Франсуа усмехнулся так, что я почувствовала дрожь во всём теле, вплоть до кончиков пальцев на ногах.

— Ты не местная. Так ведь?

Я всё глубже увязала в зыбучих песках лжи, но было очевидно, что он понятия не имел, кто я такая.

— Нет. Я просто приехала к друзьям.

— Так значит, у тебя нет преимущества и ты не знаешь, кто я такой.

— А это важно?

— Если бы знала, то не осмелилась бы войти в логово такого плохого человека. — Франсуа прищурился, и я поняла, что он пытается напугать меня. Или, может быть, соблазнить. Он казался другим, не таким каким я его помнила, даже более напряжённым.

И с годами он стал ещё красивее. У меня столько неприятностей.

— Меня не так-то легко напугать.

— Стоило бы этому научиться, очаровательная куколка. Страх поможет тебе прожить дольше.

— Мой отец говорил мне совсем другое. Он советовал мне смириться со страхом. Но ты вызываешь у меня любопытство. Значит ли это, что ты намереваешься причинить мне боль? — меня удивил тот факт, что я оказалась такой смелой.

Мужчина глубоко вздохнул и задержал дыхание на несколько секунд.

— Если, под «причинить тебе боль», ты имеешь в виду наказание, то, возможно. Посмотрим.

Наказание. Я не могла унять дрожь, моё сердце колотилось, как у скаковой лошади, приближающейся к финишу после долгой скачки. Было бы намного проще, если бы я ненавидела его или испытывала какое-то отвращение к его жизни и образу жизни, но это просто не так.

Когда он поднял другую руку и, склонив голову набок, провёл костяшками пальцев по моей щеке, я сделала всё, что могла, чтобы не задрожать всем телом.

У меня не получилось.

Иисус Христос. Он выглядел даже лучше, чем я помнила, — девять лет пошли этому мужчине ростом шесть футов три дюйма (прим. 190 см) только на пользу. Даже лёгкие морщинки, расходящиеся веером от уголков его кобальтово-голубых глаз, придавали ему жизнерадостный вид, а двухдневная щетина, заставляет мечтать, чтобы она коснулась моей кожи, когда мы поцелуемся. Не могу поверить, что думаю в таком ключе.

— Я для тебя никто.

— Опять ошибаешься. Мне нравится коллекционировать потрясающие вещи. А ты действительно прекрасна, — сказал Франсуа хриплым голосом, ставшим опасно низким, и по моей коже пробежали мурашки. — Но я чувствую в тебе намёк на очень плохую девочку.

Я ничего не могла с собой поделать, поглаживая пальцами его белоснежную рубашку, а её контраст с его загорелой кожей только усиливал моё возбуждение.

— Жизнь была бы не такой весёлой, если бы я всегда оставалась хорошей. Не так ли?

Я никогда не знала его с этой стороны. Я почувствовала смесь отвращения и прилива адреналина от его собственнических наклонностей. Но если бы он взглянул на девушку, запертую внутри, он бы понял, насколько был прав в своих предположениях.

Франсуа улыбнулся, и его глаза засветились, как неоновые палочки, которые туристы носят с собой на улицах. Когда он позволил своему взгляду опуститься ниже по моей шее к груди, меня захлестнула новая волна возбуждения, а пульс участился. Мгновенное влечение было чем-то слишком реальным, и мне в жизни повезло или не повезло с этим дважды, но ни тот, ни другой опыт не был приятным, мужчины всегда хотели от меня большего, чем я была готова им дать.

Энергия и разряд тока, пронизывавшие меня в этот момент, были больше похожи на приливную волну, череду чувств и эмоций, которые не поддавались разделению. И которые невозможно было объяснить. Да, я была привязана к нему, сколько себя помнила, но так, как привязывается ребёнок, которому нужна надёжная опора в лице людей, которые заботятся о нём.

По крайней мере, мне хотелось в это верить.

Может быть, я лгала себе, потому что в его объятиях чувствовала себя совсем по-другому.

— Возможно, и нет, таинственная девушка, но, как сказал бы мой отец, «Les mauvaises filles apprennent tres tot le sens du mot consequences. C’est alors qu’ils comprennent egalement que des punitions sont souvent necessaires».

— Французский. — Мой шёпот был едва слышен.

— Да.

— И что это значит? — поинтересовалась я. Вместо ответа он опустил голову, его ноздри раздувались, толстые жилы на мускулистой шее пульсировали так же быстро, как билось моё сердце. Я не должна была этого делать. Мне нужно было оттолкнуть его, но сопротивляться было практически невозможно.

— Может быть, однажды я расскажу тебе. — Его горячее дыхание коснулось моей кожи, и я не смогла сдержать порочного стона.

Когда Франсуа завладел моим ртом, я вцепилась пальцами в его рубашку, выгибая спину в непроизвольной попытке придвинуться ещё ближе. У меня закружилась голова, и я отказывалась думать о том, какой ужасной была эта идея. Вместо этого я закрыла глаза, позволяя этому лихорадочному моменту продолжаться, наслаждаясь его вкусом — бурбоном и корицей. Это сочетание было неотразимым, мои губы мгновенно раскрылись в ответ на лёгкое прикосновение его языка.