На это он усмехается: — Ты заплатил? Как именно ты заплатил?

Я слежу за ним глазами, пока он делает круг вокруг меня.

— Потому что с моей точки зрения, только один человек заплатил, и это был Итан, — говорит он, — И он даже, блядь, не знает об этом.

— Ты ничего не знаешь. Ты не знаешь, каково было мне.

— Плохо, что ты чуть не убил своего брата. Ой, прости, не своего брата. Думаю, это ничего не меняет.

— Пошел ты.

— Нет, это ты иди на хуй. Первенец Скафони. Что за шутка, ты даже не такой. И тем не менее, ты получаешь все. Все, что ты хочешь, пока остальные платят за это.

— Как ты платишь, Грегори?

Он просто долго смотрит на меня, и мне кажется, я вижу, как он платит. Я вижу то, что видит Хелена. То, что она все время пытается мне сказать. Это одиночество.

Может быть, именно это привлекает ее к нему.

— Черт. Что, блядь, происходит? — ни у кого не спрашиваю.

Я сажусь на каноэ, провожу рукой по волосам.

— Я облажался, Грег. У меня нет оправданий. Я и не собираюсь его придумывать. Я облажался. Когда я думаю о том, что произошло, о том, что я хотела сделать — о том, что я сделал с Итаном, меня тошнит. Я сам себе противен.

— Да, но этого недостаточно, не так ли? Не тогда, когда ты смотришь на Итана.

Я смотрю на землю. Он прав: — И сейчас я в полной жопе. С ней. С тобой.

— Я просто не понимаю. Бог, или карма, или еще что-то должно с тобой разобраться. Должен заставить тебя заплатить. Но вот ты здесь, король мира. Ты получаешь все, и вдобавок ко всему, она чертовски любит тебя. Тебя!

Я поднимаю глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как он моргает и качает головой.

— После всего, она любит тебя. Вот уж кто настоящий кусок работы. Чертов мазохист насквозь. Вы двое идеально подходите друг другу.

Я встаю.

— О чем ты, блядь, говоришь? — спрашиваю я.

Он снова поворачивается ко мне: — Как будто ты, блядь, не знаешь.

— Хелена.

— По крайней мере, назови ее хотя бы гребаной Девочкой-Уиллоу. Хотя бы, блядь, притворись, что это все, чем она для тебя является, ради меня.

— Ей было больно. То, что сделала Люсинда...

— Нахуй то, что сделала Люсинда. Просто нахуй. Она, блядь, девушка Уиллоу. Так и должно было случиться. Мы не должны были в нее влюбляться. Ты берешь ее и ломаешь. Таково правило. И так будет, когда придет моя очередь.

— Грег, — но все, что я слышу в своей голове: «Мы не должны, блядь, влюбляться в нее».

Хелена ошибается. Он не одинок.

Он влюблен.

Или, по крайней мере, он так думает.

— Нет. Пошел ты, Себастьян. Просто трахни себя, трахни ее, трахни все. Ты позволял мне брать ее куски, пока ты смотрел. Ты позволяешь мне прикасаться к ней, но хочешь, чтобы она смотрела на тебя, когда я это делаю. Ты наказываешь ее, когда она смотрит на меня. Ты наказываешь ее, когда она кончает, но не на твой член. Знаешь что? Она права. Это, блядь, несправедливо.

— Я, блядь, поделился ею с тобой.

— Чтобы держать меня под контролем. Думаешь, я этого не знаю?

Я делаю шаг к нему, а он ко мне. Повторение той ночи.

— Потому что ты хотел ее, — говорю я.

— И, может быть, она хотела меня? Хотя бы немного? Это то, что сжигает тебя?

Мои руки сжимаются в кулаки.

— Невыносимо это слышать, да? Ну, не делай мне больше никаких гребаных одолжений, брат. Оставь ее себе. Пока что. Таково правило. Но когда придет моя очередь, если ты не выжжешь свою метку на ее коже - и не говори мне, блядь, что от одной мысли об этом твой член не становится твердым, потому что мой точно становится — ну, скажем так, я тоже буду придерживаться правил. Я возьму ее. И я, блядь, сломаю ее, и вы оба будете жалеть, что не сделали этого, потому что когда я закончу с ней, ничего не останется. Ничего.

Девятнадцатая глава

Хелена

Когда я спустилась вниз поздно вечером, Грегори уже не было. Его место не накрыто к ужину, а одна из лодок отсутствует. Себастьян выглядит так, будто он уже пьет вторую бутылку виски, просто сидит и смотрит на огонь, наполняя свой стакан.

Я опускаюсь на сиденье рядом с ним. Место Грегори.

— Где он?

Он не смотрит на огонь, просто пожимает плечами.

— Ты дрался? — спрашиваю я.

— Да.

— Из-за меня?

— Из-за многого, — он поворачивается ко мне, дарит мне улыбку, которая является самой грустной улыбкой, которую я когда-либо видел, — И он был прав.

— В чем прав?

— Во всем. Итан. Ты. Я, — он качает головой, — Он должен ненавидеть меня. И я заслуживаю его ненависти.

— Нет, не заслуживаешь, — я протягиваю руку, касаюсь его руки.

Он как будто даже не чувствует этого.

— Ты тоже права, Хелена. Все это разрушает нас так же сильно, как и тебя.

— Себастьян...