И снова эта его боль – резкая, едкая, как яд, которая при звуке моего имени изливалась из его темных глаз.

– Я сказал ей все это, потому что она хотела это от меня услышать. Она хотела отомстить мне через тебя, поэтому мне пришлось убедить ее, что мне на тебя плевать. Ты тогда только что прошла через ад, и я хотел… – Мейсон стиснул челюсти и отстранился от меня, как будто заставляя себя произнести следующие слова: – Я хотел тебя защитить.

Я смотрела на него с комом в горле, сердце трепетало. И моя душа вздрогнула, когда он сказал:

– Отец не посылал меня к тебе. Я приехал сам, потому что хочу, чтобы ты вернулась.

– Я никогда не была тебе нужна, – тихо выдохнула я.

Мейсон измученно покачал головой и встал рядом со мной у окна. Он прислонился лбом к стеклу, и я показалась сама себе очень маленькой, глядя на него снизу вверх.

– Теперь ты мне нужна… – прошептал он, глядя мне в глаза.

Прошептал так, будто хотел удержать меня при себе, будто большего и не просил – без гордости, без иронии, не притворяясь, что мы не любим друг друга до смерти.

Больше не убегая, а оставаясь самими собой, просто нами, несовершенными и немного неправильными, но настоящими.

Мои глаза задержались на обнаженных плечах Мейсона, потом скользнули к его лицу. Я выдержала его взгляд, а он взял меня за запястье, осторожно вынул из моей руки ружье и прислонил его к стене.

Затем Мейсон потянул за липучку на моей перчатке. Я смотрела на него, когда он медленно ее снял, освободив мою белую ладонь. Он посмотрел на нее из-под ресниц, а затем сделал то же самое с другой рукой.

Я сняла с себя доспехи. Все до единого – без злости и напряжения.

И когда я наконец снова подняла лицо, то поняла, что никогда не чувствовала себя более обнаженной, даже когда надела атласное платье, подаренное соседкой. Даже когда он увидел меня в ванне, прикрытую одной только пеной.

Он сжимал мои руки, и в его глазах я прочитала свои слова: «Я никогда не была тебе нужна».

– Ты мне нужна, – сказал он серьезным голосом. – Нужна с тех пор, как на пляже я увидел тебя на песке, жадно хватающую воздух; с тех пор как заметил, что ты часто смотришь на небо и ищешь звезды, даже зная, что в городе их не видно; с тех пор как полюбил смотреть, как ты рисуешь, а потом улыбаешься, потому что такая редкая улыбка, как твоя, светит лишь немногим; с тех пор как ты впервые мне помогла, а я не смог сказать тебе спасибо. Ты мне нужна.

Мейсон положил мои руки себе на грудь. Жар от напряженных грудных мышц разлился по моим венам. Дрожь пробежала по пальцам, но он крепко держал их, прижимая к коже. Я чувствовала его сердце и слышала, как оно бьется.

Я смотрела на его лицо так, как будто рождена, чтобы прикасаться к нему, на то мне и даны руки, и мои пальцы специально созданы такими, чтобы было удобно переплетать их с его пальцами, губы – чтобы чувствовать его, глаза – чтобы смотреть на него и побуждать его смотреть на меня.

И когда я протянула ладони, медленно раскрывая их у него на груди, я почувствовала, как в его теле возникает дрожь.

Мейсон сжал мои запястья. На склоненном надо мной лице я увидела его глаза, взирающие на меня с горящим ожиданием. Мои пальцы медленно скользнули по его теплой коже и добрались до чувствительного места на шее.

Я ласкала его кончиками пальцев и слышала, как глубоко он дышит. Реакция его чувственного тела меня потрясла.

Мейсон прошептал хриплым и решительным тоном:

– Я хочу, чтобы ты была со мной.

«Я тоже!» – кричали мои руки, обвивая его шею. «Я тоже!», – отчаянно кричала моя душа.

Я встала на цыпочки, и Мейсон прижал свои губы к моим. Ошеломительный поцелуй…

Он дотрагивался до моей души – и делал ее светлее и теплее. Он рассыпал цветы посреди моей темной зимы, и я спрашивала себя, не это ли и есть любовь – расцветать в сердце другого человека.

Расцветать своими недостатками и желать друг друга, несмотря ни на что, несмотря на то что два этих человека настолько разные, что они не могут обняться, не поцарапав друг друга.

Мейсон запустил пальцы в мои волосы и откинул мою голову назад, прижимая меня к своей груди. Я сходила с ума от его тепла, от его мужественной надежной силы и от его властности в этот момент.

Мейсон хотел меня, даже если я не вписывалась в его жизнь. Он хотел, чтобы я была такой, какая я есть, и я чувствовала, как каждая клеточка во мне дрожит от неверия.

«Так нарисуй меня, как Канаду, сделай меня своим полярным сиянием, будь горой, где я смогу найти убежище. Подари мне дыхание лиственничного леса и возьми все, что я могу тебе дать… У меня в душе так много всего, во мне еще так много чувств, и я не хочу отдавать их никому, кроме тебя.