В гостиной, освещённой мягким светом камина, Филипп Готье расположился в глубоком кресле, задумчиво перебирая струны своей гитары. Он перебрасывал пальцы по ним, но звуки получались отрывистыми, словно его мысли не позволяли сосредоточиться на музыке. Жанна Дюваль, расположившаяся напротив него, изучала его молча. Она пыталась разгадать нечто скрытое в его позе, движениях, паузах между звуками.

– У вас странная манера играть, – неожиданно произнесла Жанна, на удивление настойчиво и одновременно с этим мягко.

Филипп поднял взгляд, полный насмешки:

– Музыка не терпит шаблонов, – ответил он, откинувшись на спинку кресла. – Она живая, как и мы. Сегодня она говорит одно, завтра – другое.

– Сегодня она говорит о тревоге, – заметила Жанна, изобразив улыбку одними губами. – Или вы думаете иначе?

Филипп усмехнулся, но не стал спорить. Он отложил гитару и скрестил руки на груди, изучая её.

– Вы странная женщина, – наконец сказал он. – Словно всё видите и понимаете, но при этом не говорите ничего прямо.

– А вы странный мужчина, – парировала она. – Вижу, что вы боитесь, но никогда не признаетесь в этом.

Он слегка нахмурился, но в его глазах мелькнул интерес.

– А вы хотите сказать, что боитесь меньше меня?

– Я не боюсь. Я принимаю то, что происходит, – её голос прозвучал торжественно.

Филипп, опустив взгляд на камин, задумался.

– И что, по-вашему, происходит? – спросил он наконец, существенно снизив громкость голоса.

Жанна откинулась на спинку кресла, скользнув пальцами по амулету, висевшему на длинной цепочке.

– Мы здесь не случайно, – произнесла она, глядя прямо на него. – Это место… Этот отель… Всё это было задумано.

– Задумано кем? – Филипп прищурился, в его голосе звучал скепсис. – Вы хотите сказать, что нас сюда заманили?

– Именно так, – Жанна слегка кивнула. – Но не людьми.

– А кем же? – его голос стал ещё более насмешливым. – Привидениями?

Жанна улыбнулась, но её взгляд оставался твёрдым.

– Силами, которые мы не можем видеть, но которые управляют нами, – сказала она. – Это место – ловушка. Оно затягивает и подчиняет себе.

Филипп смотрел на неё долго, но вместо насмешки в его глазах появилось что-то похожее на серьезное беспокойство.

– Вы действительно в это верите? – спросил он глухо.

– А вы нет? – она наклонилась вперёд, пристально глядя на него. – Подумайте. Все мы здесь с разными судьбами, с разными целями. И всё же мы оказались в одном месте. Разве это не странно?

Филипп задержался с ответом и снова устремил свой взор к пламени камина.

– Это совпадение, – произнёс он наконец. – У жизни бывают странные сближения.

– Нет, – твёрдо возразила Жанна. – Никаких совпадений. Это место само выбрало нас.

Филипп снова посмотрел на неё. Его глаза сузились.

– Если так, то зачем? Зачем оно выбрало нас?

– Чтобы уничтожить, – тихо сказала она.

Эти слова прозвучали так спокойно, что их смысл проник в самое сердце Филиппа. Он откинулся назад, нервно проведя рукой по волосам.

– Вы говорите так, будто это неизбежно, – произнёс он, пытаясь вернуть себе уверенность.

– Потому что это неизбежно, – Жанна скрестила руки на груди. – Это место питается нашими страхами, нашими слабостями. Оно ждёт, пока мы сами разрушим себя.

На несколько мгновений в гостиной повисла тишина. Только треск дров в камине напоминал, что мир вокруг всё ещё существует.

– Если это правда, – наконец сказал Филипп тихо, но твердо, – тогда зачем бороться?

– Чтобы понять, – ответила Жанна, её взгляд смягчился. – Даже если конец неизбежен, знание – это наша единственная сила.

Филипп ничего не сказал. Он снова взял гитару, его пальцы начали наигрывать мелодию, которая казалась одновременно знакомой и чужой. Жанна внимательно смотрела на него, вслушиваясь в звуки музыки.

– Может, вы и правы, – наконец сказал он, не поднимая взгляда. – Но если я что-то и понял, так это то, что борьба – это всё, что у нас есть.

Жанна кивнула и улыбнулась, но получилось это очень грустно.

– Именно это делает нас людьми, – тихо ответила она.

В фойе, окутанном мягким светом камина, стояла непривычная для этого времени тишина. Гости уже разошлись по своим комнатам, оставив это место в распоряжении двух людей: Пьера Моро и Эмиля Дюмона. Эмиль, антиквар с присущей ему проницательностью, рассматривал картину с изображением маркиза де Сада. Ухоженные, но с лёгкими следами времени, пальцы нетерпеливо теребили тонкую оправу очков. Он стоял напротив полотна, слегка наклонившись вперёд, словно пытаясь уловить нечто невидимое.