это объяснять.

Она оборачивается ко мне, упрямая и взволнованная.

— Но он будет здесь один, Коннор. Пятьдесят лет, серьезно? Ты не можешь просто так оставить его здесь.

Лахлан начинает смеяться. Я открываю рот, чтобы объяснить, насколько он древний и что пятьдесят лет для нас — это пустяк, особенно для такого старого создания, как он, но Лахлан опережает меня.

— Поверь мне, Уитли, дорогая. Мне здесь вполне комфортно.