Шрифт:
Почему у него пистолет? Зачем ему пистолет?
Я снова протягиваю руку и заставляю себя ухватиться за него, чтобы вытащить. Я положила его себе на колени. Я видела оружие только по телевизору. Странно видеть его таким, чувствовать его тяжесть у себя на коленях. Чтобы знать, какой вред это может нанести.
Я кладу его обратно в тайник, расстроенная своим открытием, и встаю. Я больше не хочу здесь находиться. Я выхожу и закрываю за собой дверь, возвращаюсь в свою комнату и остаюсь там до девяти вечера, когда голод и скука заставляют меня покинуть мое убежище.
Из патио доносится запах горящих дров, и я вижу затылок Грегори. Он сидит один, наблюдая за потрескиванием огня и потягивая свой напиток. Рядом с его креслом есть пустое место.
Я тихо иду на кухню и делаю себе второй бутерброд за день. Я планирую отнести его обратно в свою комнату, но когда я захожу в гостиную, он зовет меня по имени.
— Хелена.
Он не оборачивается, но, должно быть, услышал меня, как бы тихой я не старалась быть.
Я подумываю проигнорировать его и броситься обратно наверх, но я не могу провести следующие несколько лет своей жизни в своей комнате. Мне придется научиться быть с ним. Итак, я выхожу на улицу и сажусь рядом с ним. Я ставлю тарелку на колени и беру свой бутерброд с сыром и листьями салата, скучный, но то, что я люблю, и откусываю хрустящий кусочек. Я жую, изучая огонь.
Грегори встает, берет второй стакан и наливает мне виски.
Я откусываю еще кусочек.
— Только ты и я на острове, Хелена, — говорит он.
Я смотрю на него, проглатываю набитый рот.
— Тебя это пугает? — спрашивает он.
— А должно ли?
Он пожимает плечами, делает глоток виски и снова поворачивается к огню: — Сегодня все убираются с острова.
— Почему? Что произойдёт сегодня? И почему ты здесь?
— Ну, я здесь, потому что ты здесь, и потому что сегодня день рождения Себастьяна.
— Его день рождения? — я даже не знаю, какой сейчас месяц, мое время разбито на дни, утра, дни, вечера и ночи.
Грегори кивает, поворачивается ко мне, смотрит на мой сэндвич: — Выглядит восхитительно, — саркастически говорит он, поднимая брови.
— Так и есть, — откусываю огромный кусок, хрустлю листьями салата и обдумываю, что же такого важного в этом дне.
Это день, когда его мать покончила с собой.
Интересно, она специально выбрала этот день? Я не могу себе представить, что это было сделано для того, чтобы навредить Себастьяну. Я предполагаю, что она оплакивала потерянного сына.
— Почему ты не ешь мясо? — спрашивает Грегори.
— Однажды у меня был домашний ягненок.
— А, — он улыбается, и это искренняя улыбка, — Дорогая мамочка заставила тебя съесть ее?
Моя улыбка исчезает, и я думаю, что могу подавиться кусочком во рту.
— Ха. Я прав, — говорит он.
Огонь потрескивает, и полено скатывается с аккуратно сложенного треугольника. Он тянется за кочергой и сует ее обратно в огонь.
— Как ты узнал? — спрашиваю.
— Просто предположение, учитывая обстоятельства.
— Учитывая что?
— Учитывая, что женщины семьи Уиллоу должны отказаться от своих собственных дочерей. Это матриархальная линия.
Он прав.
— Я никогда об этом не думала, — откладываю остатки своего сэндвича и беру виски. Я делаю глоток. Он горит, но мне нравится ощущение, как он гаснет, — Наверное, у нас обоих есть самая дорогая мамочка.
— Если это ты, ты сделаешь это? Посадишь своих дочерей на эти блоки? — он поворачивается ко мне.
Я изучаю его и думаю, что это первый раз, когда я вижу настоящего мужчину за высокомерным фасадом мудака.
— Если бы это был ты, ты бы сделал это? Забрал одну из нас? — возражаю на его вопрос.
Он отводит взгляд, выдерживает минуту, прежде чем снова поворачивается ко мне, чтобы ответить: — Я не знаю. Да. Возможно.
— Нет. Я бы не стала, — говорю я без малейшего сомнения.
— Даже если бы дело дошло до этого или потери всего? Твоя семья была бы уничтожена.
— В финансовом плане. Уничтожена в финансовом плане.
— Конечно, но подумай об этом. Скажи, что это был Итан. Скажем, он родился первым. Если бы твоя мать отказалась, ты думаешь, Люсинда отступила бы и оставила все как есть? Не заплатила, забрала Уиллоу-хаус и que sera sera?( прим.с французского: будь что будет), — он наклоняется ко мне, — Или ты думаешь, что она была бы более злобной, чем это?
Я содрогаюсь от этой мысли.
— Я не поступлю так со своими дочерьми.
Если они у меня вообще есть.
Я отбрасываю эту мысль прочь.
— Я думаю, мы увидим, когда придет время, — говорит он, откидываясь на спинку стула и снова переводя взгляд на огонь.
— Почему ты остаешься здесь? Я имею в виду, что здесь ты находишься в тени своих братьев. Вы молоды, образованны, я думаю?
Он кивает, не отрывая взгляда от огня.
— У тебя есть деньги. Почему бы тебе не уйти? Сделай что-нибудь. Что-нибудь. Делай, что хочешь.