— А кто?

— Кто? Я хочу сказать, что и сам по себе имею вес. Поэтому я решил, что пора жениться. Человек с моим положением… Вот зачем мне это надо. И я к такому не привык. Болтаться ночью под дождем…

— А как же путь настоящей любви? Чего же ты ждал? Что найдешь девушку, скажешь: “Слушай, а давай-ка поженимся!”, поведешь ее к алтарю и навеки укрепишь свое положение? Все не так просто. Черт возьми, Грег, если ты чего-то хочешь, нужно побороться.

— Не думай, что я не хочу бороться, Мэтт, — сказал Грег. — Я вот тебе как-нибудь расскажу, как разобрался с долговыми обязательствами Уордена — Маккинли. Но это же совсем другое. Это… личное.

— Но она же того стоит, не правда ли?

— Конча стоит чего угодно, — ответил Грег Рэндал с лучезарной пьяной простотой.

— Значит, решено.

Они долго ехали от Мейн-стрит к Голливуд- Хиллз, но больше ни о чем не говорили. Мэтт был слишком занят — наслаждался внезапной пьянящей свободой от жалости к себе и возможностью посидеть в дорогой машине, которая слушалась каждого прикосновения. А Грег, казалось, обрел утешение в своем лекарстве от простуды.

Дождь усилился. Огни города сверкали и влажно лучились, когда машина выехала на тот чудесный отрезок Сансет, где южная сторона бульвара как будто растворяется, открывая сияющий Лос-Анджелес в миниатюре.

Мэтт почти протрезвел, но возбуждение не проходило.

— Единственное, что я понимаю в Библии, — начал он, — так это искушение Христа на горе. Увидеть все царства мира у ног… Электричество тогда еще не изобрели. Будь у сатаны неон, он бы, может, своего и добился.

Грегори Рэндал промолчал.

Кварталом дальше, следуя полученным от Грега указаниям, Мэтт свернул на север и поехал по извилистой дороге, освещенной редкими фонарями, без каких-либо намеков на номера домов. В конце улицы маячило внушительное здание, не столько огромное по размеру (Мэтт прикинул — не больше шести спален), сколько старомодно массивное. Уж точно не просто дом, а особняк.

Мэтт притормозил и повернулся к своему спутнику.

— Здесь?

Ответом был только храп.

Мэтт остановился у обочины, перегнулся назад и встряхнул пассажира. С колен Грега скатилась бутылка — почти пустая. Храп стал громче и раскатистей.

— Черт возьми, — сказал Мэтт.

Он такого не ожидал. Видимо, Грегори сказал чистую правду, когда заявил, что он не умеет пить. Даже человек с положением должен различать зыбкую границу между тем, сколько нужно выпить, чтобы успокоить нервы, и тем, сколько нужно, чтобы отключиться.

Но, с Грегом или без Грега, Мэтт прикатил сюда по делу. Наехал на черную башню Роланд, и так далее. В башне сидела дева в беде…

Мэтт вышел из дому в одном пиджаке — впрочем, его обноски все равно промокли бы под проливным дождем. Зато на Греге было прекрасное пальто из верблюжьей шерсти, в котором он, несомненно, не нуждался, сидя в сухом закрытом салоне. Недавнее подсознательное пророчество Мэтта сбылось: Грегори Рэндала просто не могли не ограбить этим вечером.

Оказалось не так-то просто стянуть пальто с неподвижного храпящего тела. Дважды Мэтт получил вялой рукой по физиономии, а один раз, когда спящего перекатили с боку на бок, Грегори открыл рот. Но не глаза.

— Ерунда какая, — добродушно произнес он и вновь погрузился во тьму.

Мэтт надел шикарное пальто и зашагал к черной башне.

Там был дворецкий. Ну разумеется. Мэтт слышал, что в других странах средний класс воспринимает слуг как самое обычное жизненное явление, но ни один американец рангом ниже “экономического роялиста” не в силах сохранять спокойствие в присутствии человека, чей род занятий в сочетании с манерами создает эффект “я ваш покорный слуга, сэр”. Когда соответствующие манеры дополняются, как в данном случае, изгибом бровей, словно намекающим: “Да как бы не так!”, ситуация еще усугубляется.

Благородный пыл Мэтта пошел на убыль. Чайлд Роланд бросал вызов великанам, но не дворецкому.

— Я бы хотел, — заявил Мэтт, собравшись с духом, — увидеть мисс Харриган.

Возможно, свою роль сыграло верблюжье пальто. По всей видимости, человек совсем уж никчемный не мог расхаживать в подобном одеянии.

— Она вас ожидает? — соизволил осведомиться дворецкий.

— Э… у меня для нее важное известие.

— Как вас зовут?

— Мэттью Дункан.

— Пожалуйста, пройдите в дом. Я справлюсь, примет ли она вас.

Дворецкий удалился. Британский дух компромисса восторжествовал: он впустил незваного гостя, но не сказал ему “сэр”.

Огонь рыцарства почти окончательно угас в груди Мэтта. Он уже готов был признать, что выставил себя полным идиотом. Вернись дворецкий на двадцать секунд позже, он бы, возможно, обнаружил пустой коридор.

— Сюда, пожалуйста, — возвестил он (именно возвестил, иной глагол был бы неуместен). — Мисс Харриган вас примет.

Мэтт пытался представить, какова она собой. Почти все, что он знал о юной Конче, сводилось к возрасту и смешанной крови. Впрочем, семнадцатилетняя испано-ирландка — это нечто многообещающее. Наверняка брюнетка — более чем вероятно. Несомненно, у нее горячий темперамент. Который, разумеется, обрушится на его бесталанную голову. Если бы у него хватило здравого смысла развернуться и отвезти Грега домой…