Позже Кристофер рассказал обо всем сфинксам.

От вспышки и сильного порыва горячего ветра он не смог удержать равновесие и упал, песок попал ему в рот и глаза. На мгновение воцарилась тишина, как вдруг вся земля содрогнулась. Ветер в последний раз прошептал что-то и стих.

Все вокруг было неподвижно. Кристофер не мог понять, сколько времени прошло, как давно он лежит на земле. А потом из глубин океана послышалась мелодия – это пели нереиды и русалки, а может, как ему показалось, само море. Звук был высоким и полным радости.

Запах, который мальчик впервые почувствовал у лохана, аромат чего-то необузданного, дикого и полного жизни, доносился из входа в лабиринт. Его сладость опьяняла.

Кристофер медленно поднялся на ноги. Глаза заволокла пелена, он видел какие-то цветные пятна, которых на самом деле могло и не быть.

С трудом, чувствуя ноющую боль во всем теле, мальчик вернулся к лодке. Жак ждал его там. Его окружало облако пара: дракон плакал, и когда капли падали на его раскаленное тело, они тут же испарялись. Он был похож на маленький кипящий чайник.

Кристофер забрался в лодку и сказал ей, куда плыть. Потом растянулся на дне и заснул. Наступила темнота. Жак продолжал присматривать за мальчиком, но тот уже ничего не боялся. Он слишком многое повидал, прошел путь от тьмы к свету.

Кристофер еще спал, когда лодка ударилась о скалы полуострова Сфинксов. Наравирала вытащила его из лодки и, бережно сжимая в пасти, как собственного детеныша, понесла в расположенную на вершине острова пещеру.

Мальчик был весь грязный, под ногтями и в волосах запеклась кровь. Два молодых сфинкса, придерживая Кристофера за руки, окунули его в озеро, а потом положили в пещере на подстилку из соломы. Наравирала пришла к мальчику и большим шершавым языком вылизала ему раны. Они затягивались буквально на глазах, синяки сходили с кожи, подсохшие корки сами собой отваливались.

Кристофер проспал весь день и всю ночь.

Иногда он просыпался и молча осматривался, но чаще плакал, вытирая слезы кулаками. Сфинксы пытались накормить его и расспрашивать о случившемся, но Наравирала останавливала их, оскаливая зубы.

– В пути он потерял очень ценную часть себя, – пояснила она. – Дайте ему время.

Тем временем новости разлетелись по всему Архипелагу. О случившемся узнали все магические существа – от рататосок до дриад и кентавров. Теперь им стало известно, кто такая Мэл, что она совершила ради них и как спасла Архипелаг, отправившись в последний полет. Существа готовились к траурному шествию в ее честь.

Оно началось на рассвете. Кристофер был единственным человеком среди множества волшебных созданий. Для него это стало величайшей честью, хотя он подозревал, что знает слишком мало о магическом мире, чтобы до конца ее оценить.

Шествие возглавила Наравирала. Она везла мальчика на спине до места, где должно было состояться торжество: с Мэл собирались попрощаться в месте, где встречались море и суша.

Сфинксы следовали за ней, идя по четыре в ряд и мягко ступая по песку огромными львиными лапами. Они двигались как молчаливая скорбящая армия, и все, кто видел их, отступали в страхе и благоговении.

Позади сфинксов шли нереиды, и их серебряные волосы ниспадали до самой земли, словно шлейфы. Нереиды выходят на сушу только в случае крайней необходимости – такой, как сейчас. Они пели такую пронзительную и прекрасную песню на своем языке, что Кристофер чуть не лишился чувств прямо на спине сфинкса.

Затем в воде появились русалки, которые играли на музыкальных инструментах мелодию, чествовавшую павших.

Из леса показались дриады. Впереди шла Эрато. Ее лицо пересекали соленые дорожки слез. Дриады присоединились к пению нереид, и их голоса, более низкие и глубокие, заставили содрогнуться саму землю. Песня проникала в самое сердце Кристофера.

Далее шли кентавры. В черных нагрудных пластинах, они маршировали в ногу. В их числе были трубачи, мужчины и женщины, но они не поднимали инструменты, ожидая сигнал.

За кентаврами бесшумно, на мягких лапах, бежали рататоски, которые подпевали дриадам тонкими голосами. Следом, опустив головы с золотыми рожками, прыгали аль-мираджи. После них семенили кинко, роняя алые слезы, блестевшие на их мохнатых мордочках, как огненные искры.

Из леса выступили сотни разномастных единорогов: серебристых, белых, жемчужных. Они не присоединились к шествию, но остались на краю чащи, встряхивая гривами и сотрясая воздух громким ржанием.

Процессия остановилась.

Кристофер одной рукой сжимал рукоять кинжала, висевшего на поясе, а другой – касапасаран. Наравирала опустилась на песок, и мальчик соскользнул с ее спины. Она наклонилась и прикоснулась лицом к его лицу.

– Мужайся, – сказала она. – Тебе придется вынести это, потому что другого выхода нет. Мужайся, мой храбрый мальчик.

Затем Наравирала повернулась и обратилась ко всем существам, собравшимся на берегу:

– Малум Арвориан погибла, но она не умерла. Она – Бессмертье. За смертью следует возрождение. И потому мы оплакиваем не ее, а себя. Наша печаль есть дитя нашей любви. Мы плачем, потому что больше не увидим ее лица. Мы поем о храбрости ее славного сердца. Наш ужин пройдет в печали, но уже завтра мы будем благодарны ей за то, что она совершила.