Сейчас их накопилось, наверное, больше двадцати, включая ту, которую я написал, пока она спала рядом со мной в Калифорнии. Их написание стало чем-то вроде еженедельного ритуала. По дороге на работу я покупаю кофе и открытку в одном из туристических магазинчиков, а затем пишу ей свои записки, пока обедаю.

Узнать, что они заставляют ее так себя чувствовать — настоящая мука.

— Хорошо, я перестану их присылать, — соглашаюсь я, не желая, чтобы эта грусть еще больше омрачала наше время. — Иди сюда.

Она шагает в мои раскрытые объятия и позволяет мне подержать ее так некоторое время, ее руки у меня на бедрах, а я поглаживаю ее по спине.

— Что все это значит на самом деле?

— Что, черт возьми, я должна буду делать, когда ты вернешься домой, а я буду помнить, что все это было лишь игрой?

— Ты — не игра.

— Это всегда было игрой! — кричит она, вырываясь и ныряя мне под руку. — «Увидимся следующей зимой, приятель для траха». Вот кто мы такие.

Бросаясь за ней, я пытаюсь поймать ее за руку, но она вырывает ее. Этого не может быть. Не может быть, чтобы она так о нас думала.

— Чушь собачья. Херня. Ты никогда не была для меня игрой, и ты лжешь сама себе, если думаешь, что это так. Я люблю тебя, Кайла.

Чувство отчаяния сжимает мою грудь.

— Я не могу влюбляться в тебя снова и снова, — говорит она, падая на диван и всхлипывая, закрывая лицо руками. — С каждой зимой становится все хуже. И перестань говорить мне, что любишь меня. Это так жестоко.

Я отодвигаю кофейный столик ее родителей в сторону и опускаюсь перед ней на колени.

— Кайла, посмотри на меня, — умоляю я. — Я не могу перестать любить тебя. Это невозможно.

Она шмыгает носом, ее плечи трясутся, когда она пытается держать себя под контролем. Я провожу ладонями вверх и вниз по ее рукам, жалея, что не знаю, как ее утешить.

— Я не могу точно сказать, в какой момент влюбился в тебя, потому что с каждым годом я влюбляюсь все сильнее. Я приезжал сюда не ради гор, я приезжал ради тебя. Сколько раз я должен это повторить, прежде чем ты мне наконец поверишь?

— Не могу, Райан. Я не могу в это поверить, только чтобы увидеть, как ты все это заберешь.

— Я не хочу уезжать, — говорю я ей. — Ты же должна это знать? Это убивает меня.

— Но ты не можешь остаться, — пожимает она плечами. Она выглядит разбитой и измученной. Это заставляет меня задуматься, спала ли она вообще. — Сможешь?

— У нас все получится.

— А что, если нет?

— А что, если да? Я верю в нас. Ты — единственное, в чем я уверен.

У меня разрывается сердце, когда я вижу, как она плачет, зная, что я изо всех сил стараюсь все исправить.

— Это не конец для нас, Кайла.

— Я не могу этого сделать, — говорит она, проталкиваясь мимо меня к лестнице.

— Я сделаю все, что угодно. Нет такой горы, на которую я бы не взобрался, — кричу я ей вслед.

— Ты буквально уезжаешь через два часа.

— Знаю, и я чертовски это ненавижу. Возможно, мне потребуется некоторое время, чтобы во всем разобраться, но я обещаю тебе, мы будем вместе в этом мире. Я позабочусь об этом.

Дверь ее спальни захлопывается, и я не знаю, слышит ли она меня, но это не имеет значения. Я знаю, что это правда.

Глава 47

Пятнадцать зим назад / Тринадцать лет

Это худшее Рождество в моей жизни. Все отстой, я ненавижу это место и хочу домой.

— Что читаешь? — спрашивает Райан, плюхаясь на диван рядом со мной. Он старается не задеть мою ногу, которая покоится на груде подушек, а лодыжка у меня в надувном гипсе, пока мы не вернемся домой в Шотландию.

— Про квантовую теорию. Кто-то оставил ее на книжной полке.

Я уже прочла все, что есть в доме, включая те книги, которые определенно слишком взрослые для меня. Если бы я знала, что проведу эту зиму, сидя на диване, то привезла бы из дома полный чемодан книг.

— Скучно, — говорит он, разворачивая блестящую фольгу с золотой шоколадной монеткой.

— На самом деле нет. Все дело в идее, что существует множество миров, и в этих мирах есть другие версии нас, живущие совершенно другой жизнью.