Наша одежда успела высохнуть. Несмотря на то, что мы промёрзли до костей, сейчас чувствовали себя лучше. Особенно после того, как поели.

Я бы даже сказал, что чувствовали себя «нормально». Именно в кавычках, потому что ничего действительно нормального в нашем положении не было.

Когда провёл инвентаризацию и, поднявшись на ноги, своим видом ясно дал понять:

— Нам нужно двигаться дальше.

Казалось, мы пришли к негласному соглашению, определив роли: кто здесь главный, кто ведёт, кто командует. Спойлер: это был я.

Как только пришло время идти, все наши договорённости словно растворились. Будто времени, которое я потратил на объяснения, вообще не было.

Лета, как сидела на чёртовом камне, так и продолжала сидеть, явно изображая из себя собаку. Я не знал, кого она ждала, но едва удержался от жёсткой шутки:

«Твой брат не придёт. И тебе не нужно изображать Хатико.»

Однако это была не шутка, а грубость. Здравомыслящий человек, каким я себя считал, знает, что можно говорить, а что нет. Поэтому я мягко — по крайней мере, мне так казалось — спросил:

— Ты чего сидишь?

Но, видимо, эта боль в висках что-то перекосила, и прозвучало это совсем не так, как я задумал. Лета упрямо уставилась на меня, словно упёрлась рогами, и ответила:

— Я с тобой не пойду. Иди один.

На моём месте кто-то другой, особенно с горячей кровью, наверняка накричал бы на неё, плюнул и ушёл.

У меня кровь не такая горячая. Хотя, признаться, появилось острое желание дать Лете легкого леща по милой голове — исключительно в воспитательных целях.

Поймите правильно: если ребёнка не воспитывать, он никогда не поймёт, что можно делать, а что нельзя.

Однако Лета не моя дочь. Поэтому я решил ограничиться словами и задействовать силу убеждения.

— Лета, ты спасла меня, — начал я. — Я благодарен тебе за это. Но я не могу оставить тебя здесь одну. Хватит упрямиться. Идём со мной.

Аргумент, на мой взгляд, был весомым. Речь выстроена: есть доводы, есть призыв к благоразумию. В идеале я бы на её месте сразу сказал: «Ты прав. Давай сделаем так, как ты хочешь!»

Только у Леты оказалось своё мнение:

— Не стоит благодарности, — огрызнулась она, а затем добавила: — На этом всё. Ты можешь идти.

Я посмотрел на свою деревянную руку, мельком подумав: а может, всё-таки попробовать? Вот только тут была одна проблема. Лета сильнее меня на одну стадию, и шанс, что лещей надают мне, был весьма высок. А мне этого не хотелось.

Я ведь человек здравомыслящий.

Времени на пустые разговоры я тратить не собирался. Всё-таки социофобия у меня на приемлемом уровне: не слишком большая, но и не слишком маленькая. Вместо этого я подошёл к Лете, зашёл за спину и двумя руками поднял её за подмышки.

Лета замерла, явно ошеломлённая.

— Что ты делаешь?

— Если не будешь идти, то я начну тебя толкать.

Не сильно, но серьёзно. Лету я тут не оставлю, и она это прекрасно знает. Просто манипулирует.

Лета надула губы, прямо как обиженный ребёнок. Прошло несколько секунд, и, казалось, всё уладилось. Только в следующий момент её красивое лицо исказилось, и из глаз хлынули слёзы.

Я подумал: всё, это точно моя вина, довёл её до слёз. Всё же оказалось, причина была совсем другой.

— Бинко делал точно так же… — прошептала она и зарыдала, снова вспомнив о брате.

Где её брат, а где я? Мы совершенно разные. Психологи называют это «проекцией» — попыткой найти в новом человеке черты того, кто когда-то давал ощущение безопасности.

Я хмыкнул и сказал:

— Иди сюда, обниму!

Лета всхлипнула и уткнулась мне в плечо. Мы стояли так какое-то время, пока она не заёрзала.

— Ты свои сопли вытираешь?

— Нет, — спокойно ответила она. — Я бы никогда такого не сделала.

Только когда она отстранилась, на моём плече остался влажный след. Она точно это сделала!

Вот о чём я говорил: о нашем «нормальном» положении. Лету словно мотало из стороны в сторону на невидимых качелях.

Каждый хоть раз испытывал это состояние: когда изо всех сил пытаешься взять себя в руки, стараешься удержаться. Но правда в том, что чем сильнее стараешься, тем сильнее накатывает срыв.