Шрифт:
Я поднимаю голову, целую его. Первый поцелуй нежный, но следующий глубже, и я чувствую, как он движется внутри меня, медленно и глубоко. Он перестает целовать меня, чтобы снова перевернуть, на этот раз локти и колени на кровати, и когда он засовывает палец мне в задницу, все, что я могу делать, это чувствовать.
Я опускаю щеку и тихо моргаю, мой рот открывается, когда пытаюсь втянуть воздух, а Грегори все еще наблюдает за нами. Он наблюдает, и его глаза черны, а челюсть сжата. Его эрекция упирается в штаны, я выгибаю спину и прижимаюсь к Себастьяну, немного приподнимаясь, готовясь к тому, чтобы меня трахнули, по-настоящему трахнули.
Желая этого.
Желая этого вот так.
Себастьян загибает палец и сжимает меня изнутри, а другой рукой удерживает меня на месте и жестко трахает, наказывая меня каждым толчком, наказывая за то, что я возбуждена. За то, что хотела этого.
За то, что захотела кончить, пока его брат смотрит.
И когда я это делаю, это экстаз. Я закрываю глаза и чувствую Себастьяна позади себя, внутри меня, и он набухает. Его толчки становятся короткими и сильными, пока он не замирает, его член пульсирует внутри меня, опустошается внутри меня, и я хочу больше его, всего его. Мне нужно, чтобы он наполнил меня и держал в таком состоянии.
Мне нужно, чтобы он держал меня.
Девятая глава
Себастьян
Я смотрю, как мой брат выходит, и слушаю, как за ним закрывается дверь.
Хелена переворачивается на бок, переводит взгляд с двери на меня.
— Это было жестоко.
— Позволить ему смотреть, как мы трахаемся, было жестоко? — я смотрю на неё, — Он получил от этого удовольствие.
Я надеваю на нее свою футболку, прежде чем пойти в ванную, чтобы включить душ.
— Иди сюда, Хелена.
Она любит. Она милая, когда послушная.
Я открываю дверь душа. Он достаточно большой для двоих, и я вхожу следом за ней. Она закрывает глаза, опускает голову под поток. Я отвожу взгляд, чтобы взять мочалку и гель для тела.
Она такая красивая, гладкая и влажная, стройная, но не мягкая, мускулистая. Она не протестует, когда я начинаю мыть ее, траханье и вода немного отрезвляют меня.
Дело в том, что в этот день трудно напиться и еще труднее оставаться пьяным.
Синяки, оставленные Люсиндой, почти исчезли, осталось лишь несколько все еще нежных, пожелтевших пятен.
— Почти готовы к новым отметкам? — саркастически спрашивает она, когда я поворачиваю ее лицом к себе.
— Я не сделаю того, что она сделала с тобой. Я не причиню тебе такой боли. Ты это знаешь.
— Почему ты не рассказала мне о сегодняшнем дне?
Я опускаю голову под воду, и она берет у меня мочалку, начинает с моих плеч.
— Почему ты не сказал мне об этом? — спрашивает она, ее пальцы нежно касаются швов, которые должны скоро сойти.
— Ты не была особо разговорчива, когда впервые появилась здесь, помнишь?"
— Ты имеешь в виду, после того, как ты две недели держал меня на успокоительном?
Я поворачиваюсь к ней, откладываю тряпку в сторону, беру ее за руки: — Я устал, Хелена.
Вода брызжет ей в лицо, пока она изучает меня, кивает.
Я выключаю воду и беру полотенце, заворачиваю ее в него, прежде чем вытереться и обернуть одно вокруг бедер.
Она берет вторую и вытирает немного влаги со своих волос.
— Расскажи мне о сегодняшнем дне, — говорит она, как только мы входим в спальню.
Я откидываю одеяло на кровати, и она забирается в постель. Я иду следом и выключаю свет.
— Что тебе сказал мой брат?
— Что сегодня твой день рождения.
Она делает паузу, и я жду.
Потому что я знаю, что это еще не все.
— Я знаю, что у тебя был брат-близнец. Я знаю, что он умер. И я знаю о твоей матери.
Я фыркаю, переворачиваюсь на спину и смотрю в потолок. Мимо проносится скоростной катер, и кто-то кричит снаружи.
— Он ничего не упустил, не так ли?
— Это моя вина. Я ходила в мавзолей.
Я поворачиваюсь и вижу, что она наблюдает за мной, ее лицо в тени, глаза блестят.
— Мне жаль, что тебе больно, Себастьян.
Я снова поворачиваюсь к потолку: — Не жалеешь, что нарушила правило?
— Ты собираешься наказать меня?
— Нет.
Долгое время стоит тишина, но никто из нас не спит.
— Церковь отказалась отслужить мессу в ее честь. Самоубийство.
— Ты веришь в Бога?
— Раньше я так и делал. Теперь я верю в призраков.