Шрифт:
Вот и он произнес это как-то по-особенному. Я в его книге с таким ещё не встречался, но где гарантия, что термин мы используем не одинаково?
Сам вздрагиваю от накативших мыслей. К чему это всё вообще?
– Видишь ли, - продолжает Ярасланов, - в каждом месте есть те, кого, живя обычной жизнью, ты не замечаешь. Но это не значит, что мир таков, каким ты его видишь. Вспомни последние несколько дней. Что странного произошло за это время?
Я хмурюсь. Произошло дофига и трошки, как говорит соседка Анна Назаровна. Но, пожалуй, самым подозрительным было… была встреча.
– Встреча с очень странным мужчиной. На набережной, - произношу и внимательно смотрю на Ярасланова.
Раз спрашивает, значит, точно что-то знает.
Он чуть склоняет голову к плечу, светлые волосы падают, солнце высеребривает часть прядей.
– Городовой, - говорит так, будто это всё может объяснить.
Я молча смотрю на него, пытаясь не утонуть в зелено-голубых волнах взгляда, от которого словно стальной рукой сжимает горло. Есть нечто такое в том, как он смотрит. Будто заглядывает куда-то под кожу, под кости, выворачивает нутро наизнанку, пытается рассмотреть то, что не видно.
– Кто такой Городовой?
– хрипло спрашиваю я.
– Тот, кто следит за порядком в городе.
– А я думал, он называется мэр, - не могу не съехидничать.
Понимаю, это несусветная глупость, просто брякаю то, что пришло в голову. Это единственный способ ухватиться за прежнюю реальность. Остаться там, где все ясно и понятно. Где нет оживших чудовищ, нет страха неизвестного, нет пошатнувшегося мира.
Я делаю глубокий вдох, чтобы хоть как-то собраться и настроиться на восприятие информации. Выходит отвратительно. Ярасланов рассказывает, кто такой Городовой, чем он занимается, и… что никак не относится в смертным.
В голове это не укладывается.
Ярасланов словно всё понимает и замолкает. Потом переводит взгляд на часы.
– Собирайся, Антон. Времени не так много.
– Собираться?
– изумленно переспрашиваю я.
Ярасланов усмехается:
– Да, на все про всё полтора часа, потом - на вокзал.
– Но…
– Игорь знает то, что ему надо. И что ты уедешь, тоже знает. Поэтому обиды не будет, поисков тоже. Тебе нужно как можно скорее оказаться в Херсоне. Поэтому мы уезжаем.
– Мы?!
Он невинно смотрит на меня:
– Да. Я тебя сопровождаю. Понимаю, что совсем не похож на спутника твоей мечты, но ничего. Тебе понравится.
Глава 14. Кто тебя придумал?
Те, о ком не знает Антон Шуткач
8 лет назад
Что интересно, моё тело лежит на брусчатке, а вот я как-то всё вижу сверху. Чех стоит напротив Заграева. Но того явно это не интересует. Потому что он медленно приседает возле меня, проводит рукой по плечу и чуть сжимает. Склоняется. Белые волосы падают, закрывая его лицо. Но я прекрасно вижу, как он втягивает воздух, словно пытаясь что-то учуять. Запах, который исходит от меня. Странно. Там точно ничего необычного.
На губах Заграева неожиданно появляется улыбка - нехорошая такая и в то же время безумно предвкушающая. Живой глаз теперь горит так же, как и второй, который сплошное опаловое пламя.
– О-о-о, как… - Он переводит взгляд на Чеха.
– Что ж молчал, что у тебя есть такие ресурсы? Тут можно говорить.
Меня передергивает. Так, это ещё что такое? Какие ресурсы? Дайте мне только вернуться, вытрясу из Чеха всю правду.
Земля внезапно содрогается. Я это скорее вижу, чем чувствую.
И вдруг понимаю, что появился ещё один действующий персонаж. Это… женщина.
Она не то чтобы полная, но такая… сильно заметная. Рыжие кудрявые волосы, кокетливая шляпка с желтенькими цветами на черном поле. Бордовое полупальто в свете ночных фонарей кажется немного блеклым, но ни в коем случае не старым. Туфли с каблуками-рюмочками - совершенно неожиданно для такой комплекции. При этом дама держится очень уверенно. Кажется, мне есть чему поучиться.
На её губах оранжевая помада, а брови аккуратно подведены коричневым карандашом. Но вот глаза… В них смотришь и падаешь. Лёд. Стынь. Камень. Там настолько светло, что кажется, каждую клеточку пронизывают лучи. От этого одновременно холодно и безумно, словно рядом горит огонёк, к которому можно протянуть руки и погреться.
Она делает шаг вперед, и вдруг триги останавливаются, будто не хотят с ней связываться.
Только сейчас понимаю, что в её пальцах очаровательной мягкой округлости зажата сигаретка. Или папироска? Что-то есть в ней такое… исконно одесское, до ужаса несочетаемое и в то же время правильное, а ещё… такое, от чего внутри все замирает.
Дама смотрит то на Чеха, то на Заграева.
Она легонько сбивает пепел вниз, и блик света падает на кроваво-красный ноготь, чуть загнутый, скорее короткий, чем длинный.