Глава 24

Hiraeth

[5]

Я никогда не была легкомысленной, не совершала ничего безумного, бессмысленного, безрассудного. Я всегда предпочитала уходить в себя, а не убегать – такой я родилась.

Интересно, насколько я изменилась после смерти папы? Узнал бы он свою дочь в угрюмой девушке с серым лицом, которая сейчас смотрела на мир через мутное окно автобуса?

Я домчалась до дома Джона, кажется, за секунду. Смутно помню тот момент. Лестница, мои руки хватают рюкзак и кидают в него несколько вещей: документы, кое-какую одежду, скетчбук и все имеющиеся деньги, бутылку воды и папин альбом.

Я ничего не чувствовала. Даже когда оставляла наспех нацарапанную записку на кухонном столе. И когда села в первый попавшийся автобус, отправлявшийся во Фресно[6].

Я снова была той куклой, сшитой из разных лоскутов, сидящей с соцработницей за столиком в кафе.

Только теперь я поняла, насколько далеко находится мой дом. Мне пришлось проехать на пяти автобусах и поезде, только чтобы добраться до канадской границы.

Пару раз я ночевала на железнодорожных станциях. Однако от этапа к этапу моего странствия ветер становился все свежее и резче, и по ночам я чувствовала, как он кусает меня за лодыжки, когда я лежала, свернувшись калачиком, на металлических скамейках остановок.

Среди смутных воспоминаний о первых часах – бесчисленные звонки от Джона. И сообщения, сначала недоуменные, потом все более тревожные, они наваливались друг на друга, съедая заряд батареи.

Сердце терзалось чувством вины, я представляла его ищущий меня повсюду взгляд, представляла отчаяние не нашедших меня глаз. Боль разъедала меня, и я успела отправить ему только короткое, жалкое сообщение: «Я в порядке», прежде чем мобильник разрядился.

Никогда в жизни я не чувствовала себя такой опустошенной. При пересечении границы возникла проблема. Автобус остановился, пограничники начали проверять документы пассажиров, очередь дошла и до меня.

– Несовершеннолетние не должны путешествовать одни, – сказал мужчина в форме, строго глядя на меня.

Меня выпроводили из автобуса и заперли в офисе, где офицер проверил мое удостоверение личности. Он также попросил у меня паспорт и, рассматривая цепкими глазами страницу, где было указано мое гражданство, стал спрашивать, куда я еду и с какой целью.

Я объяснила, что просто еду домой.

– Несовершеннолетние не должны путешествовать одни, – повторил он, проверяя визу и прочие выездные документы, выданные канадскими властями.

Я родилась и выросла в Канаде, я не иностранка, просто возвращалась в свою страну. К тому моменту я была в пути уже более тридцати часов. Пришлось долго убеждать офицера и еще двоих, пришедших к нему на подмогу, что мои документы в порядке. В конце концов после всех расспросов и уточнений меня пропустили.

Потребовалось еще два дня, чтобы добраться до далекой земли Юкон. Время между автобусами я проводила, скрючившись в три погибели на сиденьях в залах ожидания, натянув на голову капюшон толстовки и надвинув на лицо кепку. Глядя на бездомных на остановках, я, хотя мне этого не хотелось, чувствовала себя похожей на них.

Но все изменилось, когда перед глазами возник столь знакомый мне пейзаж. Чем дальше на север я продвигалась, тем зеленее становились леса. Капли дождя блестели на ветвях, как бутылочные осколки на свету. И шар солнца сиял на склонах между белыми облаками и снежными горами. Это моя Канада!

Наконец-то я дома.

Воздух щипал кожу. У воздуха был запах, тот самый. В лицо ударил внезапный порыв ветра, и я прикрыла глаза, глубоко вздохнув: наполнила легкие этим ветром и поняла, как сильно я по нему скучала. Я действительно вернулась.

Идя по улице, я слушала, как земля хрустит под ногами. Всю дорогу к дому меня не покидало ощущение, что я двигаюсь, как сломанная марионетка, волоча за собой оборванные нити, на конце каждой из них было сожаление. Но, продвигаясь по дороге в окружении гор, знакомых мне с рождения, я чувствовала, что здесь, среди них, я смогу исцелиться. Лучшего лекарства мне не найти.

Я подняла глаза. Дорога раздваивалась, извиваясь в снегу, как лента. И я шагнула на заветную тропинку из моих воспоминаний.

Ничего не изменилось. Вот поленница, накрытый брезентом пикап, ржавый почтовый ящик. А чуть дальше, на фоне лиственничного леса, бревенчатый домик, аккуратный, целехонький – такой, каким я его и оставила.

На мгновение я потеряла чувство реальности. Я вернулась в то время, когда приходила из школы и через окно с улицы видела нашу гостиную. В духовке пеклось печенье, и по дому витал аромат имбиря.

И папа как будто был там, стоял ко мне спиной. Только что нарубил дров, рукава свитера закатаны до локтей, и пар от дыхания делал его еще более реальным, чем когда-либо. Делал его живым… У меня перехватило дыхание.