Гибель гвардии выбила последнюю вооруженную опору из рук самодержца и трона. Если в 1905 году именно гвардейские полки смогли переломить ситуацию и раздавить смуту, то теперь довоенный состав гвардейских частей лежал в могилах или находился на фронте. Офицерство же явно фрондировало по отношению к режиму, вспомнив недоброй памяти традиции дворцовых переворотов восемнадцатого столетия, где гвардия играла главную роль. Преторианство – это не только право первым идти в огонь, но еще и расчет на привилегии внутри военной машины. А. Ф. Редигер сообщает об элитных войсках еще применительно к 1906 году: «Вообще, гвардия удивительно падка на сплетни и злословие!» [386]

Надо сказать, что в ходе войны полки гвардии неоднократно переменяли свой состав, но огромные потери отправили в могилу весь кадровый состав гвардейцев – как солдат, так и офицеров. Последним «кровопусканием» гвардейским корпусам (а их в 1916 году насчитывалось уже три – два пехотных и один кавалерийский) стало безрезультатное наступление на Ковель в июле и августе 1916 года. Ротация состава приобрела порядковые масштабы. Таким образом, «отход от беспрекословной поддержки и защиты монарха, что являлось краеугольным камнем гвардейских традиций, утрата патернализма в отношениях между офицерами и нижними чинами, эволюция психологии и тех и других, во многом объясняются изменениями в личном составе гвардии, произошедшими в результате огромных потерь на фронтах Первой мировой войны» [387] .

На общем фоне не стала исключением и императорская фамилия. Великокняжеская оппозиция составила шестнадцать человек: характерно, что в преимущественной своей части великие князья вообще, казалось, не имели отношения к войне. Единственным отпрыском царской фамилии, погибшим в годы Первой мировой войны, стал начинающий поэт и писатель, молодой князь Олег Константинович, смертельно раненный в Восточной Пруссии в сентябре 1914 года. Несколько великих князей занимали разного рода инспекционные должности в армии. Все же прочие, не желая пойти на фронт рядовыми добровольцами-офицерами, только лишь плодили интриги в тылу. Речь идет именно о должностях в среде рядового офицерства, так как войска были довольны, что великие князья не получили высоких назначений в Действующей армии, и без того достаточно бестолково руководимой. Так, генерал-лейтенант К. Л. Гильчевский писал: «В эту войну для армии было сделано благое дело, что великим князьям поручалось только почетное для них дело. Армия избавлялась от безответственных начальников и, кроме того, от крупных интриг и вопиюще несправедливых протекций» [388] .

Примечательно, что великие князья также требовали от императора уступок в пользу оппозиции. Отказ царя пойти на уступки и ухудшение отношений с лидерами оппозиции означал и разрыв царя с императорской семьей, часть членов которой претендовала на трон или на решительное влияние на венценосца. А позади всех стояла мать императора – вдовствующая императрица Мария Федоровна, которая никак не могла осознать, что в условиях войны все интриги должны быть отставлены в сторону.

В то же время наиболее преданные Николаю II родственники – великий князь Павел Александрович, дядя царя, и родной брат Николая II Михаил Александрович – не могли сыграть какой-либо роли в силу своих служебных обязанностей и личностных черт характера. Великий князь Павел Александрович занимал пост инспектора войск гвардии, а великий князь Михаил Александрович – генерал-инспектора кавалерии. Именно эти люди и служили в Действующей армии: Павел Александрович в 1916 году командовал 1-м Гвардейским корпусом; Михаил Александрович в 1915-1916 годах – Кавказской Туземной («Дикой») дивизией, затем – 2-м кавалерийским корпусом.

Подавляющее же большинство прочих великих князей вообще не имело отношения к армии, а потому, вследствие вынужденного безделья, они занимались интригами, спекулятивными сделками и т.п., еще более связывая свои личные интересы с интересами буржуазии. Члены императорской фамилии не желали лишаться как своих приобретений, так и собственных привилегий. Выход из ситуации представлялся в виде уступок либеральной оппозиции, а то и отречения самого императора Николая II.

Ведь и тот же Г. Е. Распутин был убит двоюродным братом царя великим князем Дмитрием Павловичем и представителем высшей аристократии Ф. Ф. Юсуповым графом Сумароковым-Эльстоном. Общественное мнение восторгалось этим убийством. Понятно, что уголовного наказания за умышленное убийство убийцы и не понесли: первый отправился на Кавказ (а где же еще должен был бы быть молодой человек призывного возраста – гвардеец?), а второй – в собственное имение (почему не на фронт?). По определению западного историка, «семейство Романовых покинуло царя еще до начала революции. Одновременно оно укрепило свои связи с Гучковым и военными» [389] .

В таких условиях император Николай II не мог уже положиться ни на кого. Безусловно, сам царь сделал многое для крушения собственной монархии, но в решающую минуту даже близкие родственники оказались по ту сторону баррикад: то же самое ведь произошло и во Франции в 1789 году. А если вспомнить, то именно родные дядья (братья отца, императора Александра III) втянули молодого императора в дальневосточную авантюру, закончившуюся поражением от Японии и вытеснением Российской империи из Тихоокеанского региона. И ведь не кто другой, как тот же великий князь Николай Николаевич сделал все, что было в его силах, чтобы втянуть Россию в войну против Германии за англо-французские интересы. Теперь же, когда все и вся отвернулись от него, Верховный Главнокомандующий и глава государства реагировал на любое изменение ситуации с запозданием, зачастую вообще отказывался от каких-либо активных действий и в конце концов просто поплыл по течению, несомый водами фатализма и разочарования.

6 января 1917 года был опубликован указ императора об отсрочке до 14 февраля возобновления занятий Государственной думы и Государственного совета. Но спустя всего месяц Министерством внутренних дел стал готовиться секретный манифест о роспуске думы, проект которого был подготовлен императором еще осенью 1916 года. Сообщая в письме императору от 9 февраля о начале работы над манифестом, Н.А. Маклаков указал, что следует учитывать сопротивление со стороны думцев и Земгора. Для сего, по мнению Маклакова, «власть более чем когда-либо должна быть сосредоточенна, убеждена, скована единой целью восстановить государственный порядок, чего бы то ни стоило, и быть уверенной в победе над внутренним врагом, который давно становится и опаснее, и ожесточеннее, и наглее врага внешнего» [390] .

А 10 февраля император в беседе с председателем думы М. В. Родзянко потребовал, чтобы представители думы корректно относились к правительству в целом и отдельным министрам в частности. Царь настаивал на том, чтобы работа представительного органа высшей власти концентрировалась в сфере разработки серьезных законодательных мер, направленных на улучшение положения в стране, особенно на решении продовольственного вопроса, а не в области демагогии и популистских лозунгов.

Однако Бюро Прогрессивного блока продолжало прежнюю кампанию дискредитации царской фамилии. Слухи, деформируя мировоззрение общества и народа, на фоне общенационального кризиса выглядели «правдой». Время стягивалось в тугую пружину, чтобы, раскрутившись, начать свой стремительный бег к революционным преобразованиям. Рвавшиеся к власти оппозиционеры должны были учитывать, что теперь время играет против них: Действующая армия готовилась к новому наступлению, и Антанта имела громадные шансы на победоносное окончание войны уже в этом, 1917 году.