Помявшись, капитан гвардейцев осторожно отвечает:

— Ваше сиятельство, это надо было делать раньше. Акт о капитуляции подписан, итоги войны узаконены. Мы ничего не сможем сделать.

Вместо ответа Чернов хватает со стола стакан и швыряет его в стену. Тот с треском разлетается на мелкие осколки.

Князь понимает, что капитан его гвардии прав. Теперь уже нечего делать — война проиграна. Ермолов хоть жив остался, хотя теперь остался без гвардии и понесёт серьёзный экономический урон. Это бремя отчасти ляжет и на плечи Чернова.

Твою мать… Зверев, падла! И его друг Самойлов — тоже! А ещё этот Ярыгин, предатель! Если бы он согласился вступить в войну, возможно, всё вышло бы по-другому!

— Граф Ярыгин, — рычит Роман Витальевич.

— Что? При чём здесь Ярыгин? — не понимает капитан гвардии.

— Он нас предал! Прогнулся под Зверева, поджал хвост, как трусливая псина! Он ответит мне за это!

— Что вы намерены делать, князь? — хмурится гвардеец.

— То, что делают со всеми предателями. Уничтожить его! Поднимай войска, капитан. Утром я объявлю графу Ярыгину войну!

Российская Империя. Санкт-Петербург. Поместье рода Зверевых.

Следующим утром мне звонит Виктор. Я думаю, что он хочет сообщить, когда состоится праздник в честь его победы, но он звонит по другому поводу. Не менее приятному.

Я как раз вышел из душа после тренировки в Обители Могущества. Настроение отличное, хотя тренировка вышла непростой. Чтобы полноценно освоить силу этого разлома, даже мне требуется потрудиться.

— Андрюха! Ты где-то в разломе был? — спрашивает Витёк, когда я беру трубку.

— Да, вроде того. Ты чего такой взволнованный? — спрашиваю я.

— Как чего! Ты не поверишь, что за хрень случилась! — почти кричит Самойлов.

— Ну и что случилось?

— Чернов объявил войну графу Ярыгину!

Первые пару секунд я даже не знаю, как реагировать. А потом вдруг начинаю ржать. Виктор тоже смеётся и говорит:

— Я знал, что тебе понравится эта новость.

— Ещё бы! Отличная новость. Я тут уже начал думать, как бы ещё ослабить Чернова, а он сам даёт мне возможность.

— Не понял. Что ты хочешь сделать? — спрашивает Самойлов.

— Как что? Помочь Ярыгину, конечно. Ты ведь помнишь, он тоже угощал нас с тобой обедом, как и Беркут. Даже подарки вручил. Он явно не хотел больше с нами ссориться и знаешь, что я думаю?

— Что?

— Скорее всего, Чернов хотел убедить его вмешаться в войну на стороне Ермолова. А тот не захотел, и поэтому теперь Роман Витальевич ему мстит, — отвечаю я.

— Хм-м… Похоже на правду. Но лучше бы спросить у самого Ярыгина.

— Я обязательно так и сделаю, причём прямо сейчас. А что насчёт твоего праздника, он состоится?

— Да, конечно. Приезжайте сегодня вечером ко мне в поместье. Большой банкет закатывать не собираюсь, позову только близких.

— Договорились, тогда до вечера, — говорю я и кладу трубку.

Неспеша переодевшись, я спускаюсь завтракать. Мы с Ларисой едим, пьём кофе и болтаем о всякой всячине. Я специально не хочу торопиться звонить Ярыгину, чтобы он не подумал, будто для меня важна его война.

Может, лучше и вовсе дождаться, чтобы он сам мне позвонил. Хотя не факт, что он решится обратиться ко мне за помощью, а помочь я хочу. Вовсе не потому, что вдруг воспылал к Кириллу Родионовичу братской любовью. Просто есть желание насолить его сопернику.

После завтрака Лариса отправляется в казарму Багровых Стражей. У них сегодня вылазка в Крепость ночи, и моя супруга тоже хочет поучаствовать. Она ведь член отряда, хотя и с привилегиями.

Ну, а у меня есть другие дела. За жену не беспокоюсь — пока меня в отряде нет, там командует её брат, он не даст Ларису в обиду. Да она и сама не промах.

Решаю выяснить, как вообще обстановка на войне Чернова и Ярыгина. А то, может быть, уже и поздно вмешиваться.

Звоню Ильдару и прошу провести разведку. Узнать, какие силы задействованы, как идут боевые действия и так далее. Надо представлять примерную картину войны, чтобы понять, чем лучше помочь Ярыгину. Суворов обещает немедленно взяться за дело.

После этого я снова отправляюсь в Обитель Могущества. Тренироваться сегодня больше не буду, хотя при нахождении в замке сила всё равно проникает в душу и понемногу её усиливает.