Мои щеки залил румянец.

— Он ничего не сказал. Вчера, когда я вкратце описала ему симптомы болезни Альцгеймера, он просто стоял как вкопанный.

Она положила руки мне на плечи.

— Прости. Я люблю этого мальчика больше жизни, но иногда мне просто хочется встряхнуть его так, чтобы у него застучали зубы.

Она слегка встряхнула меня в знак демонстрации, и, несмотря ни на что, я ухмыльнулась.

— Я чувствую себя такой идиоткой, — сказала я.

Она сжала мои плечи.

— Не надо. Джейкоб держит свои секреты при себе, даже с нами. Взросление с родителями в преступном клубе может привить ребенку определенный здоровый уровень паранойи. И после его пребывания на службе… — Она отпустила меня и пожала плечами.

— Как долго он там был?

— Восемь лет.

— Он поступил туда сразу после окончания средней школы?

Она кивнула.

— Он говорил с вами о каких-либо своих миссиях? — Спросила я.

Она покачала головой, отчего ее рыжие кудри разлетелись в стороны.

— Он сказал, что не может по юридическим причинам. Все они были засекречены.

Еще один кусочек головоломки Джейкоба встал на свое место. По моему опыту, люди, выполнявшие строго засекреченные задания, были параноидальными, скрытными людьми. Они держались своих подразделений, не общались с другими солдатами и потеряли связь со всеми, с кем дружили до поступления на службу. Потому что, вы могли бы сказать посторонним? Не можете ответить ни на один вопрос о том, где вы находитесь и что делаете. Не можете говорить о том, для чего тренируетесь. Молчать было гораздо легче, чем лгать, и, если Джейкоб был параноиком до того, как поступил на службу, одному Богу известно, что сделали с этим парнем восемь лет секретных миссий.

— Дай ему время, — сказала Дженнифер. — Он хороший человек под своей жесткой оболочкой.

— Я постараюсь, — сказала я, потому что не знала, что еще ей сказать. Извини, я просто использую его, потому что его тело было слишком грубым даже для меня, и я начинала понимать, что это, возможно, уже не так.

Двадцать минут спустя мы с Джейкобом снова были в пути. «Мустанг» зеленого цвета, на котором мы ехали, был классическим, с большим, гортанным двигателем, и, хотя он был одновременно мощным и красивым, я пожалела, что мы не взяли вместо него мою дрянную машину. Возможно, нас в ней и узнали бы, но там был кондиционер, и это начинало казаться справедливым компромиссом. В этой части Техаса температура обычно превышала отметку в десять градусов выше, чем в окружающих низменных городах. Сегодня на небе не было ни облачка. Тротуар излучал тепло обратно на нас, даже когда солнце обжигало капот машины.

Я собрала волосы на макушке в неряшливый пучок и опустила стекло. Джейкоб тоже опустил свое.

Я повернулась, чтобы посмотреть на него.

— Тебя бы убило, если бы ты вчера упомянул, что у твоей бабушки была болезнь Альцгеймера?

Он не отрывал взгляда от дороги.

— Не видел в этом смысла.

Да, мужчины.

— Ну и дела, я не знаю, ты мог бы, по крайней мере, сберечь мне дыхание.

Он взглянул на меня, его глаза были скрыты за темными очками.

— Последние два года своей жизни моя бабушка не знала, кто мы такие. Я не думал, что тебе захочется напоминания о том, как плохо будет с твоей бабушкой.

Я чуть не схватилась за грудь. Мне показалось, что мое сердце просто вздрогнуло и остановилось. Да, с бабушкой все должно было стать совсем плохо, и ни я, ни кто-либо другой ничего не могли сделать, чтобы остановить это. Этот факт выворачивал меня наизнанку каждый раз, когда я вспоминала об этом.

Я наблюдала за профилем Джейкоба, когда он снова повернулся к дороге.

— Ты прав. Это было бы трудно услышать за три секунды до того, как поздороваться с ней, но ты мог бы найти другой способ упомянуть об этом, не доходя до этого момента.

Он пожал одним массивным плечом.

— Может быть, или один вопрос мог бы привести к другому, и мы бы в конце концов пришли к этому. К тому же ты так была расстроена из-за меня.

— У меня были на то веские причины, — напомнила я ему.

— Я не отрицаю это. Просто это означало, что я не хотел добавлять разбитое сердце к твоему списку обид.

Я отвернулась и посмотрела в окно, обдумывая его слова. Понравилось ли мне, как он с этим справился? Нет. Понимала ли я, как человек с таким прошлым, как у Джейкоба, может вести себя так? Да. К тому времени, как мы добрались до бабушкиного дома, мы уже были злы друг на друга. Вместо того, чтобы потенциально разорвать мне сердце, он замолчал. По-своему, он пытался защитить меня.

Я держала голову отвернутой, когда задавала свой следующий вопрос.

— В будущем, не мог бы ты попытаться найти способ сказать что-нибудь в подобных ситуациях? Я бы предпочла быть расстроенной в данный момент, чем смущенной постфактум.

— Я попробую, — сказал он.

Я только что намекнула на то, что у нас есть будущее, и он сразу согласился с этим. Боже, во что я себя втягиваю?

Мы притихли, переезжая с пастбища на кукурузное поле. Этой весной в Техасе выпало больше осадков, чем обычно, и раскачивающиеся стебли были уже достаточно высокими, чтобы я ничего не могла разглядеть поверх них. Эхо голоса Джейкоба, прозвучавшего ранее, промелькнуло у меня в голове.