— Мы не будем делать это его способом, Хелена. У нас есть год. Мы найдем другой способ.

Она покачала головой: — Мы должны. Какой у нас выбор? — она пьет свой виски, — И правда, разве мы не заслужили этого, ты и я? То, что мы сделали с ним... — она проводит пальцами по волосам. Ее лоб покрыт морщинами от беспокойства, — То, что мы с ним сделали, —повторяет она, глядя на меня, — я никогда не хотела причинить ему боль. Я знаю, что и ты не хотел. Но мы причинили ему боль. Вместе. Быть с ним... то, что мы сделали... Он человек, Себастьян. И мы причинили ему боль.

— Ты говоришь так, будто у тебя есть к нему чувства.

— Есть. Он мне небезразличен. Я не хочу, чтобы ему было больно. Но это все, что это значит.

Я пытаюсь понять это. Это эгоистично, я знаю, но соперничество и ревность, они разрывают меня на части. Они разорвали мою семью.

— И я знаю, что она права.

Мы должны это сделать. Ради всеобщего блага. Это клеймо, это церемониальное клеймение, боль, которую она испытает, закрепит мои права на нее, что освободит ее. И это освободит моего брата и меня.

Но я никогда не прощу его за то, что он потребовал этого.

И я никогда не прощу себя за то, что сделал это.

Звук лодочного мотора заставляет нас обоих повернуться к причалу.

— Ублюдок.

Я встаю и смотрю, как Грегори причаливает к лодке, заглушая мотор. Он отходит и останавливается. Издалека я вижу, что он смотрит на меня.

Хелена тоже встает, и мы смотрим, как подходит мой брат.

— Иди в свою комнату, Хелена.

— Нет.

Я чувствую, как моя рука сжимается вокруг ее руки, крепче, когда Грег приближается, и вижу, как улыбка расширяется на его лице.

— Я сказала, иди в свою комнату.

—Вы убьете друг друга, — говорит она.

Я поворачиваюсь к ней: — Это один из способов покончить с этим, не так ли? — но Хелена не успевает ответить, потому что мы больше не одни.

— Привет, брат.

Я перевожу взгляд на него: — Хелена, — я не смотрю на нее, — Иди наверх. Сейчас же.

— Она лучше реагирует, если ты называешь ее Девочкой-Уиллоу. Это научит ее своему месту, — говорит Грегори.

Она права. Я собираюсь убить его на хрен.

— Хелена, — говорю я в последний раз.

— Я пойду, — отпускаю ее, и мы с братом не сводим глаз друг с друга, пока она исчезает в доме.

Грегори обходит меня и берет стакан, наполняет его виски. Он садится в кресло за столом. Сегодня я не стал разжигать огонь. У меня не было настроения.

Я сажусь, выпиваю последний стакан виски.

Он наливает мне еще.

— Она тебе не безразлична? — спрашиваю я.

Его глаза сужаются.

— Или ты просто хочешь причинить ей боль? Потому что если ты заставишь ее пройти через это, она возненавидит тебя.

— Она уже ненавидит меня, брат.

— Да, в том-то и дело. Она не ненавидит, — качаю головой, поднимаю стакан, затем снова опускаю его, — Ты гребаный садист, ты знаешь это?

— А ты святой?

— Что ты получишь от этого?

— Ты должен благодарить меня. Я спасаю тебя от самого себя. Ты сделаешь это и оставишь себе все, включая девушку.

— Мне это на хрен не нужно. Я не хочу ничего, кроме нее.

Он останавливается на этом, затем качает головой и осушает свой стакан.

— Думай об этом как о карме, которая приходит за тобой. Впервые в жизни тебе придется заплатить. Ну, она платит за тебя, я думаю. История твоей жизни. Но мне интересно, сможешь ли ты когда-нибудь выкинуть из головы ее крики, когда приложишь клеймо к ее коже.

— После этого между нами все кончено. Ты мне не брат.

— Это прекрасно, — процедил он сквозь стиснутые зубы, — С тобой и со мной, Себастьян, было покончено в тот день, когда ты положил на нее глаз. Ты бросил все ради нее, даже меня. Так что все в порядке, — он отпихивает стул и поднимается на ноги, — Завтра вечером. Мы сделаем это тогда. Потом я уйду. И никому из вас больше никогда не придется меня видеть.

Двадцать пятая глава

Хелена

Я не могу есть уже несколько дней.

Я в ужасе. Я так боюсь боли.

Сегодня ночью.

Меньше чем через час.

Я весь день не вставала с постели. Когда Себастьян подошел ко мне, я отослала его.

Я лежу здесь и в сотый раз перечитываю дневник моей тети Хелены, пытаясь черпать из него силы, пытаясь набраться мужества, чтобы пройти через это.

Ножны, которые я носила в ту ночь, когда братья Скафони пришли в дом Уиллоу и Себастьян Скафони «сделал меня Девочкой-Уиллоу», висят на крючке на двери.