А он? Он подплыл к одному из пузырьков и замер над ним. Он видел, как смотрит на Миру. Видел, как вызывающе смотрит в ответ она, держа в руке один из своих сварочных аппаратов.

– Стой! – закричал он сам себе. – Не делай этого.

Но он сделал.

Арджес смотрел, как отрывает кусок стекла и достает ее наружу. Смотрел, как его копье проходит насквозь там, где он только что видел их ребенка. Она обмякла в воде, поддерживаемая только его оружием. А потом на его глазах она включила сварочный аппарат и попыталась прожечь его грудь насквозь. Его вид был слишком крепок, и в этой драке умереть суждено было ей, но он остался бы носить над сердцем шрам и метафорически, и буквально.

Видение растаяло, и древний выплюнул его на мутное, пахнущее серой дно.

Арджес с шипением откашлялся, изгоняя странный яд из своих вен.

– Что это было?

– Два твоих будущих, воин. – Древний пошевелился, положив огромный плавник слишком уж близко от него. – В обоих вариантах есть плюсы и минусы, Арджес. Выбрать сможешь только ты. Потерять ее или мечту твоего народа.

– Я не потеряю ни того ни другого.

– Чего-то ты все равно лишишься, – хмыкнул древний. – Никто еще не смог победить собственную судьбу.

Силой заставив свой хвост шевелиться, он поднял собственное тело из грязи и песка и поклялся, что станет первым. Он сохранит и то и другое. Потому что хотел этого будущего с ней. Но также хотел увидеть падение ее города.

Мира прождала его долгое время. Даже успела поймать себе рыбу, хотя это было скорее удачей, чем реальной заслугой. Она просто преследовала беднягу сквозь светящиеся растения, пока та наконец не выбилась из сил и просто… не перестала плыть.

И чувствовала себя девушка просто ужасно. Словно теперь на ее руках была кровь, которую ей никогда не отмыть. В каком-то смысле буквально, учитывая, что она сидела на краю скалы, по локоть в крови и потрохах, и чистила несчастную рыбу, чтобы съесть ее.

Даже Байт молчал все то время, что она охотилась. Они оба не хотели вот так забирать чью-то жизнь.

При попытке съесть беднягу Мира почувствовала себя еще хуже, поскольку на вкус рыба оказалась ужасной. Девушка ненавидела вкус рыбы. За последние несколько недель она ее съела столько, что была твердо уверена, что, когда все это закончится, больше никогда не захочет пробовать рыбу снова. Она мечтала о вкусе курицы, или яиц, или разнообразных овощей, и так до конца своей жизни, пока из памяти не сотрется ужасный рыбий запах.

Подавив тошноту, она положила рыбу у воды и уставилась в потолок.

– Надо сказать ему.

Байт пошевелился, выходя из спящего режима.

– Что?

– Надо сказать ему, что я его понимаю.

Последовавшая за этим тишина почти заставила ее передумать, но она взяла себя в руки. Нельзя было и дальше врать ему, притворяться, будто они не могут говорить. Это неправильно. Мира никогда не была лгуньей и ощущала себя каким-то чудовищем.

Она ведь не шпионка, засланная в логово врага, чтобы узнать о них больше. Мира – обычный инженер, оказавшийся в очень сложной ситуации. Так что когда он наконец вернулся, она перевернулась на бок и посмотрела на него, ища что-то в его взгляде. Словно она надеялась, что он поможет ей почувствовать себя лучше.

Он смотрел на нее в ответ своими огромными черными глазами. Когда она впервые его увидела, то подумала, что в его взгляде нет души. Помнила, как его глаза пугали ее, словно он акула, выслеживающая добычу. Однако все оказалось не так. Он был разумным существом, которое не заслуживало ее вранья.

Может, это потому, что она болела. Может, она и правда умирала. Ведь такие мысли не могли возникнуть в голове у человека, всю жизнь боровшегося с его народом.

– Байт закончил обновление, – сказала она. – Переводчик был еще не до конца завершен, но я все равно его установила. Теперь я могу тебя понимать. Почти каждое твое слово.

Она ожидала, что он что-нибудь скажет, но вместо этого Арджес молча протянул ей руку, прося подойти к воде.

Она не понимала зачем.

С трудом двигая ноющими костями и щелкая коленями, она подошла и села, опустив ноги в воду. Холод отдался во всем теле, словно тысячи иголок, но Мира сидела неподвижно.

Он подплыл ближе, и его глаза, казалось, стали еще темнее. Потом он положил ладони ей на колени, и она почувствовала перепонки даже сквозь костюм.

Он просто… смотрел на нее. Наблюдал за каждой переменой в чертах ее лица, пока она смотрела в ответ. Мира не знала, что с этим делать. Не знала, почему в ее груди вскипали эмоции, почему чувства застревали в горле, умоляя ее что-нибудь сказать, что-нибудь сделать, коснуться рукой его челюсти или, может быть, даже запустить пальцы в его жабры, ведь ему так понравилось в прошлый раз.

Она хотела коснуться его. Хотела позволить этим бурлящим эмоциями взять ее тело под контроль.

Он провел пальцами по ткани ее костюма, вниз по ноге, и наконец заговорил:

– Я много думал о том, какие слова я хотел бы сказать тебе в первую очередь. Наверное, то, как невероятно было видеть тебя плывущей по моему миру и знать, что ты любишь его так же, как я. Или, может, я мог бы отметить, что твои волосы под водой похожи на кровь, и это будит во мне нечто дикое. Но в итоге я решил, что самые важные слова, которые ты должна от меня услышать, – прости. Мне очень жаль.