Когда уже ближе к вечеру мы с Мейсоном ехали домой, в машине царило молчание. Я испытывала странное чувство отчужденности от окружающей жизни: небо было синим, птицы еще щебетали, а мой мир перевернулся с ног на голову. На пляже во мне как будто произошел взрыв. Ум и сердце контузило. И последствия этого потрясения я ощущала до сих пор. В голове не было ни одной ясной мысли. Особенно сейчас, когда Мейсон сидел рядом, за рулем, и мои пальцы едва заметно дрожали.

– Не будем ничего рассказывать отцу, ладно? – сказал Мейсон, останавливая машину за домом.

Все это время я смотрела на свои руки, сложенные на коленях.

– Да, не будем…

Джон сошел бы с ума, расскажи мы ему. Тем более после всех принятых им мер предосторожности. Впервые мне стало стыдно за себя. Я вообще-то никогда не была легкомысленной, всегда думала, прежде чем действовать. Я уравновешенная и ответственная, а сегодня повела себя как дура.

Однако я не могла удержаться от того, чтобы не задать этот вопрос.

– Это был ты? – спросила я.

– В смысле?

Мейсон повернулся, и я пожалела, что спросила. Я боялась услышать ответ, но когда я встретилась с ним взглядом, то почувствовала, что всем своим существом хочу, чтобы он сказал: да, это он бросился в океан и вытащил меня на берег. И сделал это в порыве необъяснимого и глубокого чувства, того самого, которое мучило меня сейчас, когда я сидела в его машине.

А главное, что он сделал это ради меня, ради меня, а не ради Джона.

– Они сказали, что первое время у тебя может быть головокружение, – бормочет он; его голос мягкий. Он смотрит на меня и добавляет: – Тошнота или панические атаки…

– Я в порядке, – перебила я.

Это ложь. Мне нехорошо.

Я упорно бодрилась, чтобы казаться сильной, но на самом деле я как пришибленная и испуганная.

Я бродила по миру, которого не знала, погруженная во тьму, забравшую у меня свет. Я постоянно боролась с болью, которая уничтожала мою душу, а теперь еще воспылала чувствами к парню, который меня на дух не переносит и постоянно прогоняет с глаз долой.

Я не выдержу новых ударов. Нет!

Сегодня я чуть не погибла. Меня спас Мейсон, который показался мне ангелом, сошедшим с неба, но только потому, что я переживала сильное эмоциональное потрясение. Даже у спасенного животного возникает что-то вроде симпатии, чувства привязанности к своему спасителю. То же самое произошло и со мной. Минута слабости. Нужно заглушить в себе эти чувства.

Я отвернулась и вышла из машины, намереваясь уйти от Мейсона побыстрее, но не сделала ни шагу. От внезапной боли в ноге я даже схватилась за дверцу. Только сейчас я заметила покраснение и припухлость на лодыжке там, где лиш врезался в кожу.

И как я раньше не заметила?

– Что с тобой? – спросил удивленный Мейсон.

– Ничего.

Мой ответ прозвучал слишком сухо, но я не хотела признаваться, что в затруднительном положении.

Только что мысленно я провозгласила эмоциональную независимость от Мейсона – и уже нуждалась в его помощи?

Да, смешно.

Я приехала из края суровых зим и знала не только, как выжить в одиночку в лесу, но и как о себе позаботиться. А потому закинула рюкзак на плечо и с гордым видом пошла к дому. С каждым шагом боль жгла сильнее, и, как бы я ни старалась, не хромать не получалось.

Наверное, я выглядела очень жалко, потому что Мейсон снова позвал:

– Айви!

Но я не отреагировала – добралась-таки до входной двери и вошла в дом.

Его уверенные шаги отдавались эхом позади меня, пока я ковыляла к лестнице. Я сглотнула и подняла глаза, критически оценивая бесконечную последовательность ступенек. Лестница, оказывается, такая длинная…

– Эй!

Оклик Мейсона послужил сигналом для старта, и я сделала первый шаг. От боли в лодыжке я прикусила язык. Я упала бы, если бы Мейсон не подхватил меня за руку выше локтя.

– Можно узнать, что ты делаешь? – резко спросил он.

Я взглянула на Мейсона, и он сильнее сжал руку, как будто хотел притянуть меня к себе.

– Иду в свою комнату.

От футболки Мейсона пахло морской солью, а еще я чувствовала слабый запах его парфюма и силу, исходящую от его широкой груди.

– Идешь в комнату? Ты еле на ногах стоишь, – резко возразил он, как будто упрекал меня в этом. – Что у тебя болит?

Я отвернулась, потому что его близость, его голос наполнили меня чувствами, которые я изо всех сил старалась в себе подавить.

– Лодыжка. – Пришлось переступить через гордость. – Лиш несколько раз сильно потянул меня за ногу.

Я закусила губу. Доволен?

Мейсон молчал. Я только что призналась в своей слабости – и сразу упала духом. Мне вдруг захотелось, чтобы он увидел меня в моем доме, чтобы посмотрел на настоящую меня, на ту, которая бродит с ружьем по высокой траве и любит читать по вечерам при свете камина…