Нет. Я — герой отечественного футбола, меня нельзя вот так просто похитить при свидетелях, а потом на тот свет отправить. Слишком большой это вызовет резонанс. Да и Горский не допустит. Самое плохое, что может случиться — я приеду не к Горскому, а к какому-нибудь самодуру-генералу, и он начнет меня вербовать.

Не доезжая восемь километров до Монино, мы свернули направо и где-то километр углублялись в лес, пока не уткнулись в высокий забор воинской части — новенький, современный. И ворота так блестели, что казалось, я чувствую запах свежей краски.

На воротах — эмблема артиллеристов: двуглавый орел, держащий стволы орудий, в центре на красном фоне — Георгий-Победоносец, пронзающий змия. Когда мы прибыли, ворота разъехались, вышел дежурный, просто посмотрел на водителя и пропустил машину. Я успел сконцентрироваться на пареньке и ощутил знакомый белый шум: молодой лейтенант был одаренным. Нет, судя по возрасту — самородком.

Их столько развелось, что в один учебный центр они уже не помещаются, и для них построили второй?

С одной стороны, это хорошо: больше сознательных людей — лучше мир. Но, с другой стороны, обычные люди будут воспринимать нас как угрозу, ведь сложно поверить, что человек, обладающий фантастическими возможностями, не будет использовать их во вред другим.

Машина подъехала к новенькому трехэтажному зданию, возле которого никого не наблюдалось.

— Приехали, — сказал водитель, и дверца отъехала, выпуская меня на улицу.

Стояла звенящая тишина, в лесу перекликались птицы, ветер шелестел листьями, пахло летней сыростью, грибами. Так я скучал по этому всему, что не спешил в помещение, наслаждаясь ощущениями. Повертел головой и заметил два здания поменьше, одно — за березовой рощей, второе — в окружении ив со подстриженными шарообразными кронами, похожими на брокколи. И еще обнаружил пару дозорных пунктов, замаскированных в зарослях. Один недалеко от ворот, второй — между березами и центральным зданием. А еще тут везде были понатыканы камеры. Не удивлюсь, что, если прорвется нарушитель, то покажутся замаскированные пулеметные турели, управляемые роботами.

— Идите за мной, — проговорил водитель, Ахметзянов остался в бусе, вытер вспотевший лоб.

В здании и правда никого не было, кроме двух дежурных. Пахло свежим ремонтом, краску для стен еще не оттерли с пола.

Просторный холл, два ряда дверей, ресепшен — то ли гостиница, то ли учебный корпус. Водитель кивнул направо.

— Александр, вам в кабинет директора, дверь открыта.

Я поблагодарил сопровождающего и поспешил в указанном направлении. Гулкое эхо шагов металось по пустому коридору. В середине правого крыла и правда была открытая дверь, куда я вошел без стука и увидел двух самородков, один сидел за столом и смотрел в экран ноутбука, второй читал книгу, привалившись к стене.

— Александр, — по-дружески улыбнулся тот, что стоял и указал на деревянную дверь справа, — вам туда. Но прежде позвольте высказать восхищение восхищение!

Этот парень не походил на охранника, а больше напоминал встрепанного сумасшедшего профессора. Да и второй на силовика не особо тянул, но внешность самородков обманчива.

Я постучал, и дверь распахнулась сама, приглашая переступить порог. Стоило сделать пару шагов, и она точно так же закрылась. Опершись о стол, стоял Павел Сергеевич Горский. Насколько я убедился, человек он неплохой. Но вряд ли он вызвал бы меня просто поговорить или поблагодарить — слишком нерациональное использование драгоценного времени.

— Здравствуй, Саша, — сказал он и протянул мне бокал, где плескалась жидкость, похожая на коньяк.

— Здравствуйте, Павел Сергеевич. — Я взял бокал и спросил: — Здесь чай?

— Да, мне не нельзя алкоголь и тебе тоже. — Он поднял бокал. — За победу нашей сборной… И за твою победу!

Я отхлебнул чай, сообразив, что хочу пить. Чтобы побыстрее закончить разговор, я отчитался:

— Насчет поездки и, кхм, задания… — Я перешел на шепот и покосился на дверь, но Горский махнул рукой.

— Не переживай, они не услышат.

— Нас не выпускали из отелей и из-за опасности, например, отравления, ограничили общение с местными. Потому мне мало с кем удалось повидаться, а следовательно, пробудить дар.

— Я знаю, того, что стадионы были полными, вполне достаточно, — сказал он, пригубил чай, словно это и правда был коньяк или виски, и пошутил: — Что ж ты пьешь, не закусывая?

— Я же русский, — отшутился я.

Что ж он резину-то тянет? Горский будто мысли мои прочел, хотя я знал, что вряд ли у него это получится, и проговорил:

— Я знаю про твою жену и ребенка, знаю также, что тебе хочется домой, потому и место встречи выбрал, максимально приближенное к Горьковскому шоссе, чтобы ты не терял ни минуты.

— Спасибо, — уронил я.

— Не знаю, когда у нас получится поговорить, извини за, так сказать, похищение.

Я потерял дар речи. Не властелин мира был передо мной — равный. Вот уж правда, что, если человек велик, ему незачем это выпячивать, незачем всем каждый раз об этом напоминать и самоутверждаться за счет других.