— Другая дверь.

— Кто там? — спросил голос из соседней комнаты. Машинка замолчала.

— Никого, Вулф. Мы случайно.

Значит, за машинкой, незримый, сидел А. Вулф Харриган, автор знаменитых книг о мошеннических сектах. Мэтт не отказался бы с ним встретиться — он представлял себе тихого, но блистательного ученого, который настолько погружен в свои изыскания, что даже не замечает нависшей над дочерью угрозы. Но на неофициальный разговор с кем-либо из Харриганов не было никакой надежды.

В полной тишине Мэтт, чувствуя себя униженным как никогда в жизни, нашел нужную дверь и вышел. Оказавшись в коридоре, он услышал приятный голос Джозефа Харригана:

— Элен, молодой человек нетрезв.

Слава богу, дворецкий не маячил поблизости. Мэтт незамеченным добрался до двери и поплотнее запахнул верблюжье пальто, прежде чем выйти в сырую ночь. Пропади оно пропадом, даже виски не могло служить ему оправданием. Он просто выставил себя полным идиотом, оторвал пожилую даму от молитв, разозлил уважаемого человека и, возможно, нанес непоправимый вред репутации Грега Рэндала. А главное, даже не ради какой-то цели, а повинуясь дурацкому донкихотскому порыву.

Он стоял под дождем и смотрел на дом. Кое-что в разговоре ему не понравилось, а именно самодовольное спокойствие, с которым Р. Джозеф Харриган выразил надежду, что монахиня наставит девушку на путь истинный. Возможно, нужно было настойчивее добиваться встречи. Неприятно думать, что юную Кончу силой вынуждают…

За особняком Харриганов наблюдал не он один. В свете, падавшем из стеклянной двери, Мэтт заметил краем глаза блеск мокрого плаща. Слева, ближе к дальней стороне здания, примерно там, где находилась молельня, насколько он мог судить. Но в молельне не было окон на уровне лица — только два квадратных отверстия для вентиляции, высоко в стене.

Охраняется ли дом? Может быть, так и надо? Нет, исключено. Если бы особняк охранялся, Мэтт встретился бы с охранниками раньше, чем с дворецким. Значит, это…

Осмотрительность помешала ему вздохнуть с облегчением. У него появилась возможность действовать — не слоняться вокруг молельни, как идиот, а совершить что-нибудь недвусмысленное и настоящее. Мысленно Мэтт объяснял себе, что должен искупить в глазах Харриганов свое неподобающее поведение; на самом же деле его пострадавшее самолюбие требовало реванша.

Фигура пропала. Лучик света был маленьким, он по чистой случайности упал на пальто незнакомца. Но мог упасть и еще раз — Мэтт не сводил глаз с крошечного пятнышка, пробираясь вдоль стены. Он снова услышал стук печатной машинки, который, видимо, исходил из той же комнаты, где горел свет.

И наконец увидел гладкую пухлую руку в луче света. Рука неловко возилась, вероятно, с щеколдой, потом слегка приоткрыла дверь. Узкая желтая полоса едва заметно расширилась. Машинка замолчала.

Мэтт не видел человека в темноте под дождем — только руку. Женскую… нет, наверное, все-таки мужскую, несмотря на замысловатое кольцо, но при этом мягкую и белую. Если…

Из темноты послышался вскрик боли. Рука исчезла. На мгновение свет вновь озарил фигуру в плаще, быстро бегущую прямо к Мэтту. В руке незнакомца сверкнул какой-то металлический предмет.

И тогда Мэтту пришлось взяться за дело — внезапно, без подготовки и долгих раздумий, зато с огромным удовольствием. В мокрой темноте человек в пальто мягко врезался в него. Он сдавленно выругался, и Мэтт почувствовал, как на мгновение к его ребрам прижался стальной цилиндр. Потом он споткнулся, и оба рухнули на мокрую траву.

Драка есть драка: чувствуешь одновременно боль, свободу и возбуждение. Но здесь фигурировало и еще кое-что. Человек в плаще, слабый и пухлый, не был достойным противником. Но в руке он сжимал небольшой предмет, способный уложить самого могучего бойца.

Дважды металлический предмет прижимался к телу Мэтта. Дважды молодой человек ощущал позвоночником холодный трепет, в котором, успей он подумать, распознал бы страх. Он всякий раз вырывался. Наконец, сделав импровизированный бросок, который ни за что не сумел бы повторить в другой раз, Мэтт надежно оседлал своего пузатого противника и наклонился вперед, чтобы прижать к земле трепыхавшуюся руку, которая сжимала пистолет.

— Брось, — велел он со спокойствием, удивившим его самого. — Вот умница. — И, чтобы придать своим словам веса, слегка подпрыгнул на пружинившем животе. — Брось бяку!

Человек в плаще разразился энергичной тирадой на незнакомом Мэтту языке и еще отчаяннее, чем прежде, попытался высвободить запястье. По другой его руке что-то текло, теплее дождевой воды.

— Я вам советую, — произнес низкий голос из темноты, — вырубить его и забрать оружие. Он играет нечестно.

От кого бы ни исходил совет, он был здравым. На мгновение Мэтт отпустил дергающуюся левую руку и с силой стукнул противника чуть ниже уха. Тот немедленно перестал трепыхаться.