Я никогда не хотела вторгаться в его жизнь. Никогда. Мы оба чувствовали себя отрезанными от наших миров, пусть и по разным причинам.

– Я знаю, что это значит – когда рядом больше никого нет, – с трудом выговорила я. – И для меня мой папа…

О нет!

Я сглотнула, часто заморгала. Боль пыталась взять надо мной верх, но я боролась с ней. Нельзя плакать! Только не здесь.

Я чувствовала на себе взгляд Мейсона, его осторожное дыхание и его присутствие, пылающее в комнате, как астероид.

– Я думаю, Джон хотел тебя защитить, – хрипло сказала я. – Он боялся, что знакомство с нами… может как-то тебе навредить в жизни.

Внезапно я тоже почувствовала необходимость снести свои заградительные стены. Разобрать их по кирпичику и наконец показаться Мейсону. Он имел право знать, почему к его голове приставили пистолет. И я… я больше не хотела лгать.

– Мой отец, – с горечью начала я, отводя взгляд, – до Канады, до моего рождения он был инженером-программистом. Гениальный человек, с незаурядным умом. Правительство почти сразу на него нацелилось. Ему пообещали предоставить все условия для работы и профинансировать исследования. Он согласился. Папе было всего двадцать два, – продолжила я, – но его разработки в области интеллектуального программирования были впечатляющими. Ему поручили создать то, что могло бы предотвратить утечку правительственных данных, то есть разработать программное обеспечение для защиты конфиденциальной информации.

Я остановилась, подыскивая нужные слова. Палец пульсировал, но боль меня не отвлекала.

– Он сотрудничал с правительством, – прошептала я, – потратил на этот проект годы, но в итоге ситуация вышла из-под его контроля. Исследования привели папу к разработке уникального программного кода под названием «Тартар». Это компьютерный вирус, самый мощный из когда-либо созданных.

Мне стало грустно, я закрыла глаза. Попыталась достать из памяти то, что знала и что запрятала очень глубоко, – я занавесила эту часть его жизни от самой себя покрывалом из света, усыпанным бутончиками подснежника.

– «Тартар» повреждал любой файл. Он атаковал и овладевал любыми операционными системами, и остановить его было невозможно. Это не просто вирус, это нечто большее. С помощью интеллектуальных технологий мой отец заложил в него способность мутировать. Прятаться, даже адаптироваться.

– Адаптироваться?

– Искусственный интеллект, – тихо пояснила я. – Папа занимался им много лет. Как и многие другие, делал экспериментальные попытки поставить информационные технологии на службу человеку.

Я колебалась, прежде чем продолжить.

– Когда о программе узнали, разразилась буря. Газеты называли его «оружием будущего», плодом прогрессивной цивилизации, но правительство наложило запрет на распространение этой новости, отнеся код к государственной тайне, и в случае разглашения пригрозило моему отцу обвинением в измене родине. «Тартар» был способен проникнуть в любую систему наблюдения, даже самую совершенную в мире. – Мой голос от волнения стал тонким. – Пентагон, базы данных «Зоны 51»[4], коды авторизации ядерных боеголовок – ничто больше не было в безопасности.

Я сжала пальцы и сглотнула комок в горле. Рассказ давался мне непросто, потому что я знала, чего папе все это стоило. Я как будто выдергивала из себя один за другим маленькие острые шипы.

– Мой отец не был хакером. Ему и без спецслужб стало понятно, что, попав не в те руки, его изобретение может превратиться в опасный инструмент. Конечно, правительство не хотело, чтобы код оказался в чужих руках… Оно само хотело им владеть. – Я покачала головой. – Оружие, которое контролировало все остальные средства уничтожения, даже оружие массового поражения, его нельзя было потерять. – Я прервалась, пытаясь успокоиться. – Мир не был готов к «Тартару», и мой отец это знал. И прежде чем они смогли отобрать у него программный код, он его уничтожил. Или где-то надежно спрятал, как считают некоторые. С тех пор код стал ассоциироваться с именем моего отца.

Наконец я замолчала и почувствовала странную легкость в груди. После того как я рассказала Мейсону историю папы, мне хотелось не плакать, а… глубоко дышать.

Я посмотрела на Мейсона после долгого молчания. Его ясные глаза ни на секунду не переставали за мной наблюдать. И я задалась вопросом, был ли на свете кто-то прекраснее, чем он, так внимательно слушающий меня.

Я опустила голову, чтобы скрыть, насколько сильно меня взволновал его взгляд.

– Спецслужбы думают, что папа оставил его мне, что, возможно, он спрятал код где-то здесь, чтобы я, когда придет время, могла его отыскать в потайном месте. И точно так же думали те подонки… – Я закусила губу, отводя взгляд.

Воспоминания о сегодняшнем дне все еще горели на моей коже.

– Папа хотел продолжать работу, – призналась я, уверенная в этих словах, – но он специально уехал подальше, чтобы было меньше соблазна вернуться. Ему хотелось встретиться с тобой, я это знаю.

Я сглотнула, и боль в горле напомнила о железных пальцах монстра у меня на шее. Я пощупала шею, гадая, оставил ли он на мне следы.

– Больно?

Мейсон протянул руку к моему лицу. Я вздрогнула, застигнутая врасплох, задела аптечку, и она упала. Из нее выкатилась пара бинтов, и из бутылочки вылилось дезинфицирующее средство.