На ряде совещаний высшего командного состава в конце 1916 – начале 1917 года было принято оперативно-стратегическое планирование русских армий Восточного фронта в предстоящую кампанию. Прежде всего, признавалось, что наступать будут все русские фронты одновременно. Главный удар наносится южнее Полесья армиями Юго-Западного фронта при поддержке Румынского фронта. Цель – разгром австро-венгерских войск и готовность к переносу удара либо на Балканы, либо в тыл германцам, стоявшим севернее Полесья. Вспомогательные по своей сути, но решительные удары наносят взаимодействующие между собой Северный и Западный фронты. Их цель – прорыв германского фронта и отбрасывание его в Польшу. Все это должно было быть увязано с предполагавшимся генеральным наступлением англо-французов.

Последним этапом планирования кампании 1917 года стала общесоюзная конференция в Петрограде в феврале. Начиная со второй половины 1916 года, когда произошел перелом в ходе войны в пользу Антанты, «в Лондоне и Париже был взят четкий курс на подмену общесоюзных конференций сепаратными англо-французскими совещаниями, решавшими основные вопросы стратегии и коалиционного руководства войной, которые скрывались или доводились в общей форме до других союзников. Общекоалиционные конференции в Шантильи наделе превратились в пустую формальность» [385] . Поэтому, чтобы не раздражать русских, а также вынудить их наступать опять-таки самоотверженно и решительно, последняя конференция и была назначена в Петрограде.

Тем не менее по-прежнему британцы и французы выступали вместе, оставляя русских по другую сторону барьера. Так, русский представитель генерал Десино, донося М. В. Алексееву о ходе последней англо-французской конференции в Шантильи, сетовал, что протокол конференции был заранее составлен по обоюдному соглашению англичан и французов: «Англичане и французы ведут свою отдельную линию, направленную на оборону своих государств с наименьшей потерей войск и наибольшим комфортом, стараясь все остальное свалить на наши плечи и считая, что наши войска могут драться даже без всего необходимого. Они для нас не жертвуют ничем, а для себя требуют наших жертв и притом считают себя хозяевами положения».

К этому можно лишь добавить, в «оправдание» действий западных союзников, что русское верховное руководство само сделало все, чтобы англо-французы перестали воспринимать Россию как равноправного союзника по коалиции. Здесь и общая неподготовленность страны к войне, и бедлам в организации военных усилий, и отвратительное руководство военными действиями. И, наконец, постоянное стремление ряда высших генералов соблюдать интересы западных союзников в ущерб своим собственным, таким образом, каким англо-французы сами никогда бы не осмелились потребовать. Поэтому ничуть не странно, что с каждым месяцем требования англичан и французов к военным усилиям Российской империи становились все больше и бесстыднее: Верховный Главнокомандующий (и великий князь Николай Николаевич, и даже сам император Николай II на этом посту) и его ближайшие сотрудники, жалуясь на домогательства союзников, все равно поступали так, как им указывали из Парижа и Лондона.

На Петроградской конференции было признано, что если один из союзников будет вынужден выступить, чтобы удержать за собой инициативу, то остальные должны поддержать его в срок не свыше трех недель. В целом признавалось, что «кампания 1917 года должна вестись с наивысшим напряжением и с применением всех наличных средств, дабы создать такое положение, при котором решающий успех союзников был бы вне всякого сомнения». Однако судьба страны уже практически всецело находилась в руках тех, кто целенаправленно и злонамеренно расшатывал устои монархической государственности, не гнушаясь ничем, чтобы вырвать власть из рук императора. При этом благополучие родины и нации не имели ровно никакого значения.

К началу 1917 года армия разуверилась в незыблемости трона и жаждала силового разрешения всех наболевших проблем: утверждения, получившие значение веры в глазах целых масс, формируют сознание людей в одном направлении. Пропаганда до неимоверных прежде размеров усиливала брожение в войсках, и простой солдат, который не мог сам разобраться в происходящих событиях, усваивал и переваривал то, что было постоянно «на слуху». Новая информация неизбежно наслаивалась на господствовавшее испокон веков в крестьянской ментальности убеждение, что во всех неприятностях прошлого и настоящего виновато в первую очередь начальство.

Монархия в России оказалась в политическом вакууме: монархически настроенное кадровое офицерство было перебито «мясниками» высшего русского командования, а уцелевшие совершенно растворились в массе офицеров военного времени. Сама Действующая армия уже представляла собой не опору существующего режима, а, по сути дела, «ополчение», наскоро подготовленное в тылу. Именно поэтому одним из занятий командного состава зимой 1917 года стала подготовка солдат к предстоящей кампании.

Большая доля тех, кто в предвоенные годы проходил воинскую службу и был так или иначе связан с традициями русской армии, уже погибла. Те люди, что находились в окопах зимой 1917 года, в львиной своей доле составляли призывников военного времени, вчерашних крестьян и мещан, никогда дотоле не державших в руках оружие.

Несколько лучше положение вещей обстояло в кавалерии и артиллерии, где уцелела большая часть кадров, да и сам отбор был тщательнее. Однако численность кавалеристов и артиллеристов в общей доле была сравнительно невелика (не более десяти процентов от общей численности армии), да и эти рода войск чувствовали свою кровную сращенность с пехотой (быть может, за исключением казаков, представлявших отдельное воинское сословие). Число людей в специальных родах войск (саперы, железнодорожники, летчики и т.д.) было вовсе невелико, и комплектовались они по большей части из рабочих и мещан, имевших лучшее по сравнению с крестьянами образование, необходимое для работы с техникой.