— Почему ты здесь, Грегори? В доме Люсинды?

— Я не чувствовал себя желанным гостем на острове.

— А здесь тебе рады?

Он пожимает плечами.

Я опускаю взгляд на янтарную жидкость, покручиваю ее в руках, затем делаю глоток.

— Это помогает? — спрашиваю я.

— Что помогает?

— Если я выпью достаточно, все пройдет? Я забуду? — спрашиваю я. Я смотрю в его странные глаза, такие темные, с крапинками яркой бирюзы.

— Только на время, — говорит он.

Он проглатывает содержимое своего стакана и жестом просит меня сделать то же самое.

Я поднимаю его и делаю это, хотя он адски жжет, и он наливает мне еще.

— Это хорошая Девочка-Уиллоу.

— Прекрати это. Просто прекрати.

— Почему?

— Потому что это не ты. Ты не придурок, хотя ты из кожи вон лезешь, чтобы вести себя как придурок.

Он фыркнул: — Вот тут ты ошибаешься, Хелена. Я придурок и засранец, но не больше, чем мой брат.

— Где он?

Он пожимает плечами: — Я не хранитель Себастьяна.

Мы сидим в тишине в течение долгой минуты.

— Ты ошибаешься, — говорю я.

Он поднимает бровь.

— Ты не являешься ни тем, ни другим. Я вижу тебя, Грегори. Я вижу дальше того образа засранца, который ты любишь на себя напяливать. Это всего лишь прикрытие, и я вижу его насквозь.

— Правда? — он пьет.

Я делаю еще глоток, хотя чувствую алкоголь.

— Да, правда. То, что ты сказала, когда мы были на том пляже, я понимаю, что ты хочешь этого. Хотела этого дурацкого поцелуя. То, что делает Себастьян, я знаю, это нечестно, не по отношению к тебе.

— Справедливо, — фыркнул он, — Жизнь ни хрена не справедлива, Хелена.

— Это не так, — я молчу, обдумывая свои слова.

— Ты знаешь, если он найдет тебя здесь со мной, он будет в бешенстве, — говорит Грегори.

— Тебе на это наплевать, — говорю я.

— А тебе?

— Я думаю, иногда мне легче, потому что он заставляет меня. С тобой. Когда он говорит мне, это проще.

Я ставлю стакан на край стола, сосредоточившись на нем, а не на нем.

— Даже когда он наказывает меня после.

Когда я наконец поднимаю глаза, я вижу, что он смотрит на меня.

— Чего ты хочешь, Хелена?

Я пью из своего бокала. Я не отвечаю.

— Что ты здесь делаешь? — продолжает он, — Со мной?

— Ты мне небезразличен, Грегори.

— Чушь.

— Это не чушь. Это так.

Его глаза ищут мои: — Но ты любишь его.

Я киваю.

Он отодвигает свой стул, скребя плитку.

Я тоже встаю и ловлю его руку, когда он поворачивается, чтобы уйти: — Подожди.

Он смотрит вниз на мою руку, обхватившую его запястье, затем поднимает взгляд на меня.

— Чего ждать? — спрашивает он.

Он смотрит на меня так, как будто что-то ищет. Как будто он ищет, как вы ищете буй, когда вы слишком далеко в море и у вас нет сил плыть еще минуту. Еще одну секунду.

— Чего ждать, Хелена? — снова спрашивает он, переставляя руки так, что они обхватывают оба моих запястья, и отводя меня назад к стене.

— Грегори...

— Нет, — он подходит ближе и нависает надо мной, — Ответь мне. Чего ждать?

Мое сердце бешено колотится.

— Я не знаю чего, — наконец говорю я.

Он выдыхает, приближает свой рот к моему уху, и я чувствую на своей щеке его челюсть и слышу его теплое дыхание на своем ухе.

— Если бы ты была моей, я бы не стал тебя делить, — шепчет он, заставляя волосы на моей шее встать дыбом. Он целует меня в щеку, и я закрываю глаза.

— Грегори, остановись.

Когда я пытаюсь освободиться, он крепко сжимает мои запястья. Он отступает назад настолько, что я могу видеть его глаза.

— Это он сделал? — спрашивает он, касаясь своим лбом моего.

Я облизываю свои сухие губы: — Что сделал?

Он дает самую маленькую, одностороннюю ухмылку и перекладывает мои запястья в одну из своих рук у меня за спиной. Другой рукой он проникает под мои волосы, за шею, что-то там нащупывает, что-то ищет.

Я знаю, что.

— Метка. Это он сделал?

— Ты хочешь, чтобы он поставил на мне клеймо?

Он переключает свое внимание на мой затылок, затем сжимает пальцы в моих волосах.