Товарищ «Чума» 8

Аннотация

Он попал в 1942-ой год на поля сражений минувшей войны, превратившись в настоящий кошмар для фашистов. Его оружие - тёмная магия, зло во имя добра. Но выдержит ли товарищ "Чума" этот этот непосильный груз?

Пролог Сентябрь 1942 г. Третий рейх. Берлин. Родовой замок Вилигута — Вы что творите, черт вас подери! — Такими были первые слова Гиммлера, когда он ворвался в родовой замок Вилигута настоящим безумным ураганом, готовый «рвать и метать» всех, кто попадётся на его пути. — Как это понимать? — Рейхсфюрер СС судорожно тряхнул какой-то бумагой, зажатой в кулаке, а его глаза пылали от гнева и подергивалась левая щека от нервного тика. — Ну как… — Гиммлер даже разговаривать спокойно не мог, он почти рычал, хватая воздух между словами приоткрытым оскалившимся ртом. — Как вы умудрились развалить половину Комо? — Простите, майн рейхсфюрер… — сипло проблеял старый генерал, тяжело поднимаясь с кресла, расположенного возле разожженного камина. В большом и древнем каменном замке колдуна было довольно холодно и сыро, а старые кости бригадефюрера СС как никогда требовали благословенного тепла. В последнее время он отчего-то никак не мог согреться. — Это всецело моя вина… — Я сначала не понял в чем дело, — продолжал бесноваться Генрих. — Но когда это ничтожество — Чиано [1] прислал мне официальную ноту протеста от дуче Муссолини… — Гиммлер вновь взмахнул зажатой в руке бумагой. — Потерять сейчас Италию в качестве союзника будет невосполнимой потрей! 1 Джан Галеаццо Чиано, 2-й граф Кортелаццо и Буккари — итальянский политик и дипломат периода фашизма, зять Бенито Муссолини. В 1942 году занимал пост министра иностранных дел Италии. — Виноват… — Кашлянул в кулак Вилигут. — Но я же предупреждал… — Мы оба виноваты, герр рейхсфюрер! — вступился за старика Левин. — Не наказывайте Карла, прошу! Это были мои люди… — Скажите мне одно, — сверля Рудольфа покрасневшими глазами сквозь слегка запотевшие линзы круглых очков, выдохнул Генрих, — как вам удалось это сделать? Что это за оружие, способное вызывать подобные разрушения? Фюрер рвёт и мечет! И недоумевает: отчего такое мощное оружие испытывалось на чужой территории? Он требует срочного отчета о наших разработках в этой области! А также — поскорее поставить это вооружение на фронт! Вам простят всё, если вы сумеете это сделать! — Даже не будут наказывать за то, что мы разнесли союзникам почти весь город? — спросил Левин, занявший место рядом со своим престарелым наставником. — Но вы же знаете, герр рейчхсфюрер — никакого оружия нет! — словно самолично забивая гвозди в крышку собственного гроба, нехотя ответил старый колдун. — Почему вы ничего не сообщили мне об этом инциденте? — грозно потребовал ответа рейхсминистр. — И как у вас вообще это получилось? Ведь насколько я знаю в группе исследователей, отправленных в Комо, магией никто не владел. — Это так, герр… — Ай, да прекрати, Карл! — Гиммлер устало плюхнулся в одно из пустующих кресел возле камина. — Не надо официоза! Мы всё так же и остаёмся одной командой, несмотря на мой высокий пост и на то, что вы так грандиозно обделались. Но я хочу знать, как это вышло? И главное: почему? И садитесь уже! — Мы хотели сначала сами разобраться, Генрих… — повинуясь повелительному жесту Гиммлера, старик тоже опустился в свободное кресло, а взволнованный профессор Левин примостился на широком подлокотнике кресла своего пожилого соратника. — Чтобы было… хотя бы… что доложить… Но мы не успели до конца разобраться в этом инциденте… — Та-а-ак… — протянул рейхсфюрер СС. — Но что-то же вам известно? — Мало, мой мальчик… — Потупился пожилой колдун, который сейчас как никогда был похож на немощного столетнего старца. — Прискорбно мало… — Глубокие морщины, проступившие на его лице, сделали его похожим на печёное яблоко. — Единственное, что могу предположить, они разбудили от смертного сна кого-то весьма могучего. — Так не за этим ли мы их посылали, Карл? — Изумлённо вскинул брови рейхсфюрер СС. — Не совсем. — Старик мотнул лысой головой с остатками седых волос. — Они пробудили нечто иное… Взгляни! — Вилигут стянул с журнального столика белый шёлковый платок, на котором его рукой было выведено несколько магических символов. Из-под ткани показалась лакированная столешница, на которой стояло плоское серебряное блюдо явно старинной работы. А на блюде лежал обугленный обломок человеческой кости. Обугленными человеческими костями рейхсфюрера было не удивить — ему приходилось бывать в концлагерях, и неоднократно видеть, что выходило из топок печей многочисленных крематориев. А вот то, что этот почерневший обломок оказался буквально «расписан» многочисленными рунами, знаками и символами, буквально выжженными на поверхности кости, его весьма заинтересовало. Он даже протянул руку, затянутую в мягкую кожу лайковых перчаток, чтобы её взять, как Вилигут громогласно рявкнул: — Не тронь! Гиммлер от неожиданности едва не свалился с кресла, не ожидая от «сдувшегося» старика такого мощного рёва. — Scheisse! — в сердцах выругался рейхсфюрер СС, одергивая руку. — Какого хрена, Карл?! — Прости, Генри! Она до сих пор источает убийственную магию, — пояснил старикан, облегченно выдыхая. Хотя, ничего с Гиммлером страшного бы не случилось, разве что основательно долбанул небольшим разрядом молнии. Но, черт его знает, что там еще в этих оставшихся формулах было заложено? Может быть, какое проклятие? Сейчас уж и не разобрать. Но то, что именно эта кость являлась магическим вместилищем — накопителем — бесспорно! А неодарённым простакам без всякой на то защиты, лучше держаться от неё подальше. — Это из Комо? — поинтересовался Генрих. — Да, — подтвердил профессор Левин. — Одному из членов команды удалось уцелеть — перед трагедией он повредил себе руку, и в тот же день отправился на перевязку. И от места взрыва он находился весьма далеко. — Именно он и нашел этот обломок кости, источающий магию, — подключился старик. — Я снабдил все команды специальными поисковыми заклинаниями, и научил, как с ними работать, даже не обладая промыслом… — Это возможно? — удивленно уставился Гиммлер на Вилигута. — Использование магии неодарёнными. — Вполне, — кивнул старик, поёжившись — его вновь начало морозить, — если я заранее подготовлю конструкт и напитаю его силой. А после останется только правильно произнести заклинание, да не ошибиться с жестами… — Так может быть, пора внедрять твои наработки на фронте? — Глаза Гиммлера масляно блеснули. — Фюрер это оценит… — Мне жаль тебя разочаровывать, Генри, — просипел старый колдун, пытаясь поплотнее закутаться в свой кожаный генеральский плащ, который он не снимал даже дома, — я не выдержу таких нагрузок. Мне с каждым днём становится всё хуже и хуже — препарат Рудольфа меня медленно убивает. И чем чаще я его принимаю, тем быстрее процесс, — признался старик. — Не смей, Карл, даже думать об этом! — Генрих даже с места подскочил. — Ты нужен не только мне, ты нужен рейху! Ты разобрался, почему происходит именно так? — Да, мой мальчик, разобрался… — Старик тяжело задышал, взяв паузу. Теперь уже невооруженным глазом стало видно, что он действительно сильно сдал за последнее время. — Препарат Рудольфа — это эрзац [2] питательной среды упыря, получаемый из человеческой крови и подходящий для одарённых. Только обладающие даром — не упыри. Кровососы изначально мертвы. А одарённые — живы. И такой способ пополнения силы постепенно убивает живых, Герних. Я умираю… И я с этим уже смирился. Жаль, что я уже ничем не сумею помочь бедняге Волли… — Старик откинулся в кресле и закрыл глаза. Никаких сил разговаривать у него не осталось. 2 Эрзац, или суррогат — неполноценный заменитель чего-либо. Понятие «эрзац» стало широко применяться во время Первой мировой войны, когда в Германии из-за огромного недостатка стратегических продуктов сливочное масло стали заменять маргарином, сахар — сахарином, a кофе — цикорием. — Руди, — Гиммлер взглянул на профессора Левина из-под насупленных бровей, — а разве твои группы отправились не на поиски этих… упырей-кровопийц? — Именно за этим, — отчеканил глава зондеркоманды «Н». — Помочь Карлу сможет только обращение — он должен стать настоящим упырём, а не каким-то там суррогатом. К тому же, с помощью такого метода, мы сможем «штамповать» бессмертных кровососов практически в любых количествах, и отправлять их в самые горячие точки на фронте. И никакая машина русского ученого нам не понадобится. Но для этого нам нужен хотя бы один настоящий «живой» упырь. — Это его искали твои парни в могильниках Комо? — Яволь, герр рейхсфюрер! У Карла было несколько предположений где их искать, основанных на его семейных записях. Одно из мест — семейный могильник древнего магического рода Претестатов. Род прервался в восемнадцатом веке, но Карл считал, что его основатель до сих пор «спит» где-то в подземных катакомбах родового склепа. — И там действительно кто-то спал? — Гиммлер указал на обгоревшую кость. — Да, — подтвердил профессор Левин, — и парни его пробудили… Но «спящий» оказался отнюдь не упырём, а… а… а не пойми кем, — пожал плечами Рудольф. — И еще впридачу разнёс половину города, и убил моих ребят! — Фатерлянд не забудет их подвига! — пафосно произнёс рейхсфюрер СС. — Еще какие-то намётки, где искать этих пресловутых упырей, имеются? — Так точно! Одновременно были направлены еще две поисковые группы: одна в Трансильванию и Валахию… — На поиски графа Дракулы, что ли? — едко усмехнулся Гиммлер. — Так точно. Как утверждает Карл, легенды не возникают на пустом месте. — А вторая? — Будет работать неподалёку — в Сербии, — отчитался перед шефом оберштурмбаннфюрер СС. — К счастью, обе этих области находятся сейчас под полным контролем наших войск. Так что работать будет не в пример легче, чем в Италии. — Думаешь, всё получится, Руди? — с надеждой спросил у профессора рейхсфюрер СС. Ведь с магическим и оккультным направлениями у него было связано много надежд. А разобраться во всём этом хитросплетении без старого генерала было практически невозможно. Да и без Волли Хорста тоже… — Ну, в Комо-то получилось… Глава 1 Первое, что я почувствовал, когда пришёл в себя, это то, как у меня горят щёки. Они просто полыхают пожаром, потому что кто-то весьма интенсивно хлещет меня крепкими, сухими, но донельзя холодными ладонями по лицу. Прямо наотмашь, да так сильно, моя голова судорожно дергалась от каждого удара. Поначалу я неимоверно обрадовался, что чувства вернулись. И не только тактильные — я прекрасно слышал хлесткие шлепки по щекам, от которых они горели всё сильнее и сильнее. Было больно, даже очень. Так что моя радость вскоре прошла, оставив лишь приятное послевкусие. А вот с побоями нужно было срочно что-то делать, пока кожа на лице не треснула. Лечи её потом… — Ну, хватит уже! — заорал я, закрывая лицо руками. — Хватит! Больно! — Фух! Очнулся, кажись, ирод! — услышал я облегченный возглас, пока пытался продрать глаза. — Больно ему, видите ли? — недовольно проворчал неведомый незнакомец, хотя его голос показался мне смутно знакомым. Я отчего-то никак не мог сообразить кто я, и где сейчас нахожусь. Память словно отшибло, и она никак не хотела возвращаться. Голова трещала и разваливалась на куски, как с жесточайшего бодуна, которым заканчивалась недельная попойка. Запойным я никогда не был, но пару раз попадал на весьма затянувшиеся праздники… Вот и всё, что сумела выдать мне память. Веки отчего-то казались неподъёмными, словно залитыми свинцом, и никак не хотели подниматься. Впору кричать, как тому пресловутому Вию, чтобы мне их кто-нибудь поднял, а то я сам чего-то не в состоянии. Да и общее состояние было хуже некуда, как будто меня пропустили сквозь гигантскую мясорубку, а затем еще и запекали в духовке до хрустящей корочки. — Пить… — просипел я пересохшим горлом, едва шевеля языком, покрывшимся, казалось, какой-то шершавой коркой. — Я тебе сейчас дам пить, засранец ты этакий! — Я почувствовал, как какая-то неумолимая сила вздернула меня за шкирку на подкашивающие ноги, а потом так встряхнула, что у меня едва башка не оторвалась. А она и без того просто разламывалась от боли. — И как только удумал-то такое непотребство?! Уму непостижимо! И ведь дурнем юродивым на первый взгляд не казался… Я кое-как сумел разлепить один глаз, и взглянуть на того гада, кто причинял мне столько неприятностей. Им оказался сухощавый старикашка в мятом и поеденном плесенью историческом костюме, да еще и с серовато-землистой физиономией лежалого трупа. Видал я такого субъекта в Эрмитаже, в «египетском зале» — это была мумия жреца Па-ди-иста, чей возраст насчитывал около трех тысячелетий. Вновь выдала память совершенно ненужную мне в этот момент информацию. Но этот тщедушный дедок, что легко поднял меня с пола за шкирку, словно нашкодившего котёнка, выглядел посвежее. Сухая кожа на лице старикашки, треснувшая в нескольких местах, когда он корчил недовольною рожу, открывала желтоватую черепную кость. Внутри мутных глаз незнакомца, подёрнувшихся белёсой смертельной пеленой, словно у снулой рыбы разгорались какие-то зеленоватые огоньки. Так что смотреть на него было жутковато. — Ты кто? — выдохнул я, стараясь не подавать вида, что мне стало как-то не по себе. — И чё те надо? — грубовато бросил я этому старикашке, место которому явно на кладбище. А не… Кстати, и правда, а где это я? Я бегло огляделся, выхватывая взглядом странности и несуразности огромного помещения, где я находился. Теперь всё, окружающее меня, а не только странный старикашка, казалось настоящим бредом моего воспаленного сознания. Особенно тот гигантский волосатый горилло-гамадрил, плавающий в огромном бассейне, наполненном чуть не по самые края горячей, да еще и «дымящейся» кровью. Воздух над бассейном так и рябил. Чёрт побери, да куда я попал-то? На съёмки фильма, представляющие жуткую смесь «Фракентштейна», Кинг Конга и Ходячих «мертвецов»? — Кто я? — изумился мертвый старикашка, стащив с головы некогда белый, а теперь весьма побитый «зеленью» парик, каковые ввел в моду еще Петр Первый. Ну лучше бы старикашка этого не делал — от его шелушащейся лысины, «украшенной» облезшими пучками седых волос, слало только хуже. — Ага! — шевельнул я непослушным языком, поскольку не знал, что нужно говорить при встрече с живым мертвяком. — Здрасьте, приехали! — мягко выругался старикашка. — Тебе еще и память отшибло, князюшко ты наш, недоделанный? — И старикан отвесил мне от души такую знатную оплеуху, от которой меня снесло к ближайшей стене, и основательно приложило головой об её каменную поверхность. — Вольга Богданович, за что? — зло выкрикнул я, еще не понимая, что память, наконец-то вернулась. — Так можно и голову на куски раскроить! Рука у тебя весьма тяжелая, деда! — И я почесал ушибленный затылок, на котором зрела солидная шигка. — О! — довольно произнес мертвяк, «грозя» мне указательным пальцем. — Вольга Богданович, значит! Вспомнил-таки, шельмец! А что черепушка лопнет, так не беда — через трещину в голове может быть проникнет хоть немного мозгов! Это ж надо было такое удумать — зелье моё, недоделанное, попробовать? Хорошо, что я вовремя поспел — а то бы пришлось тебя в семейный склеп пристраивать, так и не дождавшись наследников! Ну, Ромка, ну, учудил! На кой ляд ты туды полез? Я ж говорил… — Портальное перемещение освоить хотел, дед, — честно ответил я, не имея повода врать старику. — Знаешь, как бы оно в нашем деле помогло… — Мне ли не знать, насколько портальная магия ценна? — усмехнулся старик, напяливая парик обратно на голову. — Знаешь, сколько я за кровью этого… — Старикан подошел к распахнутому до сей поры тайнику и принялся перебирать склянки с кровью. — Максимуса Сульпиция Камерина Претестата, — прочитал он надпись на бутылочке, — портального мага гонялся, пока мне её собрать довелось? Почитай пару сотен лет охотился! — с гордостью произнес он, как будто подвиг совершил. А может, это действительно было куда тяжелее провернуть, чем совершить геройский поступок. Всяко же в жизни бывает. — Постой, — возбужденно воскликнул я, услышав знакомое до боли имя, — что ты сейчас сказал, деда? Максимус Сульпиций Камерин Пртестат? — повторил я, вызывая в памяти разломанную могильную плиту того захоронения, в котором я осознал себя в образе скелета. — Так и есть, — кивнул Вольга Богданович, еще раз сверившись с надписью на «пробе» с древней кровью, — Максимус Сульпиций Камерин Претестат. Могучая была семейка, и не только секретом портальной магии владела. Но этот дар был у них родовым — из поколения в поколение по главной кровной линии переходил. Вот только нормальное зелье на основе его крови мне получить так и не удалось, — с грустью заметил мертвец. — Другие промыслы — почти без сучка, без задоринки — как по маслу действуют. А вот с портальной магией — затык… Ну, и кровь очень редкая — как закончится, пополнить запас уже не выйдет, — вывалил на меня свои, еще «досмертные» проблемы Вольга Богданович. — А тебя чего так это заинтересовало? Еще бы не заинтересовало! И я, буквально не упуская ни единой мелочи, вывалил на мертвого дедулю всё, что приключилось со мной после приёма его «портального» зелья. Вольга Богданович слушал, не перебивая. Лишь изредка вставлял уточняющие фразы. — М-да… — Сдвинул он на нос парик, с хрустом почесав затылок. Хотя, чего чесать-то — он же мёртвый? Похоже, это привычка с тех пор, когда дедуля был еще живым. — Вот всё время кажется, что чешусь я под этим париком, — словно прочитав мои мысли, признался дедуля. — Вот как ввел Петр Алексеевич при дворе этот дурацкий иноземный обычай, так покоя и не стало, — пожаловался он. — Ведь и понимаю, что ничего у мертвеца чесаться не должно, а всё-одно чешусь! — нервно произнес Вольга Богданович. — Вот же привычка дурацкая какая! — Дед, так выброси ты его, этот ненавистный парик — и дело с концом! — посоветовал я восставшему покойнику. — Такой моды уж пару столетий, как нет! — И правда? Чего это я? — озадачился мертвец, стащив с головы свой заплесневевший паричок, и забросив его в дальний пыльный угол. — Сколько же он из меня крови выпил! — задумчиво произнёс Вольга Богданович, напяливая на голову треуголку, которая без парика оказалась несколько великовата. Но этот факт восставшего покойника никак не напрягал. — Очень и очень занимательно, — произнёс Вольга Богданович, разглядывая пузырёк с кровью Максимуса Претестата, который продолжал держать в руках. — Никогда не сталкивался с подобным эффектом… Так, говоришь, у него в его кости были внедрены формулы? — Да, — подтвердил я, стараясь не качать головой, которая продолжала трещать, невзирая на активированную целительскую печать. — И это превратило его скелет в настоящий накопитель магии. Он даже без резерва сумел вместить в себя столько силы… — Я болезненно поморщился. — Что-то не так? — взволнованно поинтересовался старик. — Ты плохо выглядишь, внучек… — Голова болит, и никак не проходит, — пожаловался я. — Даже целительская печать не срабатывает! — Похоже, — после небольших раздумий произнес мертвец, что-то там себе поколдовав и поводя костлявыми руками у меня над головой, — что это не физическая, а «духовная боль» — последствия резкого переноса твоего тонкого тела и грубого вмешательства в его энергетическую структуру. — И долго это будет продолжаться? — поинтересовался я. — Тебе всего лишь надо отдохнуть, поесть и хорошенько выспаться, — произнёс мертвец. — А при отключенном сознании всё восстановится само собой, — обнадежил он меня. — Сам до особняка доберёшься? А то мне нельзя надолго от твоего приятеля отвлекаться. А ты, как в себя придёшь, мы все твои мытарства подробно обсудим. — Доберусь, — заверил я его. — Как там Ваня? — Со всеми приключениями я совсем забыл про своего молодого старика. — Случай сложный, но не безнадёжный, — ответил мертвец. — Думаю, что к завтрашнему вечеру я сделаю из него настоящего чародея. А сейчас иди — а то даже мне больно на тебя смотреть! Обратную дорогу я помнил не так, чтобы очень, но сумел-таки, попетляв между могилок, с горем пополам выбраться с семейного погоста на дорожку, ведущую к особняку князей Перовских. Пока мы были в лаборатории, здание постепенно восстанавливалось, и теперь уже почти не напоминало те развалины, которые я увидел вчерашней ночью. Я поднялся на второй этаж и не узнал его. Еще утром в этом просторном зале ничего не было. А сейчас он был убран «по-старинному». Я, не обращая внимания на боль, удивлённо остановился, пытаясь сообразить, что же произошло. Неужели это всё Пескоройка? Тогда это «самовосстанавливающееся» поместье и вовсе бесценно. Если внедрить такие технологии в жизнь обычных людей… У меня даже дух захватило от открывающихся перспектив. Я стоял и вращал головой, не переставая удивляться: откуда ни возьмись появились картины, в изобилии развешанные по стенам, и все со сплошь мифологическими сюжетами; вычурная резная мебель, обтянутая шелковою тканью, в тон новым и абсолютно не выцветшим обоям. Обстановка выглядела даже роскошнее, чем я мог себе это представить. — Неплохо для забытого Богом лесного захолустья! — произнёс я вслух. — Спасибо, Пескоройка! Я почувствовал, как меня коснулось что-то огромное и «теплое», а в душе поселилось умиротворение. Даже голова стала болеть меньше. — А богато же жили мои предки! — хмыкнул я, отправляясь дальше, чтобы найти себе подходящее местечко для сна. На втором этаже особняка обнаружилось еще шесть подобных комнат. Но проходя через одну из них, в углу зала я обнаружил маленькую и неприметная лестницу, по которой спустился вниз. Лестница привела меня в просторный будуар со старинной кроватью под золоченым балдахином. Возле кровати, на изящном резном столике лежала старая гитара с потрескавшимся лаком, а на полу — какие-то обломки от каменной доски. Я присел на корточки, поднял один из этих кусочков и увидел на нем магические символы и знаки. Но их сочетания мне были совершенно незнакомы. Однако, подобную конструкцию мне доводилось видеть в своем будущем в Интернете. Эта разбитая штуковина была спиритической доской. Похоже, что кто-то в этой спальне пытался вызывать, а после разговаривать с духами. Я подошел к стене, где между дверью, ведущей на узкую лестницу, по которой я сюда спустился, и кроватью была видна фреска, изображающая женщину необычайно притягательной красоты, играющую на гитаре, очень похожей на ту, что лежала сейчас на прикроватном столике. На картине царила ночь, а рядом с девушкой стояла зажженная свеча. В её колеблющемся пламени лицо прекрасной незнакомки на фреске, казалось, жило своей жизнью. У неё в глазах было что-то такое… — подумалось мне, — зверское, несмотря на всю её красоту… Я разглядывал эту злобную красавицу, отчего-то не смея оторвать взгляда от её темных и примечательных глаз. Но, наконец, меня отпустило, и я продолжил осмотр потайной комнаты. Подняв голову, я бросил взгляд на потолочные фигуры фресок, изображающие какие-то фантастические растения и сказочных животных. Мне неожиданно показалось, что они медленно, но шевелятся. Я легонько помотал слегка «успокоившейся» головой — видения исчезли. Похоже, что утомился я действительно слишком сильно — надо было внять совету Вольги Богдановича, и как следует выспаться. Я разделся, лег в старинную, невесомо-мягкую и такую удобную кровать, под богатым тяжелым балдахином, накрыл себя штофным [3] (и откуда только это слово взялось у меня в голове, но я знал, что это действительно так) одеялом и закрыл глаза… Я уже начал проваливаться в сон, когда мне что-то послышалось. Я насторожился: где-то играла тихая печальная музыка — мелодичный гитарный перебор. Музыка зазвучала совсем рядом — просто руку протяни. Я открыл глаза и резко обернулся: за моей спиной, полускрытая отбрасываемыми тенями заходящего солнца, на кровати сидела та самая девушка с фрески и наигрывала какую-то печальную мелодию на старой гитаре с потрескавшимся лаком. 3 Штофный — сделанный, сшитый из штофа. Тяжёлая шёлковая или шерстяная ткань с тканым рисунком. Штофная шерсть для материй, не подвергающихся ворсованию. — Ты кто? И что ты здесь делаешь? — поинтересовался я у прекрасной незнакомки, отчего-то совсем не испытывая ни страха, ни удивления. Девушка улыбнулась мне уголками губ и не ответила, продолжая наигрывать на гитаре. — Послушай… Я задал тебе вопрос! И требую на него ответа! — попытался я настоять на своем, но… Что-то внутри меня твердило, что мне это совсем не нужно. Всё ведь и так хорошо… Темноволосая красавица прекратила играть, отложила гитару и поднесла к губам указательный палец: — Т-с-с-с, глупышка… Я здесь из-за тебя… Она поднялась с кровати — одно движение рук, и старинное платье, в которое она была одета, скользнуло к её ногам. При виде обворожительной обнаженной красотки, я и вовсе потерял «дар речи». Она же, тем временем, медленно провела руками по соблазнительным крепким бедрам, по нежному пуху лобка и подтянутому животу с изумительной бархатной кожей, после чего взяла в ладони тугие крепкие груди и слегка ими качнула: — Я нравлюсь тебе, красавчик? Я судорожно сглотнул и поспешно тряхнул головой, которая абсолютно перестала болеть: — Очень… Но… — Что-то здесь было не так, но вот что, я всё никак не мог сообразить — все мысли вылетели напрочь из головы, оставив одно лишь вожделенное желание. Прекрасная незнакомка наморщила носик: — Никаких «но»! Забудь об этом! Есть только ты и только я в этом безумном мире! Она ужом вползла под одеяло и вынырнула уже на моей груди. Страстно меня обняв, незнакомка впилась долгим поцелуем в мою шею, после которого меня накрыло такой волной наслаждения, что я позабыл обо всем на свете. Я даже не заметил, что старинная фреска с нарисованной гитаристкой — пуста, как и не заметил того, что у моей прекрасной незнакомки вдруг отросли огромные и острые клыки… Глава 2 Где-то далеко, на самых задворках сознания, взвыло чувство опасности, но я от него отмахнулся — так хорошо, как сейчас мне не было никогда в жизни. Померкли все воспоминания о Глафире Митрофановне, словно у нас с ней никогда и ничего не было, и она мне была абсолютно чужим человеком. Да и все остальные чувства отключились, особенно здравый смысл, оставив лишь вожделение и жажду близости с этой прекрасной незнакомкой, так неожиданно появившейся в моей постели. Мы еще даже не приступили к самому-самому, а меня уже с головой накрывало приступами непередаваемого оргазма. Сейчас я хотел лишь одного, чтобы наша близость продолжалось как можно дольше. А в идеале не прекращалась никогда. Я был готов отдать этой прекрасной незнакомке всё самое ценное, что она захочет, и всё, что у меня имеется. А имелось у меня на данный момент не так уж и много — только собственная жизнь. И я готов был пожертвовать даже ей, чтобы продлить хоть минутку обладания этим чудом, даровавшим мне незабываемое наслаждение. Каждый поцелуй обнаженной красавицы забрасывал меня буквально на седьмое небо. А прикосновения её разгорячённого и обнаженного тела к моей коже, вызывали настоящий взрыв непередаваемых ощущений, заставляющий меня забыть обо всём на свете, и желать только одного — чтобы она всегда было со мною рядом. Ибо без неё моя жизнь просто теряла всякий смысл. — Еще! Еще! — шептали мои губы, когда она дарила мне очередной поцелуй, возносивший меня куда-то совсем уж в божественные сферы. Я растворялся в её любви, дышал только для неё, жил лишь одной мыслью — чтобы она всегда находилась рядом… Я даже не заметил, когда окружающие нас стены будто задрожали, а их очертания стали зыбкими, словно утренний туман. Не заметил и того, как они исказились, надуваясь большим пузырем, из которого в наше тайное место любви вывалился помятый Вольга Богданович. И лишь когда он схватил за волосы мою вечную любовь, отрывая её от моей груди, я сумел сбросить с себя чудовищное наваждение. Да и то не до конца, потому что в первый же момент, я вскочил на ноги и попытался прийти на помощь моей умопомрачительной незнакомке. — Не дёргайся, внучок! — резкий окрик мертвеца, подпитанный чудовищной силой, сбил меня с ног, откинув обратно на невесомую перину кровати. — А то зашибу ненароком! Я задёргался, словно паралитик, пытаясь скинуть с плеч магическое давление старика, прижимающее меня к кровати. Но не тут-то было — сила старика уверенно придавливала меня к перине и подушкам, не давая даже пошевелить рукой. Всё происходящее никак не укладывалось в моей голове, походя на какой-то сюрреалистический сон, или галлюцинацию. Да и чувствовал я себя так, словно основательно надрался, либо принял что-то сильнодействующее. Голова шла кругом, перед глазами всё плясало, словно я оказался на палубе корабля, попавшего в сильный шторм. Я не мог даже сфокусироваться на старом мертвеце, таскающем за роскошные черные волосы любовь всей моей жизни… Или, всё-таки, не любовь? Ведь я, так-то, Глашу очень люблю… Или нет? Мысли скакали в моей черепушке, как разгорячённые жеребцы, бросаясь из одно крайности в другую. То меня обуревало неудержимое желание прибить Вольгу Богдановича, продолжающего сражаться с непередаваемо прекрасной обнаженной красоткой, к которой я весьма неровно дышал… А почему? В голове зашевелились какие-то «посторонние» мысли, кроме вожделения и желания обладать… А ведь я её даже не знаю… И терять голову от посторонних смазливых красоток не привык… Это вообще мне не свойственно… Как же это я так?.. И чем больше я задумывался, тем больше вопросов образовывалось у меня в голове… Такое ощущение, что это вообще был не я… Пока я тупо размышлял, не в силах сдвинуться с места — я вообще в этот момент ощущал себя немощным простаком, словно у меня дар отняли, дедуля умудрился поставить мою незнакомку на колени, намотав её роскошные волосы на свой сухой костяной кулачок. Я смутно ощущал, какие могучие силы витали в этот момент в маленькой комнатке, и какая мощная волшба тут творилась. Но вмешаться «в процесс», чтобы помочь старому мертвяку, либо освободить плененную им красавицу, я был совершенно не в состоянии. К тому же, меня едва не разрывало от противоречивых желаний. Так что, это даже к лучшему, что я представлял сейчас собой настоящую амёбу, поскольку в ином случае я натворил бы таких делов, что потом вовек бы их не расхлебал. — Попалась, сучка зубастая! — довольно воскликнул мертвяк, оттаскивая девицу за волосы к той самой стене, на которой была нарисована фреска с играющей на гитаре девицей. Однако, на данный момент, никакой девицы на картине не было и в помине! — Ну-ка, лять-перемать, полезай на своё законное место! Уж, ты ж, твою мать! Я даже дернулся на кровати, только сейчас заметив, каким внушительным набором клыков обзавелась моя недавняя любовь. Да и её смазливая мордашка теперь не выглядела такой уж привлекательной — её настолько исказили злоба и страх, что наведенные на меня чары рухнули в тот же момент. И я буквально прозрел в одно мгновение — да это же самая настоящая упыриха! Реальный вампир-кровосос! Так она что, и у меня сейчас тоже отсосала, а я и не заметил? Кровушки, конечно — до всего остального, как мне помнится, мы так и не добрались. Хотя, мне сейчас трудно сказать, что на самом деле было, а чего не было — в памяти образовались настоящие провалы. А кое-что и вовсе моё воображение… Хотя мне так хотелось, чтобы это всё было по-настоящему. Но я теперь понимаю, на что способны эти древние кровососущие твари. И если уж я — ведьмак седьмого ранга, не устоял против их чар, то об обычных простаках и я вообще молчу. Стоит такому кровососу только свистнуть — и они сами выстроятся в очередь, чтобы напоить своей горячей кровью эту ненасытную тварь. Очень уж незабываемые ощущения она дарит. И есть у меня подозрение, что если вампир не засасывает свою жертву до смерти, а растягивает удовольствие — то его неоднократная кормёжка вызывает привыкание у невольного донора, как доза для наркомана. Вот, опять меня потянуло к этой зубастой твари — уж слишком мощное наслаждение она умеет «дарить». — Пощади, князь! — верещала упыриха, пока дедуля свободной рукой что-то вырисовывал на опустевшей фреске. От её ультразвукового визга даже уши закладывало, но Вольгу Богдановича это ни разу не смущало. — Я служить тебе буду! Не могу я там больше! Я там с ума сойду! Пощади! — Она билась на полу в конкретном припадке, но железную хватку мертвяка пересилить была не в состоянии. К тому же, я видел в магическом зрении, сколько сил вбухивал старый мертвяк, что просто её удержать. Я со своими дефектными меридианами на такое был бы совершенно не способен. Интересно, а какой чин сейчас у восставшего покойника? Надо будет как-нибудь поинтересоваться на досуге… То, что моим мыслям, наконец-то, удалось сорваться с зацикленного круга дум о зубастой чертовке, меня весьма обрадовало. Значит, еще не всё потеряно! И, вообще, может она меня и вовсе не успела укусить до прихода Вольги Богдановича? Пока старикан пытался каким-то неведомым образом запихать вампиршу обратно в картину, я быстро пробежался пальцами по своей шее — именно сюда меня так сладко целовала эта смертельно опасная красотка. И ведь реально «зацеловала» бы до смерти, если бы не стремительно появление в моей спальне моего мертвого дедули. Да, твою медь! Так я и знал: на шее я нащупал пальцами две глубокие саднящие ранки с припухшими краями, из которых ещё сочилась какая-то сукровица. Да, что и говорить, лох я еще во всех этих «сказочных» заморочках, если меня так легко какая-то гребаная вампирша едва до донышка не высосала. И выходит, что в действительности это я еще совсем сосунок в мире магии, хоть и пытаюсь как-то трепыхаться. — Отпусти! — продолжала верещать упыриха, но старик был непреклонен — ни один мускул не дрогнул на его мертвом лице. — Отслужу… Верой и правдой отслужу! — продолжала выть вампирша, пуская из потухших глаз настоящие крокодиловы слёзы. — Абсолютную клятву принесу! На сто лет… — Я видел, как старик закончил подпитывать силой конструкт, оказавшийся искусно внедрённым во фреску на стене. — На двести… На тысячу! Только пощади!!! — резанул мне по ушам её истошный крик, когда картина неожиданно размазалась и словно бы «открылась». Не знаю, как, но именно такие ощущения у меня возникли. Как будто там, «за гранью» картины, образовалось какое-то пространство, куда дедуля и попытался пристроить вырывающуюся вурдалачку. Он особо с ней не церемонился, забросив её буквально за хвост в распахнувшую свои жуткие объятия картину. — Не-е-е-ет!!! — напоследок огласил истошный вопль упырихи небольшую спальню, и фреска на стене вновь приобрела свой обычный вид, ничем не отличимый от обычной картины. Она стала точно такой же, какой я увидел её впервые: прекрасная черноволосая незнакомка в темной комнате, освещенная лишь тусклым светом колеблющейся свечи, играет на видавшей виды гитаре. Только в отличие от первого раза, девушка на картине была абсолютно обнажена. Я скосил глаза на пол — возле кровати небольшой горкой лежало платье упырихи, которое она скинула, забираясь ко мне в постель. Значит, всё приключившееся со мной не сон, и не бред моего воспалённого сознания. Однако, что в последнее время слишком много приключений выпадает на мою долю. Как бы действительно рассудком не поехать… — Жив, Ромка? — буркнул мертвый старикан, обессиленно падая тощей задницей рядом со мной на кровать. — Не успела эта выдра зубастая у тебя тёплой кровушки отсосать? — Жив, деда! — Сила, удерживающая меня в неподвижности, рассеялась, и я смог, наконец-то, пошевелиться. — Не знаю сколько вылакала, но дырки на шее имеются… — Я уселся и показал ранки старику. — Повезло, — устало произнёс он, внимательно рассмотрев проколы от зубов вампирши. — Края плоти возле раны не белёсые — значит, не успела как следует отхлебнуть. Иначе, всё куда сложнее было бы… — Старикан накрыл пальцами следы от зубов, и я почувствовал пробежавший по шее холодок. Ранки затянулись мгновенно, что даже следов от них не осталось. А дедуля даже не напрягался, и сил у него на это лечение ушёл совершеннейший мизер. Блин, когда уже я тоже так смогу? Надо бы взять у старикана несколько уроков, я ж теперь тоже, как-никак, кровезнатец. — Не тянет тебя больше к этой ондатре облезлой? — обеспокоенно осведомился Вольга Богданович, заметив мой блестящий горячечный взгляд, внезапно остановившийся на фреске. — Да какая же она облезлая? — фыркнул я, без всякого труда оторвавшись от картины. — Кровь с молоком! Глазу смотреть приятно, а так — не тянет. Хотя… от воспоминаний колючие мурашки до сих пор по всему телу бегут. — Это она хорошо умеет — привораживать, — ворчливо заметил старикан. — После этого даже с кровью не отодрать её от души… Даже могучие маги, столетиями топтавшие землю, подчас не могли справиться с её проклятым даром. Ну, и красива, бесовка — этого не отнять! — Тоже любуясь изображением, покачал головой мертвец. — Как-никак, сам Творец к её созданию руку приложил. — А кто она, дед? И какое отношение имеет к нашей семье? И как ты её в картину умудрился запихнуть? — зачастил я вопросами. Мне действительно было жутко интересно — вдруг это настоящая семейная тайна. А такой семейки их должен иметься вагон и маленькая тележка. — Она — настоящее проклятие нашего дома, — помрачнев, произнёс Вольга Богданович. — Когда-то давным-давно, она сумела окрутить своими чарами моего пра-пра-прадеда — великого князя Ратибора Тёмного, тогдашнего главу рода Перовских. С её помощью он хотел утвердиться на вершине чародейского мира, и править всеми без исключения окудниками… Ну, волшебниками, магами, ведьмаками, дивным народом и, соответственно, упырями… Их тогда уже не так много оставалось, но силищей они владели просто чудовищной, — добавил старик. — Значит, она упырь? — со вздохом произнёс, вновь взглянув на притягательную фигурку черноволосой вампирши на стене. — Мало того, что упырь, — ответил старик, — она — самый первый упырь на земле [4] … — Постой! — вмешался я, прерывая мертвеца на полуслове. — Ты же сказал, что её сотворил сам Создатель? Неужели он собственными руками сотворил настоящее Зло? Как-то не верится мне в это… — Конечно же нет! — рассмеялся Вольга Богданович. — Во-первых: «чистого Зла», как ты говоришь, не бывает в природе, как и разделения сил на «светлую» и «тёмную» сторону. Запомни это истину, Ромка, раз и навсегда! Созданный Творцом мир не «чёрно-белый»! Он куда сложнее и имеет множество цветов и оттенков… Но об этом мы поговорим позже. Она же, — Вольга Богданович указал на фреску, — была когда-то первым человеком… 4 Согласно некоторым мифам, первым из рода вампиров был Каин, первый убийца. За его преступление Каин был проклят Богом и превращен в вампира. Изгнанный из своего народа, Каин вынужден был наблюдать человеческую цивилизацию, боясь солнца и жаждая крови. В своем одиночестве Каин встретил могущественную ведьму Лилит, первую жену Адама. Именно она научила Каина использовать свою кровь для могущественной магии (действительно, некоторые провозглашают, что Лилит, а не Каин, была Первым Вампиром). Лилит научила Каина многому, включая использование крови для мистических действ — и как создавать других, подобных себе. — Погоди, — вновь остановил я деда, — а как же Адам? Разве не он первый человек? И почему, по-твоему, первым человеком была женщина? — Я не сказал, что первым человеком на земле была женщина, — растянул в улыбке бескровные губы восставший мертвец. Творец создал их вместе — Адама и Лилит, мужа и жену… — Какая еще Лилит? — не понял я. — Жена Адама — Ева. — В Книге Бытия, первой книге Ветхого Завета, содержится любопытное несоответствие, — не стал спорить со мной Вольга Богданович. — Но ты, я так понимаю, никогда не читал сие творение? — Нет, — мотнул я головой. — В этом-то и беда — вы, молодые, всегда куда-то спешите, — ворчливо заметил старикан, — спорите даже о том, чего не знаете, ленитесь заглянуть в первоисточник… Так вот, в первой главе этой Книги упоминается, что Бог создал мужчину и женщину одновременно: «И сотворил Бог мужчину и женщину по образу Своему», — с выражением продекламировал он строки, которые, похоже, знал наизусть. — Однако, уже во второй главе описывается, как Ева появилась из ребра Адама [5] … 5 (Бытие 1:27 и 2:7, 20–22) — Не понял, а почему тогда одновременно? — А потому что до Евы у Адама была другая жена — Лилит. — И старикан ткнул указательным пальцем по направлению к фреске. — И почему же о ней никому не известно? — задал я самый, как мне казалось, провокационный вопрос. — Ну, кому надо — тот знает, — философски ответил на него Вольга Богданович. — Скажу тебе больше внучек, — зеленоватая физиономия мертвого старикана разъехалось в еще более широкой улыбке, чем до этого, — Настоящий жреческий источник Священной Книги описывает сотворение единого существа — андрогина, которое было и мужским, и женским одновременно [6] . А уже позже, в Яхвистской версии [7] Библии — Танахе, это существо было разделено на мужчину и женщину… 6 см. Genesis Rabbah 8:1, Leviticus Rabbah 14:1 7 Яхвизм — в современном религиоведении название раннего этапа формирования иудаизма, поклонение богу Яхве, религиозный культ Древнего Израиля и Иудеи, существовавший около VI—V веков до н.э. В современной науке существует точка зрения, что иудаизм в качестве целостной религии формировался в течение первой половины 1-го тысячелетия до н.э. В раннем Израиле была политеистическая религия с богом Яхве во главе пантеона. Со времён формирования Талмуда и до современности иудейские богословы пытаются доказать, что монотеизм всегда был присущ иудаизму. Однако уже из анализа еврейской Библии, Танаха, следует, что формирование культа единого Бога началось не ранее XI—X веков до н.э., то есть периода формирования единого еврейского государства, и продолжалось в течение длительного времени, полностью завершившись в III—II веках до н.э. Глава 3 Я в недоумении уставился на Вольгу Богдановича — такого заявления от мертвеца я никак не ожидал услышать. — Адам был андрогином [8] ? Ты сейчас серьёзно, деда? — Более чем, — степенно кивнул мёртвый старикан. — Да это же древнегреческий миф! Что жили некогда на земле существа-предки, перволюди, соединяющие в себе мужские и женские признаки. За то, что андрогины пытались напасть на богов, возгордившись своей силой и красотой, боги разделили их надвое и рассеяли по миру. И с тех пор люди обречены на поиски своей половины, — выдал я ему информация, которую получил еще за школьной скамьёй. 8 Андрогин (др.-греч.: от «муж, мужчина» и «женщина») — человек, наделённый внешними признаками обоих полов, объединяющий в себе оба пола, либо лишённый каких бы то ни было половых признаков. Человек, обладающий и мужскими и женскими чертами. — Вся эта неразбериха еще от Платона [9] пошла, — вяло отмахнулся от моих «железобетонных» доводов Вольга Богданович. — Как сказал когда-то его учитель Сократ — «Платон мне друг, но истина дороже»! Так вот, напутал всё этот бородатый мыслитель, когда в своем известнейшем диалоге «Пир» [10] рассказал миф об андрогинах, предках людей, сочетавших в себе признаки мужского и женского пола… — Да-да, вот этот миф я и имел ввиду! Подобно титанам, андрогины были страшны своей силой и посягали на власть богов, — я решил подробнее пересказывать эту историю, чтобы не ударить в грязь лицом — ведь дедуля оказался весьма подкован в истории древнего мира. Хотя, я думаю, переплюнуть его в знаниях мне не удастся, ведь он сам являлся частью этой древней истории. — Зевс же решил разрезать их пополам, уменьшив тем самым их силу и наглость вдвое. Так же? 9 Платон (428/427 или 424/423 — 348/347 до н.э.) — афинский философ классического периода Древней Греции, основатель платонической школы мысли и Академии, первого высшего учебного заведения в западном мире. Считается одним из самых важных и влиятельных людей в истории человечества, и ключевой фигурой в истории древнегреческой и западной философии — вместе со своим учителем Сократом и самым известным из своих учеников Аристотелем. 10 Пир, Симпосий — диалог Платона, посвященный проблеме любви. Написан в 385–380 гг. до н.э. Название происходит от места, где происходил диалог, а именно на пиру у драматурга Агафона, где присутствовали комедиограф Аристофан, философ Сократ, политик Алкивиад и другие (Федр, Павсаний, Эриксимах). — Всё так, — кивнул старикан. — А тебе не кажется, Ромка, что этот миф в изложении Платона напоминает какую-то пародию на общепринятые этиологические [11] мифы, чем собственно, сам миф? О как закрутил старикан! Не думал, что он окажется настолько образованным. Я и слова-то такого не знаю — «этиологические», но переспрашивать у мертвеца значение не стал — в принципе, и так понятно. Так сказать, по наитию. Я спросил совершенно другое: — И почему ты так решил? 11 Этиология (греч. «причина» + «суждение, учение») — изучение причины или первопричины с философской точки зрения. Понятие применяется в философии, физике, психологии, политологии, географии, пространственном анализе, медицине, богословии и биологии в отношении причин разнообразных феноменов и сущностей, вне контекста их свойств. Этиологическим называется миф, объясняющий происхождение отдельных вещей или явлений (например животных), имён, фамильных родов или рассказывающий мифическую историю конкретного места. — Да, Ромка, — усмехнулся мертвец, ехидно прищурив левый глаз, — вижу, что не читал это достойное произведение великого мыслителя прошлого… — С чего ты это взял? — наиграно возмутился я. Если бы читал, то сразу бы понял, насколько по-шутовски показаны в сём достойном труде андрогины, — наставительно произнес старик. — И чего же в них такого шутовского? — поинтересовался я. — Они имели округлое шаровидное тело, — ответил мертвец, — спина их не отличалась от груди, рук и ног было по четыре, а на голове имелось два совершенно одинаковых лица, смотревших в противоположные стороны, да две пары ушей… — Ну, уродцы, конечно еще те, — согласился я со стариком. — Но каких только чудищ в те времена Творец не создавал? — Ты забываешь один нюанс — андрогин-первочеловек был создан «по образу и подобию» Творца! Не думаешь же ты, что Создатель в своём физическом воплощении выглядел именно так? — Ужас какой, Вольга Богданович! — весело рассмеявшись, воскликнул я. — А как быть с тем утверждением, что Творец всеобъемлющ и непознаваем, что он есть всё и ничего… — Ага, а еще Альфа и Омега, — ворчливо добавил мертвец. — Давай не будем заниматься бесполезной схоластикой [12] , внучок — ты пока еще слаб тягаться с дедушкой в этом запутанном вопросе. Но твоим образованием в области магических дисциплин надо обязательно заняться! 12 Схоластика: — средневековая философия, создавшая систему искусственных, чисто формальных логических аргументов для теоретического оправдания догматов церкви. — знания, оторванные от жизни, основывающиеся на отвлечённых рассуждениях, не проверяемых опытом, буквоедство. — Только об этом и мечтаю, деда! — вполне себе искренне произнёс я — новые знания о неизведанном мире магических сил и сообществ мне совсем не помешают. — Только мы с тобой куда-то в сторону ушли… От неё… — И я указал старику на фреску с обнаженной девушкой. — Лилит… Как она дошла до жизни такой? Стала упырём? Ведь у Адама всё, вроде бы, норм было… До его изгнания из рая, конечно… — В «Алфавите Бен Сира» [13] , — произнёс Вольга Богданович, — говорится, что ссора Адама и Лилит возникла из-за вопросов равенства. Адам хотел, чтобы Лилит слушалась его. Лилит же настаивала на том, что Бог создал их обоих из земли и поэтому они равны. У Лилит с самого начала не сложились отношения с Адамом, и она ушла, предложив Творцу попробовать создать первому мужчине еще одну… — усмехнулся мертвец, — подружку. Так появилась Ева, которой отвели ту самую послушную роль, о которой и грезил Адам. Но все упоминания о перворожденной Лилит были «вычеркнуты» из истории создания нашего мира. Упоминания — вычеркнуты, но сама Лилит — осталась. 13 «Алфавит Бен-Сиры» (Альфа бета де-Бен-Сира; Алеф-Бет дебен Сир', «Алфавит Сиракида») — литературный памятник еврейского народа; анонимный средневековый текст, чьё авторство приписывалось Бен-Сире, создателю «Книги премудрости Иисуса, сына Сирахова». Создан в 700—1000 годы н.э., представляет собой два листа пословиц и изречений, 22 на арамейском и 22 на иврите, выстроенных акростихом. Каждое изречение сопровождается аггадическим комментарием, основанном на преданиях и легендах. Наиболее известен в качестве одного из основных еврейских текстов, в котором приводятся легенды о Лилит. — Понимаю я её — не сошлись характерами, — вспомнив перипетии собственной судьбы, развод с бывшей и дальнейшие мытарства с поиском второй половинки, так и не закончившиеся успехом, произнёс я. — Выбора-то у неё особого и не было. Ушла и ушла… Но она же была человеком? Пусть и первым, созданным лично Творцом. Но упырь… — Ты как будто бы её защищаешь? — Посмотрел на меня внимательным взглядом умудрённого годами старца Вольга Богданович. Его взгляд ввинтился словно острыми буравчиками мне под черепную коробку. — Точно не чувствуешь к ней физического влечения? Либо какого другого? Вдруг она тебя с одной попытки повязала, как прадедушку Ратибора? — Нормально всё со мной, дед! — отмахнулся я от опасений старика. — Не нужна мне эта… — Я хотел в сердцах сказать лохудра, но удержался. А вдруг она слышит? Да и не привык я девушек оскорблять, какими бы они ни были. Пусть, даже, и тысячелетних старух… Но выглядит она действительно на все сто, что у любого настоящего мужика на неё… Ну, это же просто физиология — уж такими создал нас Творец. А нам с этим всю жизнь боремся… Но не очень-то у нас иногда получается. — Точно не нужна? — ввинтил Вольга Богданович. — У меня суженая есть, — на понятном старикану языке, пояснил я. — И я её люблю! И никогда не променяю даже на такую вот… — Я облизнул языком враз пересохшие губы — но до чего хороша, чертовка! — Лилит. Для меня моя Глаша самая-самая! — Суженая — это хорошо! — Неожиданно оживился старикан. — Просто замечательно! А дети у вас есть? — Пока нет — не успели еще завести, — мотнул я головой. — То одно, то другое. Теперь вот война. Я ведь и к тебе попал из-за неё — мы с Ваней её шли вызволять… — Неужто в полоне у тевтонца? — распереживался Вольга Богданович. — Да, нет — не в полоне, — успокоил я разнервничавшегося старикана. — Но её… поместье врагами со всех сторон окружено. Пока немцев леший сдерживает, но, ты сам понимаешь, у меня душа не на месте. — Понимаю, сам когда-то молодым был и влюблённым в бабку твою… — И без того мутные глаза мертвеца еще больше «затуманились» от нахлынувших на него воспоминаний. — А вот с детями это вы зря, что не завели! — вынырнув из глубин памяти, принялся по-старчески брюзжать мертвец. — Дети — наша отрада и продолжение рода! Род должен жить, чтобы с тобой не случилось! Как спасёшь любушку свою — поспешай с детками-то! А уж у нас, в Пескоройке, мы их от всяких опасностей защитить сумеем! НУ, если прикинуть, дедуля-то прав — более защищенного места, чем родовое поместье Перовских, пожалуй, и не найти. Только его еще хорошенько прошерстить надо будет, на момент нахождения в нём всяких-разных опасностей, типа вылезшей из картины упырихи… — Ты не подумай ничего плохого, внучок, — словно прочитав мои мысли, произнёс дед, — Лилит — случай особый! Просто за долгое время, да без постоянного присмотра, да пригляда — она лазейку себе нашла… Надо еще разобраться, как мои потомки сгинули? Не без её ли участия? Очень опасная и коварная тварь — с нею ухо завсегда нужно востро держать! — Ты не закончил, дед — как она из человека стала упырём? — напомнил я Вольге Богдановичу о неоконченной истории первой жены Адама. — Вернёмся же к нашей истории, — как-то уж больно ехидно улыбнулся мертвый старикан. — Средь древних богов, знавших Адама, одно время ходили слухи, что первые созданные Творцом люди не сходились во взглядах на соитие, потому что Адам всегда хотел быть сверху, в то время как Лилит также хотела занять «господствующую позицию». Когда они не смогли договориться, наша красотка и решила бросить муженька. Она произнесла имя Творца и взлетела в воздух, оставив Адама одного в Эдемском саду. Создатель послал за ней трех ангелов и велел им силой вернуть ее к мужу, если она не пойдет добровольно. Но когда ангелы нашли ее у Красного моря, они не смогли убедить ее вернуться и не были способны заставить ее повиноваться им — она оказалась им не по зубам, сумела отбиться, подчинив себе ранее неизведанные силы… Некоторые именно её считают первой одарённой, разобравшейся с магическими силами. Так считал и Ратибор… — Подожди, но маг не упырь. Даже ведьмаки не пьют человеческую кровь, чтобы раздобыть силы… — Ну, так и история еще не закончилась, — продолжил Вольга Богданович. — Потаскавшись после побега по весьма молодому тогда еще миру, Лилит вернулась обратно в Райский сад. Но увидев, что у Адама и Евы все хорошо, она решила испортить их отношения. — О, женщины! — Расстроенно покачал я головой, вновь вспоминая отношения со своей бывшей после развода. И она точно так же пыталась лезть в мою жизнь, хотя на тот момент нас с ней уже ничего не связывало. Даже совместных детей не было. — Ну, почему нельзя было просто спокойно жить? — Злоба, ревность, зависть и неудовлетворённость, — ответил мертвый, но мудрый старик, проживший на свете не одно столетие. — Что тебе известно, Ромка, о Змее-искусителе, уговорившем Адама и Еву отведать запретный плод? — Ну-у-у… — задумчиво протянул я, поскольку в богословии был не силён — не в то время родился. Вот историю партии, либо марксизма-ленинизма, я куда увереннее мог бы воспроизвести. Но всё-таки, кое-какие зачатки знаний об этом предмете у меня имелись. Вот я и вывалил, всё, что знал. И вместилось это в одну единственную фразу: — Это Зло, персонифицированное в виде Змея, под видом которого сам Сатана — падший ангел, побудил человека нарушить волю Божию… — А если я тебе скажу, внучок, что у этого Змея-искусителя было женское лицо? — Так это была она? — И я уже совершенно другими глазами взглянул на старую фреску. — Тебе, Ромка, не доводилось бывать в Ватикане в Сикстинской капелле? — вновь непонятно к чему поинтересовался дедуля. — Нет, — мотнул я головой, — не доводилось. — А вот если бы довелось, то ты бы смог увидеть роспись гениального Микеланджело, который изобразил на месте Змея именно Лилит — существо с телом женщины и хвостом змеи. Но и на этом её история взаимоотношений с прародителем всего человечества не закончилось, — загадочно произнёс мертвец. — Да чего еще-то там может быть?! — неверяще воскликнул я. — Уже и так она им наговняла по полной! — Но наша рыжеволосая демоница не успокоилась даже после изгнания Адама и Евы из Эдема. Соблазнив праотца, который после обиды на Еву за проступок, поставивший их на грань выживания, на некоторое время вновь воссоединился со своей прежней подругой… — Вот лять-перемать! — позаимствовал я у мертвеца его любимую присказку. — Лилит родила Адаму множество детей, невзирая даже на наказание, которое она понесла за непослушание — рождение ста детей, которые неминуемо должны были умереть, а часть её отпрысков должны были стать демонами… — Жестко… Даже жестоко… — высказался я, вновь посмотрев на заключенную в картине первую женщину, созданную Творцом. Не знаю, отчего старик назвал её рыжей демоницей, сейчас её волосы были темнее воронова крыла. — И с тех пор, как утверждают некоторые апокрифические тексты, — продолжил свой рассказ Вольга Богданович, — на земле стало жить два типа людей: злые и жестокие — дети Лилит, а добрые и милосердные — дети Евы. Еще бытует в мире и такое утверждение, будто Каин убил не родного своего брата, а сводного, так как Авель был сыном Евы, а Каин — сыном Лилит. — Да охренеть! Прямо, тля, Санта-Барбара какая-то, только куда круче! — воскликнул я от переполнявших меня чувств. — Не знаю, что ты имеешь ввиду, Ромка, — произнёс старик, не знакомый с «мыльными операми», — но после очередного примирения Адама с Евой, Лилит окончательно озлилась, приняв титул царицы демонов и стала убийцей младенцев и маленьких мальчиков, которых она и превратила в тех самых перворожденных упырей… — А в картину-то она как попала? — задал я деду, наверное, заключительный вопрос, поскольку сил у меня практически не осталось. — После того, как с ней связался Ратибор Тёмный, и они совместными усилиями чуть не угробили весь наш род, мои предки чего только не пробовали, чтобы её отвадить. Уничтожить существо подобной силы не стоило даже и думать, а вот связать на какое-то время, либо заточить… Но все наши усилия шли прахом — она легко разрушала все наши ловушки… От рода практически ничего не осталось, да и сам Ратибор дышал на ладан — его планом не суждено было сбыться, Лилит просто использовала его, как обычный запас пищи, который всегда под рукой. Кровью простых смертных она брезговала. И если бы не Лёня Давинчев… — Кто? — не понял я, серьёзно сейчас дед, или он шутит. — Лёня Давинчев? — Ладно-ладно, это я его так по-дружески звал, на наш русский лад. — Он — флорентиец, родом из простаков, но имевший отличный задаток… — Погоди, это ты о Леонардо да Винчи, что ли? — До меня начало доходить, о ком мне талдычит мертвец. — Гениальный художник эпохи Возрождения? Да и не только художник… — О! Он был таким же гениальным чародеем! Я, имея за плечами несколько поколений одарённых, с ним даже рядом не стоял… Хотя, признаюсь, кое-какие магические изобретения мы создали в тесном сотрудничестве. И это он придумал, как связать неугомонную Лилит, загнав в эту хитроумную ловушку. И выбраться оттуда она уже не сумела! Глава 4 Пока мы с дедулей мило беседовали, я поймал себя на мысли, что меня теперь уже нисколько не смущает тот факт, что он — покойник, оживший мертвец, натуральный ходячий, о которых я столько читал и смотрел по ящику. Меня уже совершенно не пугал его несколько отталкивающий вид. Всё-таки мертвец, это довольно-таки весьма неэстетическое зрелище для живых. Надо бы на него морок, что ли, подвесить, чтобы скрыть эту землистую растрескавшуюся кожу, сквозь которую местами проступают кости черепа. Будет хоть на человека похож, а не на выходца из Преисподней. Ведь когда я начну собирать в Пескоройке всех своих специалистов-энергетиков… Да, чего греха таить и сам поселюсь здесь с семьёй — Глашей и Акулиной… Как-то не хочется, чтобы дедуля неподготовленных людей своим видом пугал. Я совершенно не сомневался, что именно в этом заброшенном поместье и расположится первая в мире база силовиков Советского Союза. Именно отсюда и будут выпускаться в свет первые ведьмаки, маги, колдуны и чародеи. Благо, материальная база для обучения энергетиков здесь была просто отменная! Обширная библиотека, шикарная алхимическая лаборатория, и единственный в мире преподаватель с обширным опытом. Только надо хорошенько подумать, как всё это преподнести Вольге Богдановичу. Но я надеялся, что сумею в конце концов уломать мертвого старикашку возглавить первый магический университет СССР. Представляете, магический университет в стране, где в качестве официальной религии проповедуется атеизм и марксизм-ленинизм? Вот и я не представляю, но постараюсь, чтобы мои мечты стали реальностью. К тому же с такой мощной поддержкой в лице товарища Сталина, мы сумеем найти самую эффективную стратегию продвижения магии в широкие народные массы. Ведь все эти чудотворные силы должны быть направлены на благо всего народа, а не жалкой кучки колдунов, как это было до сегодняшнего дня. Да и из тени всем этим магам давно пора выйти. А то привыкли, понимаешь, всякие гадости втихушку устраивать! А нам такого «счастья» и даром не нать, и с деньгами не нать! В общем вот такие мысли бродили у меня в голове. А ведь еще можно в отдельное направление выделить «техномагию», зачатки которой я наблюдал в дедулиной лаборатории. Всякие-разные механизмы на магической тяге… Воображение уже вовсю мне рисовало этот чудесный мир недалёкого, как мне казалось, будущего… Блин! Ладно, пора завязывать. А то размечтался одноглазый, о светлом будущем, а еще текущих дел не меряно! И не знаешь, когда с ними разбираться. В общем, будем решать проблемы по мере их появления. Сейчас мне необходимо дождаться, когда Вольга Богданович починит моего молодого дедулю, а затем попытаться освободить Глашу. Программа минимум имеется, а остальное — потом. Погружённый в свои мысли, я слушал Вольгу Богдановича одним ухом, не обращая внимания на то, что творилось вокруг. А вокруг творились довольно примечательные вещи — потайной женский будуар, в который меня заманила Лилит… Да-да, именно заманила, ибо как сказал мне дед, изначально этой комнаты в особняке никогда не было. И сейчас эта небольшая комнатка стремительно менялась. Самое начала сих необычайных изменений я пропустил — их от меня скрывал толстый бархатный балдахин кровати, на которой зубастая упыриха хотела меня натурально так отыметь. Во всех смыслах. И, если бы не своевременное появление Вольги Богдановича, так, наверное, и произошло бы. Но попробовать моей кровушки у неё всё-таки получилось. И вот когда этот балдахин буквально испарился на моих глазах, я осознал, что нахожусь уже не в маленькой дамской спальне, а в довольно солидном помещении, все стены которого были сплошь расписаны красочными фресками и увешаны многочисленными старыми картинами, изображающими, похоже, всю плеяду моих достопочтимых предков. Само же помещение напоминало мне какой-то выставочный зал, весьма неимоверных размеров. Да я словно бы в Третьяковку попал. Кровать прямо подо мной начала трансформироваться в широкий кожаный диван с высокой спинкой, так что мне пришлось скоренько одеваться, чтобы не остаться на прохладной обивке голышом. — И как это понимать, дед? — натянув штаны и гимнастерку, поинтересовался я. — Пескоройка вернула всё на круги своя, — степенно ответил Вольга Богданович, поднимаясь на ноги и прохаживаясь вдоль слегка потрескавшихся полотен и фресок. Уверен, что каждое из этих художественных творений написано руками великих мастеров прошлого. Если уж сам Лёнька Давинчев здесь руку приложил, боюсь даже представить, какие еще гениальные мировые знаменитости могли здесь отметиться. — Той комнаты, в которой ты оказался, никогда не было в родовом особняке, — сообщил мне старикан, остановившись напротив обнаженной красотки с гитарой. Невзирая ни на что — она была обворожительна. Даже на расстоянии чувствовалась в ней какая-то дикая и первобытная страсть. Похоже, что в ней до сих клокотала первородная сила Творца, в злобном взгляде горел неугасимый огонь творения. Да, искаженный злобой и ненавистью, трансформированный в ненасытную похоть, но дарующий такое неземное блаженство… В груди вновь защемило от недавних воспоминаний. — Откуда же она взялась? — Я поднялся с дивана, подошел к фреске и остановился рядом с мертвецом. — Она её сотворила, — произнёс старик. — Не знаю, когда это произошло, и при каком поколении после моей смерти, но за этой перворожденной стервой перестали следить с должным тщанием. Видимо, мои потомки решили, что раз на протяжении стольких лет ничего страшного не случилось — не случится и вновь. Пусть запирающая магия Да Винчи и была гениальной, но её хотя бы изредка нужно было подпитывать силой. — Понятно, — кивнул я, — магия не вечна. — Да и сама Лилит не сидела сложа руки в своей темнице, — согласно кивнул старикан. — Она искала лазейку — и нашла её, сформировав внутри особняка собственное магическое пространство, поместив в него и фреску со своим «изображением». Да так искусно она всё это провернула, что ни мои потомки, ни даже сама Пескоройка не заметили её исчезновения. — А уже в этом пространстве она сумела выходить из картины? — продолжил я его мысль. — Да, этот будуар с кроватью стал как бы продолжением фрески Леонардо, — ответил старик. — Раньше на картине не было ничего подобного, — продолжая разглядывать творение великого мастера произнёс мертвец. — Лилит стояла на фоне первородного мрака, и лишь одинокая свеча на подставке выхватывала её восхитительную фигуру из темноты… Да, дедуля тоже оказался ценителем женской красоты — Лилит действительно была бесподобна! Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы вновь откреститься от тех сладостных воспоминаний нашей недолгой близости, когда каждое прикосновение ко мне её шелковистой кожи вызывали настоящую бурю эмоций. Черт! Это оказалось совсем не просто, как мне поначалу казалось. Но я справился! — Да, непросто тебе будет, внучок! — заглянув мне в глаза, произнес Вольга Богданович. — Одно лишь прикосновение к её божественной красоте может смертельно обжечь, или спалить дотла как пламя свечи зазевавшегося мотылька, как это случилось с Ратибором Тёмным… — Мертвец указал на старую потемневшую картину, покрытую трещинками, висевшую по правую руку от фрески с Лилит. На слегка запылённом полотне в полный рост был изображен могучий мужчина, облаченный в средневековый русский доспех, что-то типа чешуйчатой брони с большим нагрудным зерцалом [14] . Так вроде бы называется центральная часть зерцального доспеха [15] . Если я ничего не путаю, то именно в подобное снаряжение облачен Добрыня Никитич на картине Васнецова. 14 Зерцало — упрощённое название зерцального доспеха, а также его главной детали. 15 Зерцальный доспех — общее название русских и восточных доспехов. Фактически, под термином «зерцала» имелось два различных вида доспехов: полный зерцальный доспех и зерцала личные — усилитель доспеха, надеваемый поверх кольчатого доспеха. Самое интересное, что я без труда опознал в Ратиборе Темном знакомые фамильные черты, которые каждый день видел во время утренних процедур в зеркале. Любой посторонний человек сразу бы сказал, что я (вернее, настоящий Рома Перовский) близкая родня этому грозному воину. Настолько мы похожи. Вот в Вольге Богдановиче я знакомые черты, если и находил, то весьма с большим трудом. Ну, так-то он мертвец, причём, основательно лежалый и усохший. А вот как он выглядел в полном расцвете сил, я не знал. Зато старикан, словно каким-то внутренним чутьём почуял мой невысказанный вопрос и потянул меня за рукав вдоль ряда картин моих незнакомых предков. Он остановился возле большого полотна, изображающего… Черт возьми! Меня самого! Ну, нет, не меня, а очень похожего на меня моложавого мужчину, лет тридцати пяти на вид. Одет был мой «двойник» в дорогую соболью шубу с отложным меховым воротником и широкими рукавами. Верх шубы был покрыт расшитым жемчугами атласом с витыми золотыми шнурами, которые использовались вместо пуговиц. Из широких рукавов, свободно свисающих чуть не до самой земли и имеющих прорезь на уровне локтя, торчали руки, сплошь унизанные перстнями. Пару из них я сразу же узнал — сейчас они свободно болтались на пальцах моего незабвенного мертвого дедули. Стоял этот так похожий на меня боярин на фоне резного бревенчатого терема в окружении зеленеющих берез. Летом! В шубе! И ни капли от этого не страдал! Немного позже, отвечая на заданный мною вопрос, касающийся этой темы, Вольга Богданович с удовольствием пояснил, что бояре и дворяне в те далёкие времена носили шубы как зимой, так и летом, не снимая их даже в помещениях! Шубы были столовые, одеваемые к трапезе — на легком меху, санные и ездовые. Из-под шубы торчал изумрудный парчовый кафтан, украшенный дорогим шитьем и высоким стоячим воротником-козырем. Чудовищно дорогой широкий пояс, украшенный драгоценными камнями и золотыми бляхами, был намеренно выставлен напоказ — его хозяин словно бы говорил: глядите, холопы, кто здесь «папенька»! На самой макушке боярина притулилась маленькая тафья — этакая русская тюбетейка, надеваемая под верхний головной убор, сплошь расшитая шелком, жемчугом и драгоценностями. А на сгибе же левой руки мой двойник держал настоящую боярскую шапку, названную горлатной потому, что шились из горлышек пушных зверей. Такие шапки носили только представители боярских родов. По высоте такой шапки можно было легко установить знатность рода: чем выше шапка, тем знатнее род. А шапка в руках нарисованного на картине молодчика была просто непомерно высокой. А прибавить сюда еще алые сафьяновые сапоги на высоком каблуке, да с загнутыми носами — в общем, франт был еще тот! — Ну, что, — с какой-то хитринкой поинтересовался Вольга Богданович, — узнал в нём кого? Я тоже хитро прищурился, пробегая глазами по кричаще-дорогой одежде мертвого дедули, по его расшитому золотом камзолу, жилетке, драгоценностям на костлявых пальцах. Особенное внимание, конечно, притягивали к себе его выдающиеся башмаки на высоких красных каблуках и с огромными золотыми пряжками, усыпанными чистыми бриллиантами. — Сложно не узнать самого себя, деда, — усмехнулся я, еще раз смерив старика внимательным взглядом. — Но это же ты? — Ай, пострел! Ай, узнал, шельмец! Ну-ка, встань рядом! — Он развернул меня спиной к стене и поставил рядом с портретом! — Вот, ей-ей, одно лицо! — Согласен, дед, похож я на тебя, даже очень, — согласился я с мертвецом, что привело его в неописуемый восторг. — А меня ты как узнал? Я ведь сейчас уже не такой красавчик? — Подмигнул мне старикан. — Да по одёжке, деда, — признался я. — Так она ж другая? — озадачился мертвец. — А это не важно, — качнул я головой, — слишком уж всё дорого-богато. Ни на одной картине больше такого изобилия нет — только на твоей. Слишком уж ты любишь, деда, дорогие шмотки. — Зато при мне наш род считался богатейшим на Руси-матушке, что средь одарённых, что средь простаков! Я горжусь, что сумел приумножить во стократ его богатство! А не как некоторые, — он мельком взглянул на один из портретов в галерее, — транжирить направо и налево! — Тебе тоже, Ромка, нужно приодеться соответствующим образом, — произнёс старикан, поморщившись при виде мой солдатской гимнастёрки. — Невместно князю, главе могущественного рода чародеев Перовских, выглядеть как холопу! Даже холопы в нашем роду рядились краше, чем иные князья и бояре из простаков! — Вольга Богданович, давай мы на этот счет с тобой позже побеседуем, когда я все свои дела разгребу? — попросил я старика. — Дорого рядиться, собираясь на войну — так себе затея. Да и изменилось многое в мире во время твоего отсутствия. — Эх, — вздохнул старикан, — мне бы хоть одним глазком взглянуть, чего сейчас в свете носят? — Увидишь ещё, обещаю! — Весело расхохотался я. — Только боюсь, что нынешняя мода тебя весьма разочарует, — покачал я головой. — Такого буйства красок, злата-серебра, боюсь, уже не сыскать. — Вот что, внучек, давай-ка мы сначала с нашей бесовкой закончим, — предложил он. — Чтобы она больше и вылезти из этой картины не сумела! Мертвец взмахнул рукой, и фреска неожиданно «провалилась» в глубокую нишу, возникшую словно по волшебству. Хотя, о чём это я? Конечно же по волшебству! Ибо по другому ничего в этом поместье не работало. Как говорится, электрификация всей страны, обещанная Владимиром Ильичом, обошла Пескоройку стороной. Поскольку была совершенно не в курсе её существования. Ну, ничего, дайте срок, и всё здесь будет — и электричество в первую очередь! Интересно будет попробовать срастить между собой этих два вида энергии. И, думаю, эта нетривиальная задачка заинтересует не только меня, но и дедулю. Эх, только бы всё у нас получилось… Вот мы тогда здесь и развернёмся, подарив Пескоройке новую жизнь. Фреска с Лилит, скрывшаяся тем временем в глубокой нише, неожиданно закрылась толстой стеной, выросшей на её бывшем месте. Вольга Богданович вынул из кармана большой… Нет — просто громадный изумруд, который прислонил к центру возникшей стены. И изумруд «утонул» в ней наполовину, как будто стена была сделана из чего-то мягкого. Я даже пальцем к ней прикоснулся — нет, натуральный камень. — Это дополнительная защита, — пояснил мне Вольга Богданович. — Изумрудный артефакт будет поглощать всю магическую силу бесовки, которая когда-нибудь сможет прорваться в наш мир, либо начнёт изменять пространство. Теперь Пескоройка куда успешнее сможет наблюдать за этим процессом. И обвести её вокруг пальца буде куда сложнее. Но запомни, Ромка, если вдруг этот изумруд превратится в рубин — никому сладко не придётся! Значит, эта бестия придумала еще какую-то уловку… Сегодня нам просто крупно повезло застать её обессиленной, иначе… — Понял, деда, — кивнул я старику, — я буду внимательным… — Тогда пойдем, я покажу тебе твою комнату, — предложил старик, — ты ведь так и не отдохнул. Я вновь кивнул, медленно шагая за стариком — навалившаяся усталость опять начала брать надо мной верх. И уже выходя из картинной галереи, я неожиданно услышал едва различимый печальный шёпот, который пробрал меня до самых печёнок: — Не оставляй меня здесь одну, моя любовь… Спаси меня из заточения, и я подарю тебе неземное блаженство… Я буду служить тебе… И только тебе… — Дед, ты это слышал? — окликнул я ожившего мертвеца. — Чего? — обернулся ко мне старик. — Да, нет, показалось, наверное, — произнёс я, не понимая, зачем я это делаю. Глава 5 Сентябрь 1942 г. Республика Сербия [16] . г. Прибой [17] В небольшой сербский городишко Прибой, с численностью населения едва ли превышающей полтора десятка тысяч человек, научная команда гауптштурмфюрера СС Матиаса Грейзера добралась уже под самый вечер. Было еще довольно светло, но жаркое балканское солнце уже клонилось к горным вершинам. 16 Балканская кампания Германии длилась всего одиннадцать дней и закончилась капитуляцией Югославии. После быстрой победы над Королевством Югославия, последняя была разделена на десять частей с различным статусом. Сербия получила статус независимого государства под немецкой военной администрацией. 17 Прибой (серб. Прибој / Priboj) — сербский город, расположенный в Златиборском округе, общине Прибой на реке Лим. Основан в средневековье недалеко от крепости Ягат, стоявшей на горе Бич. Первыми к зданию оккупационной гитлеровской администрации подкатили автоматчики на двух мотоциклах с колясками, сопровождающие запыленный представительский «Хорьх» 901-ой модели с открытым верхом. Разъехавшись в стороны, они остановились, однако стрелки в колясках так и не отпустили рук с ручных пулеметов MG-34, установленных на вертлюгах. Следом за остановившимся внедорожником во двор городской ратуши вползли два тентованных грузовика, из которого на мощеную камнем площадку посыпались вооруженные бойцы группы сопровождения. Услышав команду «вольно», донёсшуюся из внедорожника, они принялись разминать затекшие во время длительного путешествия ноги. Деревянные сиденья в кузове жесткого трехтонного грузовика «Opel Blitz» особо не способствовали длительной и комфортной езде. Так что, кроме затёкших ног и спин, стрелки боевого охранения зондеркоманды «Н» мучились еще и основательно отбитыми задницами. Заметив прибывшую колонну, неожиданно ворвавшуюся на территорию канцелярии, из здания, увешанного нацистскими флагами, выскочил розовощёкий толстячок, облаченный в золотисто-коричневую форму административного аппарата оккупационных немецких властей. — Зиг Халь! — Вскинул руку в нацистском приветствии толстяк. — Господа, разрешите представиться: целленляйтер [18] Кнут Миних! — Подбежав к Хорьху, из которого неспешно вылезли Матиас Грейс со своим напарником и коллегой по профессиональной деятельности — доктором исторических наук Вальтером Бунге, пребывающем в звании унтерштурмфюрера СС. Без этого маленького нюанса — членства в «черном ордене СС», как и дальнейшая карьера в «Аненербе» и зондеркоманде «Н» была попросту невозможна. — Глава нашей канцелярии в этом занюханном сербском городишке. 18 Основной административно-территориальной единицей в гитлеровской Германии считалось гау (Gau). Во главе гау стоял гауляйтер. Области (Gau) делилась на районы (Kreise), район — на местные группы (Ortsgruppe), группа — на ячейки (Zellen), а ячейка — на блоки. Во главе каждой территориальной единицы стоял соответственно гауляйтер, крайсляйтер, ортсгруппенляйтер, целленляйтер и блокляйтер. — Зиг Халь, герр Миних! — ответно «отсалютовал» вскинутой правой рукой гауптштурмфюрер СС. — Хайль, герр целленляйтер! — устало присоединился к приветствию и Вальтер Бунге, стянув с головы фуражку с мертвой головой на околыше. — Ну и дороги тут у вас… Всю душу вытрясло! — Это же славяне… — Виновато развёл руками Миних. — Унтерменши — что с них взять? Здесь же цивилизация только при римлянах и была. А вот в этих горных областях — вообще сплошные дикари обитают! Простите, господа, но так обстоят дела в Сербии, Хорватии, Черногории… А так — жить здесь вполне можно, — поделился с приезжими своими личными впечатлениями целленляйтер, — климат мягкий, зимних морозов нет. Овощи-фрукты — почти рай земной… Если бы не сами сербы, — со смехом добавил начальник оккупационной администрации. — Согласен с вами, герр Миних, — произнес Грейс, вытирая пыльное лицо платком. — Можно просто Кнут… — Тогда и вы, Кнут, зовите меня Матиасом, — предложил гауптштурмфюрер СС. — А меня — Вальтером, — присоединился к предложению его коллега и помощник, протянув целленляйтеру жесткую ладонь для рукопожатия. — Нам, немцам, не до взаимных расшаркиваний на завоёванных землях. — Согласен, — пожав руку высоким гостям, расплылся в довольной улыбке толстяк. — Дайте только срок, камрады, и мы наведем порядок и в этом диком краю! — самодовольно заявил он. — Будут и дороги отличные… И местных дикарей мы немного проредим, чтобы не так глаза мозолили настоящим арийцам! — Нам бы помыться с дороги, Кнут, — произнёс гауптштурмфюрер СС, — и отдохнуть. — Мне сообщили, что вы приезжаете, — поспешно ответил Миних. — Правда, ждали вас только завтра… — Мы спешили, — согласился с его доводами Грейс. — Но, наше задание исполняется по личному распоряжению самого рейхсфюрера СС. Поэтому, в наших интересах, выполнить его как можно скорее. — Понимаю, господа, — ответил целленляйтер. — Сейчас распоряжусь, чтобы ваших людей расквартировали побыстрее. Места у нас хватает, переночуют в казарме нашего гарнизона. А вас я попрошу на сегодня быть моими гостями, и разделить со мной мой скромный ужин. — А ванна у вас имеется, Кнут? — поинтересовался между делом Матиас. — Вроде бы конец сентября, а солнце палит, как летом. — В Берлине уже холодно? — спросил Миних. — Еще вполне тепло, но у вас тут совершеннейший ад! — с отвращением произнёс Вальтер, расстёгивая пуговицы форменного кителя. — Как вы вообще тут обитаете? — Это год действительно какой-то аномальный насчет жары, — согласился с ним глава оккупационной рейхсканцелярии. — Солнце словно с ума сошло — жарит и жарит! Жарит и жарит! Подтверждением его слов служила красное, покрасневшее лицо толстяка, по которому стекали капельки пота. А его золотисто-коричневый китель, за который административно-хозяйственный аппарат рейха прозвали «золотыми фазанами», уже промок и потемнел от пота на спине и под мышками. — Вот, нам бы освежиться с дороги, — напомнил Грейс. — Хотя бы прохладный душ, Кнут. Только не говорите мне, что у вас нет даже этих элементарных удобств! — Конечно есть, господа! — весело рассмеялся толстяк, по примеру своих высоких гостей тоже расстегнувший наконец ненавистный и пропотевший китель. — Только у меня есть предложение получше… — Ну-ка, удивите нас, Кнут, — с интересом произнёс Вальтер. — Если у вас найдётся еще немного сил, я бы предложил вам посетить местные бани. Их удивительные термальные источники поставят на ноги даже мёртвых! — продолжал заливаться соловьём толстяк. — На этом месте было расположено поселение римлян, а сами бани были очень популярны еще в византийскую эпоху. Есть здесь один местный историк-краевед, который утверждает, что самые ранние письменные упоминания этих бань, начинаются чуть не с 1154-го года! — как заправский гид, задорно вещал целленляйтер. — Далеко они расположены, эти ваши бани? — поинтересовался Грейс, которому очень хотелось смыть с себя дорожный пот. Путешествие в открытом кабриолете было весьма утомительным. — Не очень далеко, — мотнул потной головой Кнут. — Буквально пять километров… Но на вашем чудесном и мощном внедорожнике… — Целленляйтер посмотрел влюбленными глазами на новенький Хорьх, но такая машина ему совершенно не светила — это было прерогатива лишь высшего командного состава вермахта, либо вот таких «порученцев» самого рейхсфюрера СС Гиммлера, — мы быстро доберемся. — А местные целебные источники вас просто замечательно расслабят, и изгонят усталость на дни, а то и недели! Соглашайтесь, господа, я устрою вам замечательный отдых… Пиво, чварцы [19] , копчёные колбаски… Ну, и, если будет угодно господам офицерам, найдутся и более пикантные «закуски» к пиву… — И Миних, заговорщически подмигнув эсэсовцам, обрисовал руками на себе крупную женскую грудь и тонкую талию с широкими бёдрами. — Надеюсь, вы понимаете, о чём я? 19 Чварцы (чварци) — сербские чипсы, балканское блюдо. Чварци — это почти как шкварки, их делают из свинины. Чем-то они напоминают чипсы. Родиной чварцев принято считать именно Сербию. Однако, несмотря на это, они популярны не только у них, но и во всей северной Европе. — О, я-я! — развеселились нацисты, согласно покивав головами. Их семьи остались в Берлине, а поразвлечься на стороне с симпатичными сербками они были совсем не прочь. К тому же, было неизвестно, на какой срок затянется эта весьма необычная экспедиция. Возможно, что без женской ласки им придётся провести еще не один месяц. Так что упускать такую неожиданно подвернувшуюся возможность заезжие эсэсовцы явно не собирались. Их лица расползлись в довольных улыбках, и даже усталость куда-то вдруг подевалась. — А ты, оказывается, отличный мужик, Кнут! — Хлопнул толстяка по плечу гауптштурмбаннфюрер СС. — Давай уже на «ты», — предложил он, протянув ладонь Миниху, который поспешно её пожал. — Ну, что, поехали уже? — Конечно, Матиас! — тут засуетился целленляйтер. — Сейчас отдам соответствующие распоряжения, позвоню в баню, чтобы всё приготовили к нашему приезду в лучшем виде! А ваши парни пусть отдыхают — охрану возьмём мою. — Что, неспокойно у вас? — поинтересовался Бунге. — Не сказать, что уж так неспокойно, — ответил толстяк, — но временами случается… Партизаны. Края у нас глухие, вот и прячутся в горах. Когда ягдкоманды пройдутся, на пару-тройку месяцев всякая партизанская активность замирает. Но расслабляться всё равно не следует — охрана обязательна! Я вас на минутку покину, камрады, — произнёс толстяк и исчез в здании администрации. — А начало экспедиции мне начинает нравиться, Вальти! — закурив, обратился к своему напарнику гауптштурмфюрер СС. — Согласен, дружище! — отозвался Бунге. — Кстати, было бы неплохо покопаться в архивах и этого городишки. Ведь до места нашего назначения отсюда не так уж и далеко. — Да, твоя идея не лишена смысла, — согласился Матиас. — Нужно будет перед отъездом навестить этого местного историка-краеведа, — усмехнулся эсэсовец. Местечко-то действительно древнее… Может, и по нашей части какая-нибудь информация найдётся. — Камрады! Господа! — Эсэсовцы еще не успели докурить, как возле них опять нарисовался пухлый целленляйтер. — Всё дела улажены, а в банях нас уже заждались! — Тогда чего мы ждем, Кнут? — Бунге распахнул дверь «Хорьха». — Давай, лезь в машину — будешь дорогу показывать! Ральф! — крикнул Вальтер, подзывая водителя внедорожника, который в этот момент что-то весело обсуждал со стрелками охраны. — Поехали! — Друзья… — нерешительно произнес толстяк. — А можно, я поведу? Понимаете, у меня страсть к таким вот автомобилям… А за рулём 901-ой модели «Хорьха» я никогда не ездил. А ваш водитель нас обратно доставит. Можно? — Да ладно тебе, Кнут, — покровительственно ответил на просьбу целленляйтера Грейс, — какие проблемы? Садись за руль. А ты, Ральф, рядом, — распорядился гауптштурмфюрер СС, когда к машине подбежал их личный водитель. — Будешь приглядывать за нашим новым камрадом, чтобы он нас в кювет не опрокинул! — Это кто еще кого опрокинет! — Сияя улыбкой от уха до уха, словно ребенок, которому подарили долгожданную игрушку, толстяк взгромоздился на водительское сиденье. — Дороги в этих местах такие, что неподготовленные пассажиры ездят с закрытыми глазами! — произнёс он, дождавшись, когда эсэсовцы займут свои места. — Держитесь крепче, камрады! — крикнул толстяк, запустив двигатель и выжав сцепление. Первыми вперед рванули два мотоциклиста охраны из гарнизона Миниха. «Хорьх», выпустив клуб сизого вонючего дыма, рыкнул и выехал за ними со двора, взяв курс на скрывающуюся в зарослях горную дорогу, по которой уже пылили мотоциклы. Миних оказался прав, дорога действительно была весьма сложной и опасной. Временами автомобилю приходилась ехать по самым краям высоких обрывов, временами она резко виляла, что не было видно, едет кто-нибудь навстречу, или нет. А толстяк, знай себе, гнал полноприводный «Хорьх» по виляющему серпантину с довольно завидной скоростью, насвистывая какую-то веселенькую мелодию. Если бы нервы у эсэсовцев были пожиже, и они в своих, весьма насыщенных командировках постоянно не встречались с какой-нибудь опасностью, то впору, как и предупреждал Миних, глаза от страха закрывать. Даже их личный и опытный водитель, бурно реагирующий в самом начале пути на все сложности горной дороги, сейчас сидел, как на иголках, не желая даже каким-нибудь случайным образом отвлечь толстяка от дороги. Любая оплошность Миниха, залихватски ведущего автомобиль, могла стоить жизни всей их компании. Наконец, преодолев очередной поворот, автомобиль выскочил на небольшое горное плато, на котором и располагались те самые пресловутые лечебные термальные источники, на которых еще тысячу лет назад римлянами были выстроены бани. В небольшом распадке нескольких горных кряжей, расположился даже небольшой сербский поселочек. Пролетев по узким улицам в уже сгустившихся сумерках, толстяк ловко завел широкий автомобиль в узкий створ ворот бани, не рассчитанный на такую серьёзную технику, и остановился во дворе, где их уже поджидали мотоциклисты. Парой минут позже, подтянулась и остальная охрана. — Не думал, что ты такой умелый гонщик, Кнут! — произнес Матиас, когда Миних заглушил двигатель. — Будь на моём месте кто-то другой, штаны бы, наверное, пришлось поменять! — И гауптштурмфюрер СС весело заржал, нервное напряжение всё-таки давало о себе знать, как бы он не пыжился. — Так я в молодости в автогонках участвовал, — признался целленляйтер, выбираясь из машины. — И довольно успешно… — Его глаза подёрнулись «дымкой воспоминаний». — Но, то дела давние, килограммов, эдак, пятьдесят назад! — И он комично хлопнул себя ладонью по весьма выдающемуся животу, чем вызвал волну искреннего смеха приезжих эсэсовцев. — А ты мне нравишься, Кнут! — Вылезший из машины гауптштурмфюрер СС покровительственно потрепал толстяка по плечу. — Не каждый решится перед посторонними людьми посмеяться над собой. Хочешь, я замолвлю за тебя словечко в Берлине? — неожиданно поинтересовался он. — Мне такие весельчаки-гонщики пригодились бы в команде. — Ты серьёзно, Матиас? — Толстяк даже опешил. — Более чем, Кнут, — серьёзно ответил Грейс. — Мы постоянно в разъездах, бывает и так, что и ноги срочно уносить приходиться. И еще один профессиональный водитель нам бы не помешал. Или «золотые фазаны» — твоё настоящее призвание? А так — вольёшься в элитные части «Зондеркоманды 'Н». — Да я с радостью! — возбуждённо воскликнул толстяк. — Вот хоть прямо сейчас! Здесь ведь тоска смертная! — пожаловался он эсэсовцам. — Вот только по горным дорогам погонять — одна отрада и осталась! — Ну, сейчас это проблематично, а вот по возвращении я о тебе не забуду, — пообещал гауптштурмфюрер СС, которому действительно понравилась лихая езда толстяка. — Спасибо, Матиас! — даже расчувствовался толстяк. — А сейчас, камрады, следуйте за мной! Надо признать, что и на этот раз пронырливый целленляйтер ни капельки не соврал — отдых удался на славу. Были и ванны с лечебной термальной водой, отлично расслабляющие после тяжелого дня. Было и пиво с колбасками и чварками, которое расслабляло даже лучше термальных ванн, если им запивать, что покрепче. Ну, а лучше всего расслабили напряженные тела, конечно же приглашенные толстяком девушки весьма фривольного поведения, которых Миних отбирал лично. Массажи, песни-танцы, ну, и всё такое прочее, для чего их в общем-то и притащили… В общем, вечер, постепенно перешедший в глубокую ночь, несомненно удался. О чем эсэсовцы не преминули сообщить, когда насытились во всех смыслах. Возвращаться обратно в Прибой они решили лишь на следующий день — удобных и уютных комнат, убранных в сербско-деревенском стиле, хватало. Перед сном все «участники регаты», находясь в основательно накачанном состоянии, собрались в каминном зале, где потрескивал огонь в большом очаге, сложенном из дикого камня, чтобы выкурить по папироске на сон грядущий. — Д-друзь-ик-я, — заплетающимся языком произнёс толстяк. — Над-деюсь, в-вам п-п-по-онравилось? — Еще как п-понравилось! — ответил Вальтер, державшийся намного лучше Миниха. — Готов повторить… — Я пришлю д-добавки к т-тебе в к-комнат-ту… — пообещал толстяк. — И в-ваще, д-друзья, и чего в-вы забыли в н-нашей дыре? — А мы, дружище, — Вальтер, усмехнувшись, глубоко затянулся сигаретой, — вроде как ищем настоящих упырей… Ты, случайно, таких не встречал? Глава 6 Миних сначала выпучил глаза, а после вновь пьяно икнул: — Что? Мне не п-послышалось, Матиас? Вы ищите упырей? — Упырей-упырей, Кнут, — подтвердил эсэсовец. — Тебе что-нибудь известно об этих тварях? Говорят, они здесь водятся… — Э-э-э, вы верно шутите, камраден? — Толстяк шутливо погрозил пальцем, больше похожим на колбаску, своим новым приятелям. — Надо же, упыри… — И он укоризненно покачал коротко стриженной головой. — И это личное задание рейхсфюререра СС? — Никаких шуток, Кнут! — предельно серьёзно произнёс гауптштурмфюрер СС, неторопливо потягивая пенный напиток из большой глиняной кружки. — Это, между прочим, особо секретная информация, за разглашение которой, можно и на фронт уехать из этого захолустного, но весьма тёплого местечка! Толстяк поперхнулся и закашлялся. Постучав себя кулаком в грудь, он схватил свою кружку с пивом и в несколько глотков её осушил. — Н-надо же… упыри… — выдохнув произнёс он. — Это вампиры, что ли? Ну, которые в страшных сказках кровь сосут? А с чего вы решили, господа, что эти вампиры где-то здесь водятся? — А ты никогда не интересовался местным фольклором, Кнут? — задал целленляйтеру неожиданный вопрос Грейс. — Вот еще! — Толстяк недовольно наморщил свой нос, похожий на свиной пятак. — Интересоваться сказками грязных унтременшей недостойно истинного арийца! — Так-то оно так, — не стал спорить с Минихом эсэсовец. — Но ты посмотри на эту проблему с другой стороны… — Это с какой же? — Толстяк тут же попался в искусную логическую ловушку, выстроенную опытным гауптштурмфюрером СС. Правда Миних пока еще этого не понял. — Ты же, дружище не отрицаешь того факта, что рейх пришёл в эти земли навсегда? — Начал психлогическую «экзекуцию» эсэсовец. — Нет, конечно! — По-другому ответить толстяк и не мог в принципе, да еще имея в собеседниках ребят и «Черного ордена». — Значит, это теперь наша земля! И мы, немцы, обоснуемся здесь, будем строить жильё, заводить семьи, растить детей. Так? — Так! — Согласно кивнул Миних. — А за порядком на этих уже наших землях, будут наблюдать такие же, как ты, «золотые фазаны» — гауляйтеры, крайсляйтеры, орсгрупплятеры, целленляйтеры, блокляйтеры, — монотонно бубнил гауптштурмфюрер СС, усыпляя внимание толстяка, чтобы нанести главный и сокрушительный «удар». — Каждый на своём уровне. Так? — Так… — не понимая, куда клонит Матиас Грейс. — Тогда какого хрена ты, Кнут, тот, от которого полностью зависит безопасность наших немецких граждан, срать хотел на проблемы, которые могут испортить им жизнь, а то и лишить её? — Кто, я? — испуганно подскочил с места целленляйтер. — Я срать не хотел…Вернее, не срал… Я как положено… тут… да какие проблемы могут быть с глупыми сказками про вампиров? — Вот! Ты даже не в курсе, Кнут, как их называют в этих диких местах, — ткнул указательным пальцем прямо в грудь толстяку гауптштурмфюрер, — а туда же рассуждать, что может принести проблемы в будущем, а что нет! Скажи спасибо мудрости рейхсфюрера СС, что заботится о немецком народе, как о собственных родных детях! — Спасибо великому рейхсфюреру СС! — подрагивающим голосом выкрикнул целленляйтер, подскочив на ноги и истово выбросив правую руку в нацистском приветствии, проревел: — Зиг хайль! Зиг хайль! Зиг… Сырая простыня, в которую он был замотан после бани, соскользнула с его объемного пуза и шлёпнулась к его ногам. Толстяк резко нагнулся, чтобы её подхватить, и со всего размаху впечатался лбом в крепкую дубовую столешницу. Столешница выдержала, а вот Миних отправился в глубокий нокаут, свалившись под ближайшую лавку. — Hundedreck! [20] — выругался Вальтер, плюнув на голую задницу толстяка, торчащую из-под лавки. — Он что в обмороке? — Похоже на то, — согласился Грейс, набрасывая на пятую току целленляйтера простыню. — Как там говорят русские: заставь дурака Богу молиться, он себе и лоб расшибёт? — Воистину, Матиас! — хохотнул Бунге, достав бутылки с пивом из ведра с холодной водой. — Ты ему, похоже, с нашими упырями совсем мозги набок свернул… — Оставшейся ледяной жидкостью он окатил валяющегося на полу радушного хозяина. 20 Hundedreck — дерьмо собачье (нем.). — А? Где? Вампиры! — заорал Кнут, подрываясь с пола. Похоже, что с пьяных глаз, да после удара, что-то ему там примерещилось. — Да не ори ты так, Кнут! — рыкнул на него гауптштурмфюрер СС. — Нет пока тут никаких вампиров! — Нет? — Толстяк плюхнулся на лавку, по которой растекся жирной амёбой. Пореди его лба наливалась синевой солидная шишка. — Фух! Ну, и привидится же такое… — Он вновь наполнил пивом кружку до краев и в несколько глотков её осушил. Затем, под смешки и улыбки эсэсовцев, осторожно потрогал растущий «рог». — Надо же было так… — сокрушаясь произнёс он. — Я готов внимательно слушать про вампиров! — неожиданно заявил он. — Если эти твари действительно существуют — я должен знать о них всё! — Да ладно? — не поверил Грейс. — Прям всё-всё? — Всё-всё, но самое главное — как убить этих тварей… Ну, вампиров… — Надо же, какое рвение! — Покачал головой Матиас. — Похоже, что удар головой об стол добавил тебе ума, Кнут? — Может, и так… — не стал лезть на рожон целленляйтер. — Расскажете про вампиров, раз уж никто не собирается спать? Может, закуски обновить? — предложил он. — Я сыт и пьян, — мотнув голов, произнес Бунге, — поэтому пас! — Не надо больше закусок, Кнут, — присоединился к приятелю Матиас. — Что же касаемо упырей, которых мы ищем… Ну, начнём с того, что в этих землях их называют вурдалаками. — Вурдалаками? — Эхом повторил толстяк. — Да, вурдалаки — так называются у славянских народов вампиры. Они в представлении местных унтерменшей — мертвецы, вышедшие из могил, чтобы сосать кровь живых людей. У них совершенно те же повадки, что у всех прочих вампиров… — А откуда вы всё это знаете, друзья? — спросил Миних. — Это наша работа, Кнут, — ответил гауптштурмфюрер СС. — А еще мы книги любим читать, и внимательно слушать сказки, легенды и прочие истории. То, что я тебе сейчас рассказываю, написал лет сто назад один русский [21] , бывший проездом в этих неуютных местах. И не только он… А мы прибыли сюда, чтобы это проверить. 21 Здесь Матиас Грейс цитирует строки романа Алексея Толстого «Семья Вурдалака», написанного в 1839 г. — И что он еще такого о них писал? — спросил толстяк. — А еще он писал, что местные вурдалаки весьма опасные твари. Они предпочитают сосать кровь у самых близких своих родственников и у лучших своих друзей, а те, когда умрут, тоже становятся вампирами! — И эта вампирская зараза имеет свойство распространяться, — подключился к разговору и Вальтер. — У нас есть документально оформленные свидетельства очевидцев, будто в то время в Боснии и Герцеговине население целых деревень превращалось в вурдалаков. — Да и не только в славянских землях встречалась эта зараза, — вновь перехватил нить разговора Грейс. — В любопытном средневековом труде о привидениях некий аббат Огюстен Кальме [22] приводит тому ужасающие примеры. Императоры германские не раз назначали комиссии для расследования случаев вампиризма. Производились допросы, извлекались из могил трупы, налитые кровью, и их сжигали на площадях, но сперва пронзали им сердце. Судебные чиновники, присутствовавшие при этих казнях, уверяют, что сами слышали, как выли трупы в тот миг, когда палач вбивал им в грудь осиновый кол. Они дали об этом показания по всей форме и скрепили их присягой и подписью… 22 Огюстен Кальме (при рождении Антуан Кальме и известный под религиозным именем Дом Кальме (1672 — 1757) — французский учёный аббат-бенедиктинец родом из Лотарингии. Приор аббатства Ле-Сен-Кристоф (1715), аббат аббатства Сент-Леопольд в Нанси (1718) и аббатства Сенон (1729). Один из выдающихся членов конгрегации Сен-Ванн и Сен-Хидульф. Автор ряда богословских работ на тему толкования Библии, нескольких исторических работ и трактатов на тему оккультизма (в том числе автор известного «Трактата о явлениях духов»). — Так почему же вы ищите здесь, а не у нас на родине, в Германии? — с недоумением произнёс толстяк. — Германия не наша зона ответственности, дружище, — успокоил Миниха гауптштурмфюрер СС. — Там работают наши коллеги — специалисты очень высокого класса. Так что за фатерлянд можешь быть совершенно спокоен. — А где лежит конечная точка ваших поисков? — поинтересовался целленляйтер. — Мне не сообщили, куда вы направляетесь. — Некая горная сербская деревушка Крняча, — произнес Грейс. — Должна находиться где-то поблизости от Прибоя. — У-у-у! Крняча! — покачал головой толстяк. — Знаю такую. Довелось побывать… Один раз… Вот где действительно настоящая дыра в заднице! Сплошные горы, да лес… — Знал бы ты, Кнут, в каких задницах нам с Матиасов довелось побывать, — рассмеялся Бунге, переглянувшись с командиром и коллегой, — ты бы давно обделался! Что там в этой Крняче имеется? Люди-то хоть живут? Или заброшеннач деревня? — Живут, вроде… — словно сомневаясь в своих словах, произнес целленляйтер. — В самой деревне жилых дворов двадцать-тридцать, не больше. Правда, часть ублюдков при нашем появлении разбежались. Остались только древние старики, да старухи — которым и так со дня на день на тот свет. Электричества у них нет, водопровода, соответственно, тоже… — продолжал вещать Кнут. — Да там у них нихрена нет кроме занюханных овец, тощих коров, да облезших псов. Для них технических прогресс — пустой звук, они как сидели в своем дерьмище тысячу лет назад, так и сейчас продолжают. Не завидую я вам, камрады! — Да чтобы ты понимал! — произнёс гауптштурмфюрер СС. — Возможность прикоснуться к древней истории даже таких вот неполноценных народов — настоящее чудо. Мы же с Вальтером ученые, а не просто погулять вышли. Я — профессор, а он — доктор исторических наук! — напыщенно произнёс Грейс. — А служба… Так весь фатерлянд сейчас служит нашему великому делу! Как завещал нам еще Карл Великий [23] : дранг нах остен [24] ! А вот как сомнем и завоюем всех этих ублюдков, что лишь по какому-то недоразумению зовутся людьми, так и заживём в своё удовольствие, Кнут! 23 Карл Великий (Карл I; лат. Carolus Magnus или Karolus Magnus, нем. Karl der Gross) — король франков с 768 года (в южной части с 771 года), король лангобардов с 774 года, герцог Баварии c 788 года, император Запада с 800 года. Основатель империи Каролингов, «Отец Европы» (лат. Pater Europae), впервые после падения Римской империи объединивший большую часть Западной и Центральной Европы. Его правление положило начало Каролингскому возрождению. «Великим», как считается, Карл именовался ещё при жизни (например, в современных ему «Анналах королевства франков» и «Жизни Карла Великого» Эйнхарда). По имени Карла династия Пипинидов получила название Каролингов. От его имени, возможно произошло славянское слово «король». 24 Дранг нах Остен (нем. Drang nach Osten — букв. «натиск на Восток») — выражение (клише), появившееся в середине XIX века и использовавшееся в националистических дискуссиях во второй его половине. Термин употреблялся в кайзеровской Германии в XIX веке и позже в нацистской пропаганде для обозначения немецкой экспансии на восток, подчеркивая стратегическую важность германской колонизации востока для расширения немецкого «жизненного пространства» в конкурентной борьбе с другими народами, в первую очередь с русскими. В XX веке термин применялся советскими, а также польскими историками для описания немецкой экспансии. Лозунг «Дранг нах Остен» появился в немецкой истории рано, а именно в VIII—XIII веке, когда немцы вели наступление на земли западных славян, особенно в бассейне реки Лаба и вдоль всего южного побережья Балтийского моря от Шлезвига до Прибалтики, где они также остро конкурировали с балтийскими (коренные народы Пруссии) и финно-угорскими народами (предками эстонцев). — Эх, побыстрее бы! Предлагаю выпить за нашу скорую победу, камрады! — предложил Миних, наполняя кружки собутыльников пивом. — Пивом? За победу великого немецкого народа? Ты с ума сошёл, Кнут? — проревел Бунге. — Коньяк еще остался? — Коньяка нет… — с сожалением произнес Миних. — Но есть отличная сливовая ракия [25] ! — Толстяк метнулся за стойку некоего подобия бара и притащил оттуда одну бутылку крепкого алкогольного напитка местного производства. — Вот… 25 Ракия (алб. raki, болг. ракия, босн., словен. и хорв. rakija, рум. rachiu, серб., макед. и черног. ракија) — балканский крепкий алкогольный напиток (бренди), получаемый дистилляцией ферментированных фруктов. — Попадёшь к чертовым унтерменшам, научишься пить всякую гадость! — недовольно буркнул Бунге. — Шнапса тоже нет? — А вот это ты зря, Вальти! — возразил сволему напарнику Грейс. — Настоящая ракия куда лучше шнапса, уж поверь моему опыту. Мне в своё время довелось поколесить с экспедициями по Балканам. И я очень высоко оценил все прелести славянской ракии. А ты чего, Кнут, нам её раньше на стол не поставил? Для себя берёг? — с притворной строгостью вопросил он целленляйтера. — А? — Да как вы могли такое подумать, камрады? — А вот Миних переполошился совершенно без притворства. — Да я вам самое лучшее, что у меня было… — Быстро затараторил он, даже слегка задыхаясь от волнения. — Я и этот коньяк из самой Франции… Для самых торжественных… случаев… берег… — Так, Кнут, хватит уже ныть! — рассмеялся гауптштурмфюрер СС, хлопнув толстяка по потному плечу. — Я пошутил! Разливай поскорее! За великого фюрера! За тысячелетний рейх! За нашу скорую победу! После таких тостов, грех было не выпить еще по одной и по второй, и по третьей. И погасшая было пьянка, вновь вспыхнула, как лесной пожар, раздуваемый ураганным ветром. О том, что кто-то всего-навсего несколько минут назад собирался спокойно спать, все благополучно забыли. За первой бутылкой изумительной сербской ракии, пришедшейся по вкусу всем присутствующим фрицам, пошла вторая, а за ней и третья. Таким вусмерть упитым гауптштурмфюрер СС себя уже давно не чувствовал. Последний раз он так надирался, наверное, еще до войны — в начале тридцатых годов. И, как бы это не показалось странным — в экспедиции на территории СССР, на раскопках Скифских курганов. Сам Матиас с ностальгией вспоминал те годы, когда между СССР и Германией, тогда еще её называли Веймарской республикой, существовало некое подобие тёплых отношений. Ведь с самого начала двадцатых годов оба государства стремились свергнуть систему, созданную победителями в Первой мировой войне. Германия, страдавшая от обременительных репараций и уязвленная положениями коллективной ответственности Версальского договора, была побежденной нацией, переживавшей потрясения. А окончание тяжелейшей гражданской войны в России сделали и Германию, и Советский Союз международными изгоями. Их сближение в межвоенный период было весьма естественным процессом, и не только в военной области. И наиболее интенсивным периодом сотрудничества СССР с Веймарской Германией пришелся как раз на начало тридцатых голов. Нынешнее назначение на пост начальника сербской экспедиции зондеркоманды «Н» тоже произошло из-за отличного знания гуптштурмфюрером СС Матиасом Грейсом нескольких славянских языков, большим багажом знаний об истории этих неполноценных народностей, да и опыт работы имелся немалый. В общем, профессор исторических наук, известный археолог Матиас Грейс оказался идеальной кандидатурой для подобной работы. — И это, к-камрады-ик… — начав в очередной раз пьяно икать, произнес толстяк-целленляйтер, — я с-совсем забыл вас пердупр-р-редить… что в эту чертову Крчнягу даже на вашем автомобиле не доехать. Ножками придётся топать! — Он истерически заржал, а после, словно подрубленный, без чувств рухнул под лавку. Глава 7 Пробуждение для гауптштурмфюрера СС Грейса было намного хуже смерти, ведь у мертвого голова бы так не раскалывалась, как она сейчас трещала у Матиаса, переплюнувшего с лихвой все мыслимые и немыслимые нормы спиртного. К тому же, с момента последней грандиозной попойки, о которой он с ностальгией вспоминал, прошло больше десятка лет. Возраст тоже давал о себе знать — моложе Грейс не стал. — О, дьявол! — схватившись за голову простонал эсэсовец, с трудом разлепив заплывшие от пьянки глаза. — И зачем же я столько выпил? Не получив ответа на этот вопрос, он постарался оглядеться, поскольку абсолютно не помнил, где и как он окончательно отрубился. Может статься и так, что под лавкой в обнимку с толстяком-целленляйтером. Потемневший от времени бревенчатый потолок, мозоливший в данный момент его слезящиеся глаза, ни о чем не сказал гауптштурмфюреру СС. Он с одинаковой вероятностью мог пребывать как в своей комнате, так и валяться на полу где-нибудь на территории этой чёртовой сербской бани. Осторожно повернув голову, чтобы не вызвать очередной взрыв внутричерепной боли, Матиас выдохнул с облегчением — он находился в своей комнате. Это ему подсказал собственный мундир, болтающийся на крючке возле входа. Рядом с ним на кровати обнаружились две очаровательные полногрудые и фигуристые сербки, так разительно отличающиеся от его костлявой и сварливой жены-немки. Матиас не любил свою супругу, и женился на ней только ради научной карьеры — его тесть заведовал египетским отделом Германского археологического института — старейшего и крупнейшего научного заведения в мире. Но сейчас на былую благосклонность тестя ему было полностью наплевать — он уже не тот наивный юнец с горящим взором и страстью к пыльным древностям. Он уже добился определенного веса и влияния на своём поприще — ведь не каждого немецкого археолога примут с распростёртыми объятиями и в «Аненербе», а тем более в зондеркоманде «Н». Но и разводиться со своей осточертевшей жёнушкой Грейс все же не спешил — мало ли как повернётся судьба. К тому же, успевал вволю отвести душу в своих многочисленных и постоянных экспедициях, подолгу отсутствуя дома. Да и не приветствовали в рейхе разводы, а особенно в рядах членов «Черного ордена СС». Формы голых и храпящих рядом красоток радовали глаз даже несмотря на чудовищное похмелье, которое испытывал многострадальный организм Грейса. Однако, надо было срочно что-нибудь предпринимать, пока разошедшийся в его черепушке молотобоец не разнёс всё в хлам. Необходимо было срочно принять лекарство, которому его научили всё те же русские приятели-археологи, с которыми он тоже неслабо отрывался в Советском Союзе. К тому же, лекарство было предельно простое, которое весьма сложно забыть, даже пребывая в том состоянии, в котором сейчас и находился Матиас. Как говаривал научный руководитель той далёкой экспедиции в долину скифских курганов — подобное лечиться подобным! И еще он всегда неизменно добавлял, что неправильный опохмел приводит к длительному запою. Что-что, а опохмеляться старший русский товарищ умел виртуозно, чему и обучил всех своих подопечных. Вот только сил, чтобы добраться до этого самого «лекарства», у гаптштурмфюрера СС абсолютно не было. Преодолевая тошноту и болезненную пульсацию в висках, он оторвал свою руку от кровати и звонко хлопнул раскрытой ладонью по ближайшей крепкой и соблазнительной заднице одной из девиц, что спали рядом. — Ай! — воскликнула девушка, проснувшись и подскочив с кровати с перекошенным выражением лица. Но даже в таком виде она была куда привлекательнее, чем его законная супруга с нанесённой на рожу тонной дорого макияжа. — Принеси мне выпить… — прохрипел по-немецки Грейс. — Шнель-шнель… — Я не понимаю, по-немецки, герр офицер! — затрясла разлохмаченной головой голая девица, отчего её полные груди тоже лениво качнулись. Но Матиаса они сейчас совершенно не интересовали. — Мамурлук… — перешел на сербский гауптштурмфюрер СС. — Донеси ми пиће… — А, похмелье? — наконец-то сообразила девица. — Выпить принести? — Шнель… Фаст… Быстро… — прошипел Грейс пересохшим горлом на нескольких языках. — Иначе ћу сада умрети… — добавил он по-сербски. — Сада ћу га донети (я сейчас принесу), — пискнула сербка и, даже не накинув халатика, так и умчалась голышом. — Неси… скорее неси… — продолжал хрипеть гауптшурмфюрер СС, уткнувшись взглядом во вторую женскую задницу, которая даже и ухом не повела, а продолжала беспробудно спать. Наконец с большим подносом в руках вернулась первая девица и уселась на краешек кровати рядом с изнемогающим от головной боли Грейсом. Держа поднос на коленях, она наполнила рюмку ракией из початой бутылки и протянула её немцу. Грейс долго возился, отрывая голову от подушки, а затем пытаясь усесться. С большим трудом, но ему это удалось, после чего он в один замах, как учили его всё в той же памятной экспедиции в России, закинул в себя долгожданное лекарство. Его сначала чуть не вывернуло наизнанку от резкого и неприятного запах спиртного. Однако, когда прохладная, но одновременно и обжигающая жидкость прокатилась по его пищеводу и взорвалась в желудке кумулятивным снарядом, он облегченно выдохнул. Рвотные спазмы отступили, и профессор смог хватануть воздух полной грудью. Огонь мгновенно побежал по жилам и, приятно стукнув немца в темечко ласковым теплом, унимающим боль и дарующим долгожданное умиротворение. Зрение слегка поплыло, да и сам мир качнулся, чуть накренился, но заиграл новыми, отсутствующими ранее красками. — Дај ми још једну, — подобревшим голосом, в который вдруг вернулась жизнь, по-сербски попросил добавки Матиас. Девка ловко наполнила опустевшую стопку, которую Грейс выпил уже потихоньку, смакую приятный натуральный вкус местной ракии. Настроение стремительно улучшалось, но главное было не переборщить с «лечением». Иначе все сроки, обещанные профессору Левину, а через него и самому рейхсфюреру СС, пойдут непроходимым славянским лесом. А Матиас возлагал на результаты этой экспедиции большие надежды. После второй рюмки гауптштупмфюрер СС схрумкал обнаруженный на подносе соленый огурчик и закинул в рот прямо руками пару горстей квашеной капусты. Не удержавшись, он взял с подноса миску и выпил из капусты весь рассол, который скопился на дне чашки. Вот теперь стало совсем хорошо! — Можеш то да однесеш, — распорядился Матиас, и голая девица послушно исчезла с подносом. Грейс встал с кровати, потянулся. В голове приятно шумело, но терзающая боль куда-то исчезла. Снова захотелось жить и радоваться жизни. Он замотался в высохшую простыню и шагнул за порог своих апартаментов. Едва он вышел из комнаты, вокруг него закружились хороводом работники бани, приглашая наперебой принять освежающие ванны, сделать массаж, и всё-такое прочее для поправки пошатнувшегося здоровья. Чем Матиас с радостью и воспользовался. В общем, где-то к трем пополудни вся их весёлая гоп-компания была боле-менее вменяема и дееспособна. После плотного обеда с массой мясных закусок и всесего лишь парой стопочек так полюбившейся и Вальтеру ракии,было решено возвращаться обратно в Прибой. — Так что ты там говорил о Крчняге? — вспомнив, чем закончился вчерашний разговар с толстяком, поинтересовался Матиас. — Наши машины туда не пройдут? — Нет, не пройдут, — подтвердил своим слова Миних, усаживаясь в «Хорьх» рядом с водителем. На этот раз садиться за руль он не стал — сказывались вчерашние возлияние и сегодняшнее похмелье. — Туда ведут лишь горные тропы. Можно добраться только пешком. — А как быть с нашим грузом? — взволнованно спросил Вальтер. — У нас же инструменты, палатки, матчасть, продукты… — Продукты можно купить у местных жителей, — произнёс Миних. — Палатки можете тоже не брать — там хватает заброшенных домов. Разместите в них свою охрану, а сами встанете на постой у старосты. Я напишу ему записку, — пообещал целленляйтер. — А к завтрашнему утру я постараюсь найти несколько лошадей для вас и ослов для оставшейся поклажи. — Чёрт! — прорычал гауптштурмфюрер СС. — Потеряли целый день! — Почему же потеряли, Матиас? — попытался подсластить командиру горькую пилюлю Вальтер. — Ты же хотел встретиться с местным любителем истории, — напомнил он. — Вот и проведем время с пользой, пока Кнут подготовит всё для нашей завтрашней экспедиции. — Ты прав, Вальти, — согласился с помощником профессор Грейс, — мы посетим знатока местной истории. Чем черт не шутит? Может быть у него мы найдем документальное подтверждение нашей теории. Кнут, показывай дорогу! Обратная дорога в Прибой прошла куда как спокойнее, чем предыдущим днём. Водитель, в отличие от безбашенного гонщика-толстяка, весьма впечатлённый горной дорогой, ехал на редкость осторожно и аккуратно. Но, всё равно, на особо крутых поворотах, проходящих по самому краю пропасти, сердце у немцев замирало. Однако, всё и в этот раз закончилось благополучно. Заехав по дороге в канцелярию, целленляйтер отдал распоряжение подчинённым по поиску гужевого транспорта, а после вместе с эсэсовцами отправился «в гости» к местному историку-краеведу. Городишко был небольшой, поэтому до указанного толстяком адреса немцы добрались буквально за пять минут. Обнаружить искомого субъекта удалось на его рабочем месте — в маленьком краеведческом музее, который, собственно, он сам и основал, и сам же наполнял материалами, сам же сидел на кассе, и сам же проводил экскурсии. В общем, сам историк, как и его небольшой музей, был этакой достопримечательностью маленького городка. Музей располагался в небольшом двухэтажном домике, расположенном почти в центре Прибоя. Но не на центральной улице, а спрятавшись в небольшом тупичке, сплошь заросшим желтеющими осенними липами. Подъехавший к музею «Хорьх» лихо затормозил у самого входа, и из него неторопливо выбрались немцы, «слегка» потрёпанные после вчерашнего пьяного разгула. Заметив в окно таких необычайных посетителей — оккупанты не жаловали развлечения подобного толка, предпочитая посещать кабаки, пивнухи и другие увеселительные заведения. Приобщаться к сербской истории немцы совершенно не собирались. — Господа желают посетить наш музей? — выскочил на крыльцо, историк, оказавшийся весьма пожилым сухопарым мужчиной, лично встретившим у входа поднимающихся по лестнице фашистов. — Я проведу для вас экскурсию по моим экспозициям совершенно бесплатно. Меня зовут Душан Костич, и я смотритель этого небольшого… — Да помолчи уже, Душан! — поморщившись, произнёс толстяк. — Этим господам из СС не интересны твои экспозиции, им интересно совершенно другое… — Тут же принялся нагнетать Миних. — Из СС? — Неожиданно побледнел смотритель музея. — Но за что? Я ничего предосудительного не сделал… Я законопослушный гражданин… Лояльно отношусь к новым властям… С партизанами связей не поддерживаю… Да вы же меня знаете, господин Миних… За что меня арестовывать? — Успокойтесь, Душан! — Поднявшийся на крыльцо гауптштурмфюрер СС положил ладонь на плечо старика. — Никто не собирается вас арестовывать. Мы хоть и из СС, но у нас совершенно другие задачи. — Мы с вами в некотором роде коллеги, — подключился Вальтер, — тоже историки. Это — профессор Германского университета археологии Матиас Грейс, а я — доктор исторических наук Вальтер Бунге, — представился он. Они с Матиасом договорились с самого начала вести беседу с этим сербом-краеведом помягче, чтобы не спугнуть его ненароком. А то с перепугу он им ничего путного и не расскажет, а так, по-хорошему, имелся неплохой шанс разговорить старика. — Постойте! — неожиданно воскликнул Костич. — Вы тот самый профессор археологии Матиас Грейс? — Думаю, да, — улыбнулся гауптштурмфюрер СС, — по крайней мере, в нашей области науки мне со своими тезками как-то встречаться не доводилось. А в чем, собственно, дело? — Ну, как же! Тридцать пятый год, Египет, Долина Царей! — воскликнул старик. — Гениальная монография, посвященная изучению так называемых «Проклятий фараонов»… — Вы читали? — Изумленно приподнял одну бровь Матиас. Именно с этой монографии началась его блистательная карьера в «Анэнербе», а позже в рядах особо секретной зондеркоманды «Н». В ней Грейс подробнейшим образом перевёл, каталогизировал и разобрал «по косточкам» структуру проклятий более тридцати известных на тот момент гробниц, к которым у него был доступ. Его научный труд, вышедший в печать в год образования «Наследия предков», наделал большого шума в научных кругах, поскольку в этой работе, тогда еще совсем не профессор Матиас Грейс, в качестве допущения предложил «широкой публике» несколько вариантов, каким же образом все эти проклятия должны были работать. Грейс даже разобрал это на примере экспедиции Лорда Карнавона [26] и Говарда Картера [27] . Ох, как забурлило тогда научное сообщество! Как только его не обзывали коллеги по цеху… У Грейса до сих пор ныли зубы от этих воспоминаний. Однако, после того, как его монографию с подачи профессора Левина, которого Матиас с тех пор едва ли не боготворил, прочёл сам рейхсфюрер СС Гиммлер, на забитого всеми шарлатана словно пролился золотой дождь. И его карьера резко скакнула в такие заоблачные выси, о которых он едва ли мечтал. 26 Джордж Эдвард Стэнхоуп Молино Герберт, 5-й граф Карнарвон — английский пэр, египтолог и собиратель древностей. В сезон 1909 года лорд Карнарвон, который уже несколько сезонов занимался раскопками в Египте, нанял Говарда Картера 27 Говард Картер— английский археолог и египтолог, совершивший в 1922 году в Долине Царей близ Луксора открытие гробницы Тутанхамона (KV62), признанное одним из решающих и наиболее известных событий в египтологии. — О! — закатив глаза, произнёс с придыханием пожилой серб. — Я не только читал, я её подробнейшим образом конспектировал! Да что же мы стоим на крыльце, — неожиданно опомнился Костич, — прошу вас в мою скромную обитель. Вам конечно не интересны наши… Постойте, а что же вас привело в наши края? Неужели какие-то исследования? — Да, мы собираемся кое-что искать в ваших краях, — не стал скрывать гауптштурмфюрер СС. — И, если вы сможете нам помочь, я буду вам безмерно благодарен. — Профессор, простите, но это я буду вам безмерно благодарен, если сумею принести хоть какую-то пользу такому выдающемуся учёному! А если вы еще позволите мне присоединиться к вам… — взволнованно произнёс старик, — в ваших изысканиях… Мечта всей моей жизни сбудется! — Я не против, — ответил Матиас, — но раскопки будут проводиться в горах, без элементарных бытовых удобств… — Я согласен на всё! — воскликнул Душан. — Не смотрите на мой возраст — я еще крепкий старик. Вы не пожалеете, профессор! — Хорошо, — кивнул Грейс, проходя следом за стариком в его кабинет, — только у нас мало времени — отправляемся завтра утром от рейхсканцелярии. У нас мало времени, Душан, — нетерпеливо добавил он, — давайте приступим к делу. — Я в полном вашем распоряжении, — заверил профессора старый серб. — Что вас интересует? — Интересующая нас тема несколько своеобразна… — произнёс Грейс. — Нас интересуют любые документальные свидетельства, если у вас таковые найдутся, — добавил он, — о любых проявлениях вампиризма… Вурдалаки, упыри, одним словом, кровососущие твари на сербской земле… Стрик посмотрел на немца неверящими глазами, а после подвинул к себе стул и тяжело на него опустился. — Что с вами, Душан? — участливо обратился к старику Грейс. — Вам плохо? — Как вы узнали? — пораженно прошептал пожилой серб. — Собирать доказательства существования вурдалаков — еще одна моя страсть… У меня есть, что вам показать, господа… Глава 8 На мгновение в кабинете историка-краеведа Костича воцарилась абсолютная тишина. Последняя фраза старого серба слегка выбила Грейса из колеи. Такого подарка судьбы он совершенно не ожидал, предполагая, что ему придётся рыть носом землю, чтобы найти хоть какую-то информацию, подтверждающую правильность выбранного места для изысканий. А тут, вдруг, ни с того, ни с сего, и такой царский подарок? В такие совпадения гауптштурмфюрер СС не верил. Однако, надо было еще посмотреть, что там насобирал этот старикан. Может быть все его так называемые «исторические изыскания» не стоили и выеденного яйца. — Вы это серьёзно, коллега? — первым разорвал затянувшееся молчание Вальтер. — Истории про вампиров ваша страсть? — Нет! Не просто истории про вампиров, а документальные подтверждения их существования, — поправил Бунге старик. — Присаживайтесь, господа! — радушно пригласил нежданных гостей Душан. Немцы расселись на потрепанных венских стульях, стоявших вокруг старенького письменного стола. Сам же хозяин кабинета, достав из ящика стола связку ключей, подошел к небольшому несгораемому шкафу, скромно притулившемуся в углу помещения. Грейс разглядел латунную металлическую табличку, расположившуюся над облупленной дверью металлического ящика для хранения ценных документов и банкнот. Надпись на табличке, написанная по-русски гласила: «Бр. Смирновы. Москва. Мясницкая, уг. Лубянской площади». — Знали бы вы, — произнес пожилой серб, засовывая ключ в замочную скважину, — как тяжело мне было достать вначале века такой несгораемый ящик в нашей глуши. Мне сказочно повезло купить его у одного разорившегося русского купца… Замок щелкнул, Душан повернул металлическую рукоятку и распахнул толстую дверцу сейфа. Небольшой ящик оказался забит под самую завязку пухлыми растрёпанными папками с какими-то бумагами. А вот поверх бумаг лежал желтоватый «обломок» человеческого черепа, который старикан с превеликой осторожностью взял в руки. Когда он его вытащил, стало заметно, что череп словно разрублен на две неравные половины — отсутствующую левую часть с глазницей и затылочной частью, и правую, лицевую, которую Костич держал в руках как будто бесценную реликвию. Он положил черепушку на стол перед эсэсовсцами. — Именно с этой находки всё и началось, — произнёс он. — Еще в юности я нашёл этот череп, принадлежащий вурдалаку… — А почему вы считаете, что этот череп принадлежал именно вурдалаку? — полюбопытствовал Грейс, приняв «артефакт» из рук старого серба. — На первый взгляд ничего необычного. — Сейчас покажу, — Душан забрал череп у нациста. — Смотрите, — он развернул черепушку отрубленной часть к немцам. — Любому любопытствующему, далёкому от человеческой анатомии, сложно это заметить… Но я специально проштудировал анатомические атласы, несколько раз побывал в морге, смотрел, как доктора трепанируют черепа… Консультировался с ведущими патологоанатомами… — Старик засунул палец куда-то под верхнюю челюсть черепа и на что-то там нажал. Произошедшее далее поразило присутствующих эсэсовцев — лицевая часть черепушки неожиданно слегка «сплющилась», лобная часть «уменьшилась», а верхнечелюстная кость как будто выдвинулась вперед. Клыки неожиданно заострились и выпрыгнули из челюсти, основательно увеличившись в размерах. — Как это? — не сдержавшись, удивленно произнёс Вальтер. — Это что, какой-то фокус? — Согласен с коллегой, — поддержал своего напарника гауптштурмфюрер СС. — Где вы раздобыли такой удивительный экземпляр? Сами сделали? — Не правда ли это чудо, господа? — прямо-таки с детским восторгом произнёс старый серб. — Я ничего не делал… — Душан мотнул головой. — Как я и говорил — это оригинальный череп вурдалака! Я наткнулся на него совершенно случайно около пятидесяти лет назад… И с тех пор потерял покой… — Можно? — Грейс протянул руку и взял разрубленную надвое черепушку. — А где его вторая половина? — Не знаю, — пожал плечами старик, — возможно, что она была захоронена где-то совершенно в другом месте. Похоже, что эту тварь разделали на куски, которые закопали далеко друг от друга. В моём селе… там, где я проживал раньше, — пояснил Костич, — ходила одна легенда, которая передавалась из уст в уста на протяжении поколений. О том, как один странствующий паломник, следующий в Святую землю, сразился в нашем селе с древним вурдалаком и его победил. — Да, — согласно кивнул Матиас, — подобных легенд множество. Но этим, — он тряхнул черепушкой, которую держал в руках, — может похвастать не каждый… Вернее,таких экземпляров вообще не существует! Если, конечно, это не искусная подделка. — Что вы, господин профессор! — всплеснул руками старик. — Она настоящая, можете провести любую экспертизу! — И как она оказалась у вас? — полюбопытствовал Бунге. — Возле моей родной деревни — Прцовци… Сейчас её уже нет — уничтожил горный обвал, — пояснил старик. — Так вот, — продолжил он, — возле деревни стоял разрушенный древний мост, выстроенный еще при римлянах. С годами он разрушался всё больше и больше, пока в один момент одна из его опор не упала… И этот кусок черепа был замурован в ту самую опору… Я случайно наступил на него, не заметив… Вот сюда… — И старик опять надавил на что-то, заставив черепушку вурдалака оскалиться в очередной раз. — И он вонзил мне свои зубы в ногу, шрамы остались до сих пор… Могу показать, — предложил он, наклоняясь к ботинку. — Не надо, — поспешно остановил его Матиас, — я вам верю. — Интересно, как это работает? — Положив разрубленный череп на стол, Грейс принялся его внимательно рассматривать. — Смотрите, господа, — принялся пояснять Душан, — кости найденного мною черепа не соединены жестко, а могут трансформироваться с помощью пластичных хрящей и связок… Вот этих, — вооружившись перьевой ручкой, словно указкой ткнул в черепушку старик. — Что самое изумительное, за прошедшие годы… да что там годы — столетия! Эти хрящи и связки не утратили своей пластичности и работоспособности! К тому же, изучив массу человеческих черепов, я могу сказать с уверенностью — у обычных людей нет ни единого намека, даже рудиментарного [28] , для существования подобного механизма! Это совершенно иной вид жизни, господа! 28 Рудиментарные органы, рудименты (от лат. rudimentum«зачаток, первооснова») — органы, утратившие своё основное значение в процессе эволюционного развития организма. — Это очень и очень занимательно… — Задумчиво произнёс гауптштурмфюрер СС, несколько раз заставляя кусок черепа трансформироваться. — И еще — обратите внимание, коллеги, и на эту особенность… — Старикан, явно поймав кураж, даже начал называть эсэсовцев коллегами. Но они даже не обращали на это внимания, полностью поглощенные изучением артефакта. — В носоглоточной области имеется большая полость, перекрываемая двумя костяными клапанами, а «выдвижные» глазные зубы черепа сложного строения и внутри полые. Эти зубные каналы соединяются с носоглоточной областью — они, как бы, связаны воедино. И должны действовать как единая система. — И вы можете пояснить, как действует эта система? — уточнил Грейс. — Конечно! Я много об этом думал, представляя, как всё это работает. Взгляните на просвет зубного канала… — Смотритель музея вытащил из ящика письменного стола увеличительное стекло, которое потянул Матиасу. Эсэсовец взял выпуклую линзу и, повернув череп с выдвинутыми зубами поближе к свету, взглянул на зубы предполагаемого вурдалака под большим увеличением. Да сквозной канал, ведущий в носоглоточную полость стало прекрасно видно. — Когда вурдалак выходит на «охотничью тропу», его череп трансформируется! Вы видели, как подвижные челюстные пластины съезжают вверх, за счет этого зубы удлиняются и раскладываются, словно телескопическая трубка. В носоглоточной полости при помощи системы вот этих клапанов… — Костич ткнул ручкой в костяную пластинку, которая с едва слышным щелчком закупорила связующий с зубами проход, — предварительно создается пониженное давление… — Гениально! — воскликнул потрясённый гауптштурмфюрер СС, не поскупившись на похвалу. — Я понял, о чём вы хотите сказать, коллега — вурдалаку нет нужды примитивно высасывать кровь своей жертвы… Ему нужно просто вонзить зубы в шею, а точнее в сонную артерию своей жертвы… — Он забрал ручку у старика и, ткнув пером в указанное им место, вновь открыл заблокированный клапаном зубной канал. — А кровь по каналам внутри зубов словно насосом откачивается из жертвы? — Бунге тоже догадался — принцип работы забора крови вампиром был прост, но вместе с тем весьма элегантен. — Верно, Вальти! — воскликнул профессор Грейс. — Теперь мне стало ясно, каким способам этим кровососам удавалось высасывать свои жертвы, буквально досуха за считанные мгновения. Чем ниже давление в носоглоточной камере, чем быстрее откачивается кровь! Душан, дайте я пожму вам руку! — Матиас даже расчувствовался, понимая, что даже если их экспедиция не обнаружит ничего необычного в этих краях — у него уже есть, о чём докладывать Левину. — Вы большой молодец, а ваша случайная находка — настоящая открытие! Ни один музей мира не может похвастать подобным артефактом. А знаете что? Я готов взять вас в мою команду с выплатой соответствующего жалования и… — Но он же… серб, Матиас… — обескуражено произнёс толстяк-целленляйтер. — Унтерменш… — А мне плевать! — отмахнулся от предупреждения профессор. — Главное — у него всё в порядке с мозгами! А такие люди всегда пригодятся и мне, и рейху в первую очередь. Мало ли славян служит рейху? Вот пусть и он пользу приносит, только своей головой и своими знаниями. Он — настоящая находка, готовый специалист по вурдалакам! Таких даже в «Аненербе» нет! И не будем больше об этом, Кнут! Теперь пройдёмся по бумагам, Душан — я смотрю их у тебя тоже не мало. — Так я их всю жизнь собирал, господин профессор, — старикан едва с ума не сошёл от предложения Грейса. Он об этом даже мечтать не мог, а тут, на старости лет такое… — Ну, с чего начнём, Душан? — отложив в сторону череп, поинтересовался Матиас. — Вот с этой папки, господа, — подвинул документы к гауптштурмфюреру СС, произнёс старик. — Как вы поняли, я начал собирать различные свидетельства, подтверждающие существование вурдалаков очень давно. С самой юности… Я изучал различные доступные материалы, трактаты древних античных авторов — таких как Парацельс и Платон, средневековые источники, составленные в основном священнослужителями — такими, как, например, бенедектинец Огюст Кальме, либо ксендз Бенедикт Хмелевский… — Я знаком с трудами этих выдающихся мыслителей прошлого, — произнёс профессор, — и с их попытками объяснить в традициях разных стран, что же такое это существо, именуемое вурдалаком, вампиром, упырем, вукодлаком, стригоем, мороем или другими именами. Ведь в описаниях этих авторов одна и та же тварь выглядит абсолютно по-разному. Даже способы кормления этих исчадий ада у всех авторов разнятся. Что скажете по этому поводу, Душан? — Словно суровый экзаменатор, принимающий важный экзамен, осведомился у пожилого серба Матиас. — Есть кое-что объединяющее во всех этих описаниях, — совершенно серьёзно ответил старик, словно всю жизнь только и делал, что готовился именно к этому вопросу. — Все они давно мертвы… вернее «не живы», ибо называть их мертвыми не совсем верно. И все они цепляются за свое физическое тело, зарытое в могиле, скрытое в склепе, либо в каком ином месте их упокоения, пытаясь обеспечить его питательными субстанциями, оттянутыми у живых, и таким образом продлить свое собственное существование. В основном это происходит посредством поглощения крови живых существ. Но, скорее всего — возможен и иной путь получение живительной силы… — Что ж, — довольно хлопнул в ладоши несколько раз гаптштурмфюрер СС, — весьма точная классификация этих тварей, объединяющая все известные описания. Я бы не сказал лучше — хоть в учебник по вампиризму включай! — А такой что, существует? — с изумлением произнёс старик. — Я надеюсь, что с вашей помощью, Душан, мы его напишем. — С моей помощью? — практически впал в прострацию пожилой серб. — Я не верю — это просто немыслимо! — Скоро очень и очень многое изменится, старина, — многозначительно заявил Матиас, — только для начала нам надо найти что-нибудь повесомее старинного обломка черепа вурдалака! И после нашей встречи я уже начинаю верить, что Фортуна сегодня на нашей стороне! А сейчас давайте продолжим разбираться с вашими бумагами. — Документов о существовании вурдалаков на моей родине во времена турецкого правления мне найти не удалось, — виновато произнёс Костич. — Поэтому первые сведения о кровососах совпадают с освобождением Сербии от власти Османской империи [29] . И буквально в первые же годы существования Сербского королевства страну поразили две мощные вспышки вампиризма в 1725-ом и 1731–1732-ом годах. — Я читал об этом, когда готовился к экспедиции, — согласился со стариком Матиас. — Однако австрийские чиновники и военные медики составляли отчеты, которые затем перерабатывались немецкими, французскими и английскими писателями, приукрасившими и без того экзотические «суеверия» ваших земель. К примеру, один австрийский врач, не знавший сербского языка, описал неразложившийся труп как «раздувшегося кровососа», неправильно поняв употребленное крестьянами слово — Шаргородский, — усмехнулся профессор Грейс. — И такие грубейшие ошибки встречаются сплошь и рядом. 29 В 1718—1739 гг. монархия Габсбургов оккупировала большую часть Центральной Сербии, выдавив из неё турок и провозгласив под общей короной Австрийцев Королевство Сербия. — Да, недоразумения встречаются, — не стал спорить Душан. — Однако сообщения, посылаемые из Сербии официально уполномоченными на то лицами, лаконичны и сухи, но они вселили настоящий ужас в моё сердце, — продолжил старик, перебирая бумажки в папке. — Вот, например, отчет камерал-провизора [30] Фромбальда от 21 июля 1725 года. Вот что он упомянул в донесении об умершем крестьянине по имени Петар Благоевич из села Кисильево: дескать, живой мертвец «приходил к ним во сне, ложился на них и давил таким образом, что они поневоле лишались дыхания» и затем умирали. А вот как Фромбальд описывал увиденное им в гробу тело: оно было весьма свежим — «лицо, руки и ноги, и все туловище имели такой вид, что и при жизни не могли бы выглядеть лучше», при этом «во рту его я не без удивления заметил некоторое количество свежей крови, каковую, по общему показанию, он высосал из убитых» им жертв… 30 Камерал-провизор — районный администратор при австрийской военной администрации. — Весьма подробно, — оценил документ Матиас, пробегая глазами по пожелтевшей бумаге. — Самое необычное в этом описании, господа, что восставший из гроба вурдалак требовал у своей вдовы башмаки, которые он ей подарил на свадьбу. После этого бумаги, собранные Душаном пошли по рукам эсэсовцев. Следующим свидетельством, с которым довелось ознакомиться гауптштурмфюреру СС, оказался документ, описывающий случай появления вампира осенью 1731 г. в деревне Медведжа. Посланный туда имперский врач-эпидемиолог Глазер докладывал в своем рапорте от 12 декабря 1731 года о вскрытии десяти могил людей, подозреваемых в вампиризме. Одна из них, женщина лет пятидесяти, по имени Милица, обладавшая при жизни тощим сложением, «пролежав семь недель в могиле, глубоко в почве, необходимо должна была наполовину разложиться; однако же во рту ее обнаружена была яркая свежая кровь, что текла изо рта и носа, и была она полнее, нежели при жизни, и наполнена кровью, что показалось мне подозрительным». В прочих могилах были найдены либо разложившиеся трупы, либо лица, оставленные доктором на «подозрении». Пострадавшие от вампира — целых 13-ть человек, умершие за последние шесть недель, по словам очевидцев, жаловались на «колотье в боках, одышку и страдали от лихорадки и ломоты в конечностях». Сами крестьяне обратили внимание ученого австрийца на следующий факт: «Младшие годами, и быстрее умершие от болезни, и меньше пролежавшие в могиле, находятся в худшем состоянии и истлевают, другие же не разлагаются». Глазер вынужден был признать это рассуждение «не лишенным оснований» и просить вышестоящие инстанции выдать санкцию на расправу с подозрительными трупами. Рапорт доктора весьма озадачил австрийские власти, и в Медееджу была направлена новая комиссия. Ее возглавлял военный хирург Иоганн Флюкингер, которому подчинялись офицеры Линдельфельс и Бюттенер и военные медики Зигель и Баумгартен. Комиссия прибыла в деревню 7 января 1732 года. Плодом ее работы стал протокол «Visum et repertum» («При осмотре установлено»). Участники комиссии были впоследствии рекомендованы к награде, а протокол доведен до сведения Карла Александра, герцога Вюртембергского, управлявшего Сербским королевством, и прусского короля Фридриха Вильгельма I. И таких документов в архиве Душана Костича было весьма и весьма предостаточно. Матиас разбирал, их не останавливаясь, несколько часов подряд. Не верить этим бумагам у него не было никаких оснований. Профессор Грейс понял, что ему в этот раз несказанно повезло наткнуться на этого пожилого серба, обладающего такой полезной информацией. Закончив чтение, гауптштурмфюрер СС вытащил из планшета подробную карту местности, и стал отмечать на ней карандашом все места, упоминаемые в многочисленных исторических документах. Постепенно начала вырисовываться стройная визуальная картинка ареала распространения сербского вампиризма. В результате скрупулёзной работы на карте получился едва ли не идеальный круг с центром, расположенным в горной деревушке Крчняга, в которую его команда и была изначально направлена руководством зондеркоманды «Н». Вот только как эту «точку» удалось «вычислить» профессору Левину, для Матиаса до сих пор оставалось большой загадкой. Глава 9 Утром следующего дня экспедиция Грейса, наконец-то, отправилась к намеченной ранее точке. Правда, пришлось оставить «на ответственном хранении» во дворе оккупационной администрации весь имеющийся транспорт — грузовики и мотоциклы, на которых команда гауптштурмфюрера СС добралась в Прибой. Руководству экспедицией пришлось оставить (к огромной радости целленляйтера Миниха) даже свой 901-ый «Хорьх», который, несмотря на полный привод и высокую посадку, для узких горных дорог, названных Кнутом не иначе как грёбаными «козьими тропами», абсолютно не подходил. К облегчению Матиаса, Миних своё обещание выполнил — сумел достать для экспедиции трех лошадей и пятерых мулов, на которых бойцы сопровождения и навьючили имеющийся груз. Ну, насколько это было возможно, чтобы слишком не перегружать животных. Всё остальное пришлось тащить солдатам на своих плечах. И всё-таки Грейс отправлялся в дорогу в приподнятом настроении — пока для него всё складывалось более чем благополучно. Если сказать по правде, так ему еще никогда не везло. Старика серба он, как и обещал, включил в состав экспедиции, с выплатой причитающегося ему жалованья. Мало того, он даже выделил ему от щедрот одну из трёх лошадей, вырванных Минихом буквально зубами — практически вся гужевая живность в Прибое уже давно была реквизирована интендантскими службами для нужд фронта. Так что в городе ни лошадей, ни мулов почти не осталось. Но целленляйтер сделал для Грейса невозможное. И Матиас это запомнил, решив при случае замолвить в Берлине словечко за толстяка, а то и перетянуть его в свою команду. Привстав в седле, гауптштурмфюрер оглядел растянувшуюся на горной дороге цепочку солдат, пока еще не слишком уставших, но, как говорят русские — лиха беда начало. Пока дорога до затерянной в горах деревни была довольно широка — можно ехать бок о бок двум всадникам. Но дальше, как пояснил Миних, она сужается настолько, что даже одной лошади будет весьма непросто пройти. Поэтому-то ни повозок, ни телег для грузов предусмотрено не было — они просто не проедут по крутым и извилистым горным тропам. Пока дорога позволяла, Грейс ехал рядом со старым сербом, который рассказывал очередную историю о вурдалаках, приключившуюся где-то лет семьдесят назад в соседней деревушке. Никакой имеющейся документации на этот счет у Душана не было. На этот раз он пересказывал деревенскую байку, так сказать, со слов очевидца — глубокого старца, видевшего всё происходящее своими глазами. На этот раз это была история крестьянина Велько Трбовича, которого отчего-то сочли восставшим вампиром, загубившим за короткий период около полудюжины односельчан, и самочинно расправились с его трупом. «Очевидец» — тот самый дед, утверждал, что вурдалак в гробу, похороненный более полугода назад был вполне цел и совсем не разложился, в то время как свежая кровь текла из его глаз, носа, рта и ушей чуть не сплошным потоком. Его рубаха, саван, да и сами гробовые доски были сплошь измазаны кровью. Старые ногти на руках и ногах трупа отвалились, и под ними выросли новые, больше похожие на звериные когти. Кожа же упыря местами отслаивалась, как у змей, сбрасывающих шкуру, а под ней виднелась новая — чистая и шелковистая, словно у новорожденного младенца. Еще, по утверждению того же «очевидца», вурдалак пил кровь не только у людей, но и у деревенской скотины. Те же, чью кровь пригубил вурдалак, либо те, кто отведал мясо зараженных животных, как сообщил дед, тоже превратились в чудовищ — за несколько месяцев почти два десятка молодых и старых крестьян отошли в мир иной. Причем, бывшие до этого здоровыми и полными сил — они умирали буквально за пару-тройку дней. Их могилы на собрании деревни тоже решили вскрыть и вбить каждому в грудь осиновый кол, чтобы неповадно было впредь сосать кровь живых односельчан. Каково же было удивление «доморощенных эксгуматоров», когда вне зависимости от срока и глубины захоронения в семи разрытых могилах были найдены полностью разложившиеся тела, а в остальных — трупы, выглядевшие куда как лучше, чем при жизни. А у одной женщины, которую подозревали в нападениях на скот, чье тело и вправду сильно «располнело», внутри было обнаружено большое количество жидкой крови… — Ты сам-то что об этом думаешь, Душан? — поинтересовался мнением спутника Матиас. — Ты уже так давно в этой теме, что какие-то мысли у тебя должны были появиться… — Что вы имеете ввиду, Матиас? — уточнил старик, довольно бодро для своих лет держащийся в седле. Да, и вообще, он оказался куда крепче, чем это себе представлял Грейс. Он сам бы хотел оставаться в подобной форме в таком почтенном возрасте. Старик был худ, но жилист. Он был словно просоленное морёное дерево, приобретающее невиданную ранее крепость и стойкость к паразитам. Складывалось такое впечатление, что никакие болезни его не берут. — Что нас ждет в этой горной и дикой деревушке? — более четко сформулировал свою мысль гауптштурмфюрер СС. — Ведь именно туда тянутся все нити… — Что-то там точно есть, — согласился старик. — Но самое интересное — это то, что в самой Крняче не было зафиксировано не единого случая вампиризма. Ни единого! Даже в те времена, когда по заверениям источников, с которыми вы ознакомились, вся округа сплошь кишела кровососами. — Действительно странно… — задумался гауптштурмфюрер СС. — Позвольте вопрос, Матиас? — произнес Душан. — Как я понял, вы с самого начала собирались в Крнячу? Но как вы о ней узнали, не имея того материала, с которым я вас ознакомил? — Сюда мы прибыли по распоряжению моего непосредственного руководства — профессора Рудольфа Левина… — Рудольф Левин? — задумался старик, словно пытался вспомнить незнакомое ему имя. — Нет, не слышал его ранее, в отличие от вашего, — покачал головой старик. — Темы его научных изысканий находятся под грифом секретно, поэтому его имя и не мелькает в научных журналах. Но, думается мне, что это была и не его инициатива отправить нас в эту забытую Богом деревню, — неожиданно для самого себя разоткровенничался Матиас. — Это всё затея бригадефюрера СС Вилигута… — Вилигут? — вдруг оживился пожилой серб. — Из древнего семейства Вилиготенов, проклятого даже папой римским? — Оу! — усмехнулся Грейс. — Даже здесь, в этой глуши, вы слышали эту байку? Да, слухи об этом человеке в Берлине ходят самые противоречивые. — Ничего не скажу по поводу нынешнего отпрыска Вилиготенов, — качнул головой старик, — но слухи о его предках весьма правдивы. Они действительно владели некими силами, неподвластными обычным смертным. Но со временем эта благородная семейка выродилась и совершенно ушла «в тень». — Откуда у вас такие сведения? — полюбопытствовал Грейс, взглянув на изборожденное глубокими морщинами лицо серба. — Ну, невозможно заниматься вурдалаками и быть свободным от всего остального, — печально улыбнулся старик, — от колдовского, оккультного, от «тёмных сил», одним словом. По моему скромному мнению, всё это лишь звенья одной и той же цепи. Потяни за одно — следом потянется и всё остальное. — Душан, вы меня не перестаёте удивлять! — признался Матиас. — После завершения нашей миссии вы едете со мной в Берлин! И это не обсуждается! — категорично заявил Грейс. — Вы обязательно должны встретиться с профессором Рудольфом Левиным и Карлом Вилигутом! — Не тратьте силы на уговоры, Матиас, — старик рассмеялся каким-то лающим смехом, — теперь я и сам мечтаю с ними познакомиться. Мне кажется, нам будет о чём поговорить. — Несомненно, — согласился гауптштумфюрер СС, направляя коня чуть вперед — «широкая дорога» заканчивалась и начиналась горная. Теперь на коне можно было ехать только друг за другом. Хотя, солдаты еще могли идти по сузившейся дороге бок о бок. Но это тоже должно было вскоре закончиться — впереди по курсу виднелись настоящие козьи тропы, уводящие все глубже и глубже в дикие и труднопроходимые горы. На первом привале, устроенном эсэсовцами через несколько часов, к Костичу подошёл Бунге и спросил: — Вот скажи мне, старик, для чего забираться так высоко в горы? Неужели нельзя было поселиться пониже? — Сербы долго боролись с оттоманским нашествием, — охотно пояснил Душан, — пять сотен веков! Это вызвало у нас привычку селиться повыше в горах, куда турки не доберутся. Никакая особенность поведения людей не возникает на пустом месте — всё обусловлено исторически. — Ответ настоящего историка и знатока своей страны, — похвалил старика Матиас. — Конечно, нам от этого легче не стало, Вальти, но мы справимся. — Не люблю горы, — признался Бунге, — мне от них становится как-то не по себе. Не знаю, почему… В Каире мне как-то спокойнее работалось, — признался он. — Могучие древние цивилизации, затерянные в пустыне, мне как-то больше по душе. — Не переживай, Вальти, — успокоил соратника, коллегу и подчиненного гауптштурмфюрер СС, — после успешного завершения этой экспедиции, ты сам сможешь выбирать, где тебе открывать исторические тайны, что еще прячутся от нас под толщей земли или песка. Я буду рекомендовать тебя для самостоятельной руководящей работы! — Спасибо, друг… Но ты так уверен в удачном исходе нынешней миссия, Матиас? — Бунге не удержался от маленькой колкости в адрес начальства. Вальтер знал, что Грейс на эту маленькую шалость не будет на него в обиде. Так-то он был нормальным мужиком, и ученым с большой буквы. Правда, с точки зрения самого Бунге, слишком уж увлекающимся всем необычным, как и их общий начальник — бессменный командор зондеркоманды «Н» Рудольф Левин. Сам же Бунге куда как более скептично относился ко всем этим оккультным штукам. Однако, кусок черепа вампира его весьма поразил. Поначалу он думал, что это всего лишь искусная подделка, однако, ознакомившись поближе с этим артефактом, изменил своё мнение. Слишком уж натурально всё выглядело. В отличие от своего командира, с которым перед экспедицией обстоятельно беседовали Левин с Вилигутом, раскрывая Грейсу какие-то жуткие тайны, Бунге приходилось слишком многое принимать на веру. После беседы с руководством, Матиас предупредил своего напарника, что многое, что ему сообщили, является настолько секретной информацией, что он даже с ним не может ей поделиться. Экспедиция останавливалась на привал еще пару раз, пока, наконец не поднялась на небольшою ложбину, зажатую между несколькими горными вершинами, украшенными, несмотря на весьма теплую погоду, снежными шапками. Вальтер до сих пор с содроганием вспоминал пару особо опасных участков дороги, по которым с трудом прошли не только лошади и мулы, но и сами люди. Но, наконец-то, из-за очередного горного перевала показались первые старые и весьма «поношенные» кучи — именно так в Сербии назывались дома. С высокой точки, через которую и пролегала тропа, небольшая горная деревушка была видна, как на ладони. Дома в этом диком и неуютном краю, так не понравившемуся Вальтеру Бунге, в таком неизменном виде строили, наверное, на протяжении столетий. Большинство куч имели высокий каменный фундамент. Местами из тесанного камня, а где-то из огромных «диких» валунов. Верхние части этих домов, расположенные на каменном фундаменте, были в основном бревенчатыми — брвнара, как назвал это строение Душан, — с высокими деревянными крышами, массово покрытыми потемневшим от времени тёсом. Однако, местами мелькала яркая черепица, издалека отливая на ярком солнце сочной терракотой. — Ты знаешь, Вальти, — произнёс Грейс, — что по форме черепицы можно легко различить период кровельного покрытия? — Эта черепица еще турецкого производства, — подтвердил слова Матиса старик. — А еще здесь сохранился очень древний вариант покрытия — сланцевым природным камнем, — И Душан указал на весьма потрёпанную временем старую церковь, расположившуюся в самом центре села, с крышей, облицованной тонкими плоскими плитами. — Навскидку, этот храм тринадцатого-четырнадцатого века постройки, — добавил он. Еще часть домов были выстроены из самана — глиняного необожженного кирпича, но обязательно выложенного на каменном основании. Местные «строители» смешивали глину с соломой, формовали кирпичи, сушили на солнце и клали стены. Иногда еще прокладывали наискосок тонкими рейками или ветками, после чего всё обмазывали сырой глиной. И, несмотря на довольно сомнительный строительный материал, такие дома тоже могли стоять сотнями лет. Спустившись к жилью, немцы осознали, что улицы этой горной деревеньки были настолько узкими, что если сейчас им навстречу попадется лошадь или осёл, разойтись с ними будет совершенно невозможно. А высоченные каменные заборы — зиды, превращали отдельные дома и усадьбы в настоящие неприступные крепости. Вальтеру натурально казалось, что время словно остановило свой бег в этом горном захолустье. Что эта деревня могла быть такой же и сто, и двести, и пятьсот лет назад. Двигаясь друг за другом по узкой улице, немцы не встретили ни единой живой души — деревня словно бы вымерла. — А где все жители? — поинтересовался у Душана Бунге, которому отчего-то сделалось не по себе. — Куда они все подевались? — Они за вами внимательно наблюдают, — сообщил старик, — но не спешат показываться. Слишком много горя им в своё время причиняли пришельцы. — Вас еще встретят… И словно в подтверждение его слов улица неожиданно расширилась, превратившись в небольшую площадь у каменного строения старой церкви, которую эсэсовцы видели с перевала. На площади их действительно ожидали. Человек десять разновозрастных нелюдимых мужчин, заросших бородами едва не по самые глаза. Но абсолютно безоружных. — Ко је старешина? — выступив вперёд под прикрытием своих вооруженных солдат, нервно сжимающих рукояти автоматов, по-сербски поинтересовался Грейс. — Ну, я староста! Богда Миркович! — Бесстрашно шагнул вперед хмурый дородный мужик, лет шестидесяти, опирающийся на толстую и загнутую палку-клюку. Хотя она была ему явно не нужна. Его пепельная борода, основательно побитая сединой, воинственно торчала в разные стороны, а из-под насупленных густых бровей светились ненавистью темные глубоко посаженные глаза. — Чего надо? — Прочтите… — Гауптштурмфюрер протянул старосте документ, переданный ему Минихом. — Мы — археологи… ученые-историки, — пояснил он на словах. — Будем проводить у вас раскопки… Нам бы крышу над головой, да питание свежее… Мы за всё щедро заплатим рейхсмарками… — Можете расположиться в церкви, — внимательно ознакомившись с посланием целленляйтера, всё так же недовольно буркнул староста, — всё равно уже давно пустует. — Разносолов не обещаю, но сытно вас накормить как-нибудь сумеем. За хорошую плату, разумеется… — Можете не сомневаться, — заверил его Грейс. — Оплата будет щедрой! — Тогда держи! — Староста достал из кармана позеленевший медный ключ и, не приближаясь, бросил его эсэсовцу. — Вода в ручье за церковью, конюшня там же. С остальным разберётесь… — И через мгновение от встречающей немцев деревенской «делегации» никого не осталось. — Гостеприимные, ничего не скажешь! — недовольно фыркнув, произнёс по-немецки Матиас. — Настоящие дикари! — подхватил Бунге. — Душан, а у вас в Сербии все такие? — поинтересовался у старика Грейс. — Не судите их строго, Матиас — жизнь в горах весьма тяжела, — ответил Костич. — Тут не до нежностей, а особенно, извините за правду, к очередным захватчикам… — Ну, да, понимаю… — не стал спорить со стариком гауптштурмфюрер СС. — Но такова жизнь — тот, кто сильнее, тот и музыку заказывает. Дитерикс! — окликнул он командира группы силовой поддержки. — Командуй пока! — И бросил ключи от церкви в руки выскочившему из толпы штурмшарфюреру СС. Глава 10 Внутри старая деревенская церковь оказалась весьма запущенной, мрачной и неуютной. Когда эсэсовцы зашли под её каменные своды, у них сложилось такое впечатление, что дверь церкви отворили впервые за весьма длительный срок. Всё вокруг тонуло в толстом слое пыли, накопившейся в помещении за долгие годы забвения. От порыва свежего ветра заколебались многочисленные «паучьи гирлянды», так же сплошь покрытые пылью. Эти липкие сети затягивали притвор [31] и центральный неф [32] буквально целиком. И чтобы пройти к церковному алтарю, нужно было хорошенько поработать, чтобы полностью их вычистить. 31 Притвор — западная часть храма. С одной стороны притвора располагается паперть, с другой проход в среднюю часть храма. В притворе по уставу совершаются некоторые богослужения — обручения, лития, чин оглашения и др. 32 Неф, или корабль (фр. nef, от лат. navis — корабль) — вытянутое центральное помещение, часть интерьера, ограниченное с одной или с обеих продольных сторон рядом колонн или столбов, отделяющих его от соседних (боковых) нефов. Сквозь сумрак и паутину виднелся двухрядный византийский иконостас с закопчёнными иконами, на которых сложно было разобрать даже композицию изображенных божественных сюжетов. Такого заброшенного состояния церкви Матиас никогда в жизни не наблюдал. Если бы в его команду каким-либо образом затесался бы христианский священник, и неважно, католический, либо православный, он явно бы пришёл в неописуемый ужас от подобного святотатства. Да что там говорить, у самого Матиаса по спине пробежали холодные струйки пота от увиденного. Хотя, он бы никогда не назвал себя истинно верующим. Так, агностик [33] , не более того. 33 Агностик — это человек, который не отрицает существование богов, но и не утверждает его, поскольку убеждён в том, что первичное начало вещей неизвестно, так как не может быть познано — либо на данный момент развития человечества, либо вообще. — Как же они такое допустили? — послышался изумлённый шепот Вальтера Бунге, стоявшего рядом с гауптштурмфюрером СС на пороге церкви. — Ведь они же христиане? Или я чего-то путаю? — Нет, не путаете, — ответил ему старый Костич, так же застывший на паперти и не желающий проходить внутрь заброшенной церкви. — У меня такое ощущение, что храм не открывали со времен «Второго великого переселения сербов» [34] — это видно по форме и наполнению иконостаса. Сейчас так не делают. Похоже, перед нами еще одно печальное наследие Оттоманской империи на этих землях. Остаётся загадкой, почему этот храм не восстановили впоследствии… Можно поинтересоваться у старосты, но сомневаюсь, что он вам внятно ответит. А даже если и ответит, то скажет что-нибудь из разряда — отцы и деды не открывали, и я не открывал. 34 Вторая волна «Великого переселения» произошла в 1740 году после Русско-Австро-Турецкой войны 1737?1739 гг. На этот раз сербы переселялись не только в Австрию, но и в Россию. — А нас они тогда для чего сюда пустили? — задался вопросом Бунге. — Ведь это настоящее осквернение… — Возможно, что он уже был осквернён, — выдал еще одно предположение Душан. — Еще до вас… — И никто из священников не взялся его освятить? — не успокаивался Вальтер. — За столько-то лет? — Вы забываете, господин Бунге, что добраться в это захолустье тяжело даже в наше время, — напомнил эсэсовцам старик. — А уж в то время — и вовсе это было проблематично. — Не нравится мне всё это, Матиас! — воскликнул Вальтер. — Чересчур сложно и непонятно… — А, может быть, как раз наоборот, Вальти? — задумчиво произнес профессор Грейс. — И это означает, что мы с тобой на правильном пути? — Ты думаешь, что этот осквернённый православный храм как-то связан с… — Бунге осёкся — слишком много ушей их сейчас слушало. А вот охраны эти сведения совершенно не касались — им была поставлена совершенно другая задача. — Где Дитерикс? — обернувшись к бойцам, спросил Матиас. — Я здесь, герр гауптштурмфюрер СС! — Из полумрака заброшенной церкви высунулся весь облепленный пыльной паутиной штурмшарфюрер СС. — О! — оценив внешний вид командира своей охраны, улыбнулся Матиас. — Я вижу, ты понял, что нужно делать? — Яволь, герр Грейс! — отодрав от лица несколько клейких паутинок, прищёлкнул каблуками Дитерикс. — Парни, — окликнул он своих бойцов, — все, кроме тех, кто в карауле, варит жрать и занимается животными — на уборку всего этого срача! — Он вновь провел руками по лицу — так просто избавиться от паутины ему не удалось. — Тфу, ты, гадость какая! — выругался он. — И побыстрее — нам ещё здесь ночью куковать! Начальство отошло в сторону, пропуская в церковь солдат, которых тут же принялся загружать работой штурмшарфюрер СС. — Никогда в христианском храме не доводилось ночевать, — признался Матиасу Бунге. — Как-то… — Успокойся, дружище! — обняв камрада и коллегу за плечи одной рукой, постарался успокоить его Грейс. — В храме Исиды, значит, проблем у тебя не возникло? — напомнил матиас про Египетскую экспедицию. — И в храме Анубиса спокойненько во сне храпел и пузыри пускал! — весело засмеялся гауптштурмфюрер СС, встряхнув напарника. — Неправда! — притворно возмутился тот. — Это ты храпел и пускал пузыри! Я — не храплю! — Но дрыхнул-то ты спокойно? Без задних ног? — продолжал допытываться Матиас. — Ну… да… Спал спокойно, — признал его правоту Бунге. — Так какая тебе разница, старина? Там были одни боги, тут — другие… — Другой, — поправил его Вальтер. — Истинный Бог один! — Не знал, что ты настолько верующий, Вальти. Но, не переживай — всё образумится! Пока эсэсовцы разговаривали, на площади вновь появился угрюмый староста с тремя взрослыми мужчинами, нагруженными какой-то поклажей. Судя по их внешнему сходству — сыновьями деревенского головы. Отозвав в сторону Душана, подходить к немцам староста не стал, угрюмый бородач принялся с ним что-то обсуждать вполголоса. Через несколько минут старик-серб подошел к эсэсовцам и произнёс: — Местные жители еду принесли, как просили. Теперь просят заплатить… Грейс вызвал к себе начальника охраны и, указав на старосту, бросил: — Заплати, Дитерикс, сколько он просит. И не борзей! Мы сюда не на один день пришли — не протянем долго на концентратах, суррогатах и тушёнке. А станешь запугивать — разбегутся по этим чёртовым горам, как тараканы… А то и за стволы еще возьмутся, — понизив голос, добавил он. — А оно нам надо? Партизан в округе и без того хватает. — Понял, — коротко ответил начальник группы силового сопровождения. — Сделаю, герр Грейс! Когда слегка подобревший староста скрылся, оставив на мостовой мешки с продуктами и спрятав в карман штанов щедрое вознаграждение в рейхсмарках, к немцам вновь подошел старый серб, успевший перекинуться с местным главой еще парой-тройкой фраз. — Что, эта бородатая рожа с нами даже разговаривать не желает? — недобро усмехнулся Бунге, наблюдая, как солдаты переносят продукты на импровизированную кухню, разбитую немного в стороне от входа в церковь. — Церковь засрали, от настоящих арийцев хари воротят… Плохое у меня предчувствие, Матиас, — вновь завел свою шарманку Вальтер. — Пойду распоряжусь, чтобы караульные в оба смотрели. Бунге ушел, а старик, оставшись один на один с гауптштумфюрером СС, интригующе произнес: — Я узнал у старосты, отчего церковь заброшена… — Он тебе рассказал? — Глаза Матиаса загорелись от предвкушения тайны. А что она будет, он ни капли не сомневался. — Давай уже, не томи! — По селу ходит одна древняя легенда, — произнёс старик. — И я угадал со временем — «вторая волна переселения». — Да ты вообще уникум, Душан! — похвалил старика Грейс. — Жаль, что ты не немец — мог бы сделать отличную карьеру в нашем ведомстве. Но, сам понимаешь, для восточных народностей это практически нереально… — Виновато развёл он руками. — Я никогда не понимал этой националистической политики… — Какая карьера, господин Грейс? — печально покачал головой старик. — Я уже и так одной ногой в могиле. Я был бы счастлив, если бы сумел провести рядом с вами остаток дней, наблюдая за вашей работой… Ну, насколько хватит сил, конечно. — Ну, это я тебе могу гарантировано пообещать. Такой помощник мне всегда пригодится. Ты просто кладезь информации! Так что тебе рассказал староста? — вновь вернулся Матиас к предыдущей теме разговора. — Староста точно не знает, — покачал головой Душан, — но как ему рассказывал отец, а отцу — дед, а деду прадед… — А тому его прапрадед, — продолжил несложную логическую цепочку Матиас. — На этом можешь остановиться. — Хорошо. Одним словом, где-то около трёхсот лет назад тьма вышла из дьявольской пещеры и накрыла собой всё село. — Что за тьма? — Тут же вцепился Грейс. — Он не знает, — вновь мотнул головой Костич. — Всё твердит про какое-то зло. Вставшие на защиту людей священники были умерщвлены прямо в своей святой обители. И над ними был проведен какой-то обряд. Чтобы выжить, уцелевшим жителям села пришлось отсюда бежать. Они скитались больше сотни лет, пока наконец, не вернулись в родные места. Однако, все священники, которые пытались возродить осквернённую церковь, очень быстро умирали. Селяне даже писали слёзные прошения в Сербскую митрополию… — И успехов, я так понимаю, в этом не достигли? — Да, пару раз приезжали какие-то монахи-мракоборцы, — ответил Душан. — Во время одной из попыток эту церковь заново освятить, большая часть из них отдала богу душу. Именно тогда Сербской автокефальной церковью было принято решение закрыть её навсегда. Что и было сделано… — Но нас-то староста отчего-то туда пустил… — возразил Матиас. — Первые годы к церкви вообще боялись приближаться, — пояснил старик. — Но ничего страшного не происходило. Вот они время от времени её и использовали. В основном, размещая в ней чужаков. — Таких как мы, — усмехнулся Грейс, — которых не жалко. — Но это происходило очень редко, последний раз еще при деде нашего старосты. — Оно и видно, — произнёс эсэсовец. — Но, ничего, мои парни всё вычистят — будет как новенькая! Так, а что там с пещерой? Ну, из которой вышла тьма? — повторил он слова старика. — Далеко до неё добираться? — Нет, — мотнул головой Душан. — Рядом она — не дольше часа пешком. Местные оттуда лёд для собственных ледников таскают… — И никакой тьмы, значит, не боятся? — хохотнул Матиас. — Вот в таких случаях меня всегда это двоедушие поражало: тьма-тьмой, но если надо для хозяйства, то чуть-чуть можно. — Они рубят лёд у самого входа. Далеко заходить боятся. Хотя, как утверждает староста, лёд там намного чище… — Не дольше часа, говоришь?.. — задумчиво произнёс профессор. — Пока мои ребятки приберутся, пока сготовят ужин… У тебя еще остались силы, старина? — спросил эсэсовец у старого серба. — Не столько, сколько хотелось бы, — отшутился Костич, — но на «туда и обратно» ещё хватит. — Отлично! Вальти! Вальти! — возбужденно закричал Матиас. — Тащи сюда свою задницу! Выходим через десять минут! Особо нацистам собираться и не пришлось — всё, что им требовалось для небольшого ознакомительно похода было давно собрано и упаковано в заплечные армейские ранцы. Пришлось только добавить к походному скарбу несколько мощных электрических фонарей, поскольку, в пещере будет, скорее всего, темно. Да прихватить рюкзак с альпинистским снаряжением и веревками, если вдруг придётся куда-то карабкаться. Распределив основную поклажу между пятёркой солдат отделения охраны, нацистские археологи отправились на поиски проклятой ледяной пещеры. Конечно, дорога до предполагаемого места была еще сложнее и хуже, чем до самой Крнячи, но она вполне угадывалась среди зарослей постепенно желтеющей горной растительности. Особо не спеша, немцы добрались до высокого входа в огромную пещеру минут за пятьдесят, не больше. — Внушительно… — задрав голову, чтобы увидеть далёкий каменный свод, произнёс Бунге. — Интересно, насколько далеко она идёт? — Староста сказал, что больше чем на километр-два не забирались даже их деды в лучшие времена, когда тьма еще не вышла из этой дьявольской дыры. — Фонари приготовить! Ледоступы надеть! — распорядился гауптштурмфюрер СС, взглянув на тёмный зев пещеры, из которого даже на расстоянии тянуло холодом. Солдаты быстро достали и снарядили необходимое оборудование, раздали фонарики начальству, помогли нацепить на уже отриконенные [35] горные ботинки специальные кошки с острыми металлическими шипами. Собираясь в горную экспедицию, Грейс выбирал только качественное снаряжение, советуясь по этому поводу с настоящими специалистами. Да и каждый солдат во взводе его охраны имел довольно солидный опыт горных восхождений, которого сам Матиас был лишён, как и его помощник — Вальтер Бунге. 35 Трикони — стальные зубчатые набойки на подошвы горных ботинок (ботинок для альпинизма и горного туризма), имевшие распространение в первой половине XX века. Название они получили от производившей их с 1912 года швейцарской фирмы Tricouni (название соответствует прозвищу изобретателя триконей женевского ювелира и альпиниста Феликса-Валентина Генекана (Felix-Valentin Genecand, «Tricouni»; 1878–1957 гг.). Отриконенные ботинки использовались альпинистами и горными туристами, а также геологами и военнослужащими горнострелковых подразделений (преимущественно, швейцарской, немецкой и австрийской армий). Поверх триконей могли надеваться альпинистские кошки. Однако, хоть никакого реального опыта у нацистов-археологов и не было, но они провели несколько дней на специально альпинистской базе, где горные стрелки из «Эдельвейса» [36] их худо-бедно, но научили пользоваться горным оборудованием и снаряжением, а также погоняли по близлежащим отвесным скалам. Так что какое-то представление у нацистов имелось. Пригодились и захваченные с собой из лагеря тёплые куртки, в недрах ледяной пещеры, как предполагал Грейс, температура должна была держаться не выше минус пяти пяти-семи градусов по Цельсию. А простывать в самом начале экспедиции её руководитель совершенно не собирался. Болеть в экспедиции — та еще морока. 36 1-я горнопехотная дивизия (нем. 1. Gebirgs-Division) — тактическое соединение (дивизия) вооружённых сил нацистской Германии (вермахта), созданное 9 апреля 1938 года в Гармиш-Партенкирхене, Бавария. Решением командования сухопутных сил вермахта от 31 марта 1938 года цветок эдельвейса был определён в качестве эмблемы дивизии, в связи с этим её также называли дивизией «Эдельвейс» (нем. Edelweiss-Division). Дивизия являлась элитным ударным соединением вермахта. Горные пехотинцы были обучены передвижению в горах на лыжах, скалолазанию, длительным маршам и выживанию в суровых условиях. — Готовы?! — поинтересовался он для проформы, когда вся команда облачилась для исследования пещеры. — Тогда вперед! — дождавшись положительного ответа от всех участников, распорядился он. Лёд, выползающий из самых недр огромной пещеры, встретил немцев уже у самого входа. Серый, подтаявший и ноздреватый, он не впечатлил своим видом никого из эсэсовцев, разве что внушил им некоторое отвращение своим непритягательным видом и вмороженной в него грязью. Неподалеку от входа, куда еще доставали солнечные лучи, были заметны глубокие выработки льда в общем массиве замороженной воды — именно здесь местные жители и брали его для собственных нужд, опасаясь заходить вглубь проклятой «дыры в ад». Грейс же считал все эти слухи и домыслы об «исходящей тьме» не более, чем суевериями. Однако, как показывала практика, именно старые суеверия, зачастую, и выводили известного археолога на правильный след. — За мной! — взмахнул рукой Матиас, включая фонарь и вбивая острые кошки в скользкую поверхность. Благо, выбирать направление пока не приходилось — в темное чрево горы пока вела лишь одна «дорога». Лед покрывал пещеру сплошной коркой, не оставляя ни единого свободного места. Стены, пол и даже потолок громадной пещеры были покрыты толстым слоем замёрзшей воды. Солнечные лучи, проникающие в пещеру, пронизывали своим ярким светом ледяные стены, создавая причудливую игру света и тени, добавляя еще больше загадочности и волшебства этому месту. Вальтер, которого в последнее время что-то сильно тяготило, даже забыл о своих переживаниях, помимо воли засмотревшись на эти сказочные красоты. Его окружал удивительный мир ледяных сталагмитов и сталактитов, создающих порой неповторимые формы и узоры. Даже слегка грязноватый лед, сияющий в лучах заходящего солнца не портил этой величественной картины. Окрашенный в различные оттенки синего и белого, он создавал впечатление сказочного ледяного города. — Вальти, не зевай! — оторвал Бунге от созерцания ледяных красот слегка насмешливый голос Грейса. — Нам еще в лагерь до темноты надо успеть вернуться! Глава 11 Команда профессора Грейса уходила всё глубже и глубже в недра обширного пещерного ледника. Уже давно потерялся далеко позади гигантский вход в пещеру, а солнце не подсвечивало ледяные наросты своими лучами. Теперь лишь лучи электрических фонарей, что были тусклыми по сравнению с естественным освещением, разгоняли вековечный мрак. Бунге, который поначалу любовался вычурными ледяными композициями с детской непосредственностью, весьма приуныл, но пока продолжал послушно брести по бесконечному ледяному тоннелю за руководителем экспедиции. Зато гауптштурмфюрер СС ломился вперед по застывшей подземной реке, словно лось во время гона, только прозрачные хрусталики вылетали из-под металлических шипов на его ботинках, когда он с силой вонзал их в девственный лёд пещеры. К удивлению Вальтера, старикан-унтерменш спокойно переносил все тяготы пути, невзирая на почтенный возраст. И если ноги у самого Бунге с непривычки начали ныть, то по пожилому сербу этого было совершенно не видно. Да он даже не запыхался! Как ему удаётся так бодро идти? Вальтер никак не мог этого понять, краем глаза наблюдая за худым и жилистым попутчиком, у которого изо рта даже пар, казалось, совсем не вырывается. Вон, Матиас, парит, как паровоз под полными парами, да и парни-автоматчики от него не отстают — буквально окутаны теплыми клубами выдыхаемого воздуха. Большая влажность, отрицательные температуры, тепло разогретых человеческих тел… А старикан идёт, как на прогулке по Унтер-ден-Линден [37] , даже не разогрелся, и никакие трудности его, похоже, не берут. Даже пар изо рта едва-едва идет… Или это дыхание охранников его накрывает время от времени? — Матиас! Может достаточно на сегодня? — Бундге пришлось напрячься, чтобы догнать убежавшего вперед начальника экспедиции. Он даже пару раз едва не навернулся на мощном наплыве льда, образовавшем на его пути большой бугор. — Нам же еще назад… — запыхавшись, выпалил он. 37 Сама по себе Унтер-ден-Линден перед Бранденбургскими воротами похожа на московский Арбат. Куча разных художников, мимов, ряженых, уличных певцов и всяких других развлечений. Матиас взглянул на часы со светящимся в темноте циферблатом и стрелками, прикидывая что-то в уме. — Еще успеваем, дружище! — произнёс он. — Полчаса ходу, а затем разворачиваемся. — А смысл? — пожал плечами Вальтер. — Пока ничего интересного мы даже не встретили… — Заметив развязавшийся на ботинке шнурок, замначальника экспедиции нагнулся, чтобы его завязать. — Scheisse! — Луч света от фонаря Бунге упал ему под ноги, высветив в прозрачном льду ужасающую картину. От увиденного немец дернулся и поскользнулся, со всего маху впечатавшись задницей в твердую и холодную поверхность. А затем, сидя на пятой точке, по крабьи трепыхаясь, отполз назад. — Что с тобой, Вальти? — кинулся к напарнику эсэсовецу. — Ты в порядке? — Т-т-ам… т-так-кое… — Заикаясь от испуга, указал под ноги Матиасу Бунге. — Что? Ногу подвернул? Задницу отшиб? Копчик сломал? — Грейс, так и не догадавшись, чего от него хочет Вальтер, засыпал его вопросами. — В-вниз п-п-а-асм-матри! Под ноги! — наконец выдохнул Бунге, продолжая тыкать трясущейся рукой в сторону льда под ногами Грейса. — Вниз? — Наморщил лоб гауптштурмфюрер СС, но всё-таки послушно посмотрел себе под ноги. — Чтоб меня разорвало! — Глаза Матиаса едва не вылезли на лоб, когда он, наконец-то увидел, что у него находится под ногами. — А вот и первое подтверждение моей теории! — Подсвечивая себе фонариком, нервно хохотнул гауптштурмфюрер СС. К этому моменту вокруг начальства собрались и стрелки-охранники, направив свет своих электрических фонарей на лед под ногами. Сквозь прозрачную толщу замерзшей воды виднелись два искаженных человеческих лица. Вмороженные в ледник тела были облачены в черные монашеские сутаны. А у одного намертво вмороженного в лёд монаха на груди даже виднелся золотой массивный наперстный крест, в который тот судорожно вцепился правой рукой. У Вальтера даже сложилось такое впечатление, что перед смертью покойник хотел совать крест с шеи, но не успел. Причем, само состояние трупов, как показалось Бунге, пребывало в таком отменном состоянии, как будто они замерзли мгновенно в толще льда, а не постепенно, как это бывает в «наползающих» ледниках. Мертвецы не покорёжены и не раздавленны. Вальтер сам в этом не разбирался, но как-то слышал краем уха на базе горных стрелков как это обычно происходит. — Как они сюда попали, Матиас? — спросил Вальтер, поднимаясь на ноги. Он всё никак не мог отвести глаз от лиц этих бедолаг, искаженных настоящим ужасом, от их широко раскрытых глаз и ртов, распахнутых в истошном крике. А в постоянно перемещающемся свете электрических фонарей, по их лицам пробегали тени, которые, казалось, оживляли этих замороженных мертвецов, заставляя их снова и снова содрогаться от ужаса. — А ты до сих пор этого не понял? Это те самые монахи, приехавшие в эти горы сразиться с тьмой. По всей видимости, не все погибли в церкви, как рассказывал староста. Некоторые не испугались забраться в пещеру. Похоже, здесь они решили найти тот самый корень зла, на который грешат местные жители. — А что с ними случилось? Как они попали в этот ледяной плен? — не унимался Бунге, которому было совершенно не по себе. Если не сказать больше — Вальтеру было до жути страшно и хотелось, как можно скорее, свалить отсюда подальше. Ни в одной экспедиции ему не было так плохо, как сейчас. Хотя, ему приходилось бывать и в более серьёзных переделках. Но сейчас чувство опасности просто надрывалось, требуя, чтобы он поскорее повернул назад. — Об этом мы можем только гадать, дружище… — Неопределенно пожал плечами гауптштурмфюрер СС. — Но знаешь, что меня больше всего поражает в этом случае? Просто нереальная сохранность тел. Они как живые… А такого, вообще-то, просто не может быть! — Эти двое бедолаг застыли, словно мухи в янтаре! — воскликнул Бунге. — Как будто сама Смерть застала их на вздохе… — Спокойно, дружище! — заметив весьма взвинченное состояние напарника, постарался успокоить его гауптштурмфюрер СС, взяв под локоть и оттащив в сторону. — Возьми себя в руки! — горячо зашептал он ему на ухо. — Не надо сеять панику среди солдат! Мы-то с тобой уже всякого в экспедициях повидали… С чего ты вдруг так разнервничался? — Не знаю, Матиас… — признался Вальтер. — Просто меня с самого начала приезда в эти горы преследует какое-то нехорошее предчувствие… Раньше со мной такого никогда не происходило… — Вот что, старина, — произнёс Грейс, — пожалуй, по возвращению в лагерь я под каким-нибудь благовидным предлогом отправлю тебя назад в Берлин. И не спорь! — Остановил он движением руки рвущиеся из груди Вальтера возражения. — Мне тяжело видеть, как ты мучаешься, дружище. Я ведь всё понимаю — нервишки у нас у всех в последнее время ни к чёрту. Война их основательно потрепала… — А как же ты один? — Бунге не стал больше возражать своему другу и командиру, решив поступить так, как он советует. — Душан поможет, — ответил Грейс. — Старикан оказался настоящей находкой. Тебя он, конечно, полноценно не заменит, но я его поднатаскаю. — Прости, Матиас… — виновато произнес Вальтер. — Сам не знаю, что на меня нашло… — В Берлине покажись хорошему эскулапу, — посоветовал гауптштурмфюрер СС. — Такое подавленное состояние может быть следствием какого-нибудь заболевания. Тьфу-тьфу-тьфу, конечно, — шуточно сплюнул он через левое плечо. — Но врачу стоит показаться. — Хорошо! — Послушно кивнул Бунге, на душе которого хоть и немного полегчало, но отпускать совсем не спешило. Нужно было для начала хотя бы выбраться из этого ледяного ада, сверкающего в свете фонариков и окружающего Вальтера со всех сторон. — Не пора нам назад? — Потерпи еще немного, дружище, — бросив взгляд на часы, потрепал по плечу напарника Грейс. — Пройдем еще буквально несколько десятков метров, вон за тот поворот, — Матиас посветил фонариком вдоль тоннеля, бугрящегося ледяными наплывами, который, действительно, метров через пятьдесят круто забирал в сторону. — И сразу назад! Обещаю! — Хорошо… — нехотя выдавил Бунге, которого неожиданно вновь начало накрывать необоснованной ничем волной паники. — Только давай побыстрее покончим с этим, — жалобно попросил он, чувствуя, как его сердце сжимают холодные тиски, так похожие на костлявые руки смерти. — Тогда не будем терять время! — обрадованно произнёс, ободряюще хлопнув по плечу своего напарника. — Ребятки, за мной! — Гауптштурмфюрер СС оборвал тревожные перешёптывания своих бойцов, которые тоже чувствовали себя не в своей тарелке. Лишь один старик-серб не терял самообладания, и с непоколебимым выражением лица первым пошёл за убегающим в темноту Матиасом. Профессор рванул к повороту так, что только пятки засверкали в лучах фонарей стрелков. У Грейса тоже было предчувствие, только совершенно другого толка — он, словно собака, наконец-то взявшая след, шёл к открытию тайны заброшенного в горах поселения. Это чувство было ему хорошо знакомо, ведь именно с таким чувством он и делал ранее все свои археологические находки. Оставив за спиной высоченный толстый сталагмит, выросший на повороте ледяного тоннеля, гауптштурмфюрер СС с разгона вылетел в огромный зал, размеры которого он в первый момент даже не сумел оценить. Но поразили его вовсе не гигантские размеры карстовой пещеры, а само убранство этой, если можно было так выразиться, «скорбной обители». Ведь ничем другим, как поистине потрясающей ледяной усыпальницей это «помещение» быть не могло. По роду своей деятельности Грейсу часто приходилось бывать в разнообразных усыпальницах: в Египетских пирамидах Луксора и курганных гробницах древнего Китая, в мезоамериканских пирамидах Ацтеков и в погребальных пещерах доколумбовых Майя, в средневековых усыпальницах Европейских монархов — перечислять можно долго. Матиас пораженно стоял, пожирая взглядом открывшуюся ему картину. Такого великолепия он не встречал ни в одной усыпальнице, которых повидал в своё время немало. И над окружающим его великолепием явно потрудились поистине гениальные скульпторы. Вот только откуда они взялись в это горном захолустье? Сразу за поворотом начиналась вырезанная во льду дорога, которую неизвестные мастера идеально выровняли, и отшлифовали до зеркального блеска. Мало того, где-то в глубине, из самой толщи льда, исходило мягкое сияние, подсвечивая дорогу идущему. Отсюда не было видно, но в конце пути тоже был виден какой-то неясный свет, но что это разглядеть Матиас пока не мог. Вдоль ледяной дороги стояли на коленях изваяния скорбящих женщин и мужчин, вырубленные из белоснежных гигантских сталагмитов. Именно эти фигуры и позволили Грейсу догадаться, куда же он в конце концов попал. И опытный археолог уже примерно представлял, что он увидит в конце пути. Прозрачному льду на стенах стен пещеры тоже были приданы весьма изящные формы в виде многочисленных барельефов и горельефов [38] , повествующих, видимо о жизненном пути того, кто покоился в этом «последнем пристанище», пребывая в холодных объятиях костлявой старухи по имени Смерть. 38 Горельефом называется один из видов скульптурного рельефа, в котором изображение выступает над плоскостью более чем наполовину. Горельеф ближе к объемной скульптуре, чем другой, более плоский вид декора — барельеф. — Что это, Матиас? — раздался за спиной Грейса изумленный возглас Вальтера. — Как это всё может быть здесь? — А я же говорил, дружище… Говорил… — Голос Матиаса прерывался от возбуждения, ведь он и сам не ожидал обнаружить находку подобного уровня. — Ты понимаешь, Вальти, что мы с тобой нашли? Ведь это — открытие поистине международного уровня! Посмотри, какое великолепие! Как будто древние боги сошли с небес и создали всю эту красоту… — А если серьёзно, — перебил соратника Вальтер, — кто мог всё это создать? — Пока не знаю, — мотнул головой профессор. — Но ты посмотри внимательнее на все эти ледяные барельефы… Видишь, местами там встречается какое-то письмо! На первый взгляд мне не знакомы эти символы… Но, клянусь тебе, Вальти, мы его расшифруем! — Ты думаешь, что это всё, — Бунге развел руками, словно охватывая пространство пещеры, — старше трех сотен лет, когда, якобы, тьма вышла из этой ледяной пещеры? — Протри глаза, старичок! — Матиас весело толкнул напарника локтем в бок. — Какие три сотни! Я с уверенностью могу сказать, что эта пещерное творчество будет куда как древнее Египта и Рима! У меня на такие находки настоящее чутьё! Вот посмотришь — наши имена золотыми буквами впишут в анналы мировой археологии! — А почему лед светится, герр Грейс? — неожиданно поинтересовался один из стрелков, что с открытым ртом пялился на окружающее его великолепие. — Не знаю, Алан, — ответил подчинённому гауптштурмфюрер СС. — Похоже, что это какое-то интересное физическое явление, типа фосфорного свечения в темноте гнилушек. Вот видишь, — он показал солдату свои часы со светящимися стрелками и циферблатом. Только здесь всё куда более масштабно… — А-а-а… — ответил Алан, вновь основательно зависая. — Так, парни! — громко хлопнул в ладоши гауптштурмфюрер СС. — Расслабляться еще рано! Топаем вперед, смотрим, что там… — Да как-то жалко такую красоту острыми кошками портить… — И стрелок указал на идеально отшлифованную поверхность дороги. — Хорошо, можешь оставаться здесь — будешь тылы охранять… — Виноват, герр гауптштурмфюрер СС! — Вытянулся в струнку стрелок. — Не оставляйте меня здесь… Я тоже посмотреть хочу… что там… Тогда вперед, камрады! Нам надо спешить, если не хотим застрять в горах на ночь! — распорядился профессор. — А уже завтра запасёмся всем необходимым и…- И профессор Грейс, словно летний мотылёк устремился на свет далёкой свечи. По мере приближения к свечению в конце «траурного пути», оказавшегося, в отличие от зеленовато-голубого свечения самой дороги, кроваво-красного оттенка, Грейс понял, что он не ошибся и на этот раз. Это действительно была своеобразная усыпальница. Единственная в своём роде, а оттого и уникальная донельзя. На небольшом ледяном пьедестале, украшенном, как и всё вокруг искусными резчиками, покоился «хрустальный гроб». Нет, никакого хрусталя здесь, конечно, не было — гроб, как и пьедестал, был вырезан из единого куска льда, который никогда не тает в глубине этой пещеры. Но кто и когда сотворил здесь такое чудо? Вот достойная загадка, ответ на которую принесёт профессору Грейсу мировую славу. Да и без разгадки слава ему теперь железно обеспечена! Матиас подошел поближе и во все глаза уставился на тело, заключенное в настолько чистейший лёд, что его практически не было видно, если бы не кровавая подсветка, проявляющая границы ледяной домовины. — Он словно бы парит в воздухе… — прошептал подошедший Вальтер, тоже неподвижно замерший возле гроба. Мертвец — весьма молодой человек, не старше тридцати лет, заключенный в прозрачную глыбу льда, казалось, просто прилёг на минуточку отдохнуть, настолько отлично он сохранился. Лишь очень бледное лицо, в котором не было ни капли «крови», выдавало в нем покойника. — А это что? — дернулся в сторону Бунге, едва не сбив с ног стоявшего за его плечом старика-серба. — Это… Это… Это же… Посиневшая верхняя губа обитателя ледяной усыпальницы была вздернута, как у озлобленного пса, а из-под неё торчали два острых игольчатых клыка, измазанных чем-то алым, похожим на свежую кровь. — Это вурдалак, Матиас! — Наконец сумел справиться с волнением Вальтер. — Бинго, Вальти! — воскликну Грейс. — И это — цель нашей миссии! И мы её достигли! Даже не думал, что это случится так скоро… — И как он на нашего серба похож… — Продолжил Бунге, не отрывая глаз от мраморно белой рожи оскалившегося вампира. — Конечно похож, — выступил вперед старик, одним движением руки вырывая глотку Вальтеру мгновенно отросшими когтями на пальцах, — ведь это мой сын! Глава 12 Я проснулся и долго лежал, глядя в потолок, украшенный изящной лепниной. Сон, который приснился мне сегодня, был настолько реальным, как будто происходил на самом деле, а я был его непосредственным участником. Даже запах свежей горячей крови до сих пор будоражил мои ноздри. Что, а самое главное — почему я всё это видел? В реальности происходящего я совершенно не сомневался. Вот только как события, произошедшие с фрицами в ледяной пещере, попали в мой сон? Я уже понял, что был свидетелем плачевного, но закономерного конца очередной группы нацистов, одну из которых я лично уничтожил, пребывая «в образе» восставшего скелета из Комо. Я прикрыл глаза, вспоминая сон, стараясь восстановить в памяти его мельчайшие подробности. А то ведь знаете, как бывает? Открыл глаза, и, вроде бы, помнишь все, словно это было наяву. Но уже через пару минут вообще не можешь вспомнить о произошедших во сне событиях. И, как не пыжься — словно мокрой тряпкой стёрли запись мелом со школьной доски. Однако, я сумел без особого труда восстановить увиденное: и как фрицы забрались в какую-то ледяную пещеру, и как нашли там вмороженные в лёд тела монахов, и как вышли в какую-то ледяную усыпальницу, где в саркофаге из прозрачного льда «хранился» какой-то дохлый вампирёныш. А вот дальше события понеслись настоящим галопом: привлеченный нацистами в качестве помощника местный старикан-серб, оказался не тем, за кого себя выдавал. Он, оказывается, был тоже той еще тварью — вампиром, и отцом того самого вмороженного в лёд кровососа. В мгновение ока вырвав отросшими на руках когтями глотку заместителю начальника экспедиции — некоему Вальтеру Бунге, старикан на мгновение припал ртом к хлещущей из разорванных жил струе крови. Пока опешившие немцы не вышли из ступора, старикан-вампир отбросил в сторону безвольное мертвое и совершенно обескровленное тело, словно старую поломанную куклу, и буквально растворился во тьме ледяного подземелья. — Где он, сука? Куда делся? — заголосили стрелки охраны, когда их куцые мозги наконец-то вышли из ступора. Лязгнули металлом взводимые затворы автоматов, и маленькая армия гауптштурмфюрера СС ощетинилась смертоносным оружием, готовая в любую секунду пустить его в ход. Темноту ледяной пещеры расчертили лучи электрических фонарей, но чертов упырь словно сквозь землю провалился. Под защитой автоматов профессор Грейс кинулся к своему другу и коллеге, но помочь ему он уже никак не мог — тело бедняги Бунге уже начало остывать, покоясь на холодном льду, слегка расплавленном горячей кровью доктора исторических наук. «А ведь он предчувствовал такой конец, — неожиданно подумал Грейс. — Недаром же он просился обратно». — Прости, друг… — виновато прошептал гауптштурмфюрер СС, закрывая широко распахнутые глаза Вальтера, в которых плескалась какая-то детская обида на весь мир и судьбу, так несправедливо обошедшуюся с ним. — Кто ты такой, Душан?! — словно раненный зверь, заревел Матиас. — За что ты так с ним? Мы же могли договориться! И все бы остались в выигрыше! — С пищей не договариваются! — Пришел неожиданный ответ. — Её просто жрут! Как только эсэсовец и его солдаты не пытались определить направление, откуда пришел ответ, они так и не смогли этого понять. Слова сербского вурдалака, казалось, звучали отовсюду. — Мы можем предоставить тебе гораздо больше, нежели ты даже сумеешь себе представить! — прокричал в темноту Матиас. — Десятки, сотни, даже тысячи таких вкусных для тебя человечков мы можем поставлять хоть ежедневно! — потихоньку начал «выдавать» секретную информацию, насчет которой его инструктировал лично Вилигут. — Мы хотим сотрудничать! Выходи, Душан! С нами тебе больше никогда не придётся скрываться в темноте! С нами тебя ждет счастливое будущее! С нами… — Ненавижу людишек! — прошелестело в ответ, а следом мелькнула стремительная тень, и двое стрелков рухнули на лед с напрочь оторванными головами, заливая пространство вокруг себя потоками крови, хлещущей из обрубков шей. — Вы — жертва, а я — охотник! И мне очень нравится охотиться на таких, как вы! Перепуганные стрелки, заполошно замолотили из автоматов по сторонам, но это ровно ничего не изменило — стремительная тень, за которой человеческий глаз был не в состоянии уследить, мелькнула еще раз, и на льду забились в конвульсиях еще двое солдат, лишенных голов. — Ты не понимаешь, — продолжал надрываться побледневший словно накрахмаленное полотно Матиас, — мир изменился! Люди изменились! Мы еще можем договориться! — Люди ничуть не изменились за пробежавшие тысячелетия, — прошелестела темнота вкрадчивым голосом старика-серба. — И не изменятся за следующие. Вы как были для меня пищей, так ей и останетесь! И мне не нужны подачки от смертных! Мне не нужно никакое сотрудничество! Владыка Каин сам берет, что хочет и сколько хочет! — гулким смехом рассмеялась темнота. — И ваши жизни я тоже заберу… — Постой! — пораженно воскликнул Грейс. — Ты — тот самый Каин? Сын Адама и Евы? — Насчёт Адама спорить не стану, — донеслось из темноты, — он мой отец… А вот насчет матери ты ошибся, Матиас. — Так некоторые легенды были правы? — ахнул профессор Грейс, позабыв про опасность и собственную скорую смерть, избежать которой ему не удастся. Но перед ним только что открылась еще одна древняя тайна. — Твоя мать — Лилит? — Моя мать — ужас, летящий на крыльях ночи! — с каким-то благоговением произнес первый на земле упырь. — Не пачкай её имя своим нечестивым ртом, смертный, — угрожающе произнёс Каин, — иначе будешь умирать долго и мучительно! Тень мелькнула еще раз, утаскивая в темноту стрелка, последнего оставшегося в живых. Боец даже пикнуть не успел, как расстался с жизнью. Только какая-то тихая возня в темноте, да булькающие звуки — вот и всё… Профессор Матиас Грейс остался в одиночестве у ледяного саркофага в окружении обезображенных трупов своих верных бойцов. Руки у гауптштурмфюрера СС подрагивали от избытка адреналина в крови, но он, к своему собственному удивлению, совершенно не боялся. Он уже принял свою судьбу, просчитав, что сопротивление старику-сербу… Да и не серб он вовсе — в те далёкие времена еще и национальностей никаких не было. В общем, сопротивляться старому, как сам мир упырю, было просто бесполезно. Поэтому, Матиас вытащил из кармана подрагивающей рукой пачку сигарет и закурил, жадно глотая табачный дым. Тьма расступилась, выпуская на тускло освещенный пятачок света прародителя всех кровососов и, по «совместительству», первого на земле убийцу — библейского злодея Каина. — Всё никак перед смертью не накуришься, Матиас? — невозмутимо промокнув окровавленные уголки губ белоснежным платком, поинтересовался старик. — Будешь? — Грейс тряхнул полупустой пачкой «ECKSTEIN № 5». — За компанию… «Вот уж, кто действительно старик, — неожиданно подумалось гауптштурмфюреру СС, — несколько тысячелетий — солидный возраст для любого существа, даже такого могущественного». Грейс перед отправкой в экспедицию прочитал немало отчетов Святой Инквизиции об уничтожении подобных тварей. Матиас знал об их несговорчивости и нежелании идти на контакт. И он четко понимал поставленную руководством задачу — найти и притащить в Берлин не «живого» (так-то они мертвяки) и полного сил упыря, а того — ослабленного и немощного вампирёныша, заключенного в ледяной гроб. Откуда Вилигут и Левин раздобыли подобную информацию, гауптштурмфюрер СС не представлял, но то, что им было что-то известно на этот счет, Грейс совершенно не сомневался. Но знали ли они, что в этой горной пещере покоится тело сына самого Каина? Ответ на этот Грейс, скорее всего, никогда не узнает. — А давай! — Чисто по-человечески махнул рукой упырь, тоже переходя на «ты». До этого с профессором они общались весьма уважительно, причём в обе стороны.– Поддержу твою весьма поредевшую компанию… — Каин взял протянутую сигарету и вальяжно отмахнулся от предложенной Грейсом зажигалки — кончик сигареты задымился сам собой. — Как это? Фокус какой-то? — Матиас уставился на огонёк, раскурившийся сам по себе. — А, ну да, — усмехнулся древний вампир, попыхивая ароматным дымком, — ты же из простаков. Это магия, дружище! — Вампир вальяжно похлопал Грейса по плечу. — И она реально существует, если тебе об этом не сказали. — Мне сказали… — признался старику Матиас, делая чрезмерно глубокую затяжку. — Но я не поверил, — выдохнул он слова вместе с клубами дыма. — Даже каких-то заклинаний с защитой от тёмных сил насовали… Вот! — Он вытащил из нагрудного кармана несколько сложенных листов бумаги. — Это уже интересно, — рассмеялся вурдалак, присаживаясь на краешек ледяной подставки саркофага, — и как бы ты ими воспользовался, простак? У тебя ведь даже задатка нет? — Не знаю, — пожал плечами Грейс, — мне сказали, скажи так… — Он развернул один из листов бумаги и прочитал какую-то откровенную галиматью, написанную под сложным геометрическим узором и набором угловатых рун и символов. Неожиданно серебряный перстень на пальце гауптштурмфюрера СС — «Мертвая голова» вспыхнул нестерпимо ярко, осветив на мгновение кромешную темноту пещеры. Древнего вампира словно сдуло с ледяного постамента, зашвырнув куда-то во мрак. Только пятками в свете фонаря кровосос сверкнул. Сам же Грейс оказался заключённым в слабо светящуюся призрачную «сферу», окружающую его со всех сторон. Сфера, как будто сошедшая с листа бумаги в трехмерной проекции, слабо мерцала, переливаясь наборами сияющих в воздухе рун. Такого результата Матиас совершенно не ожидал, хоть его и инструктировали на этот счёт. Но профессору как-то не верилось в подобную антинаучную блажь, но открыто возражать Левину и Вилигуту он не посмел — ведь это бы означало полный крах его блистательной карьеры, которую ему удалось построить за несколько последних лет. А что там за оккультное дерьмо бродит в головах его высоких руководителей, ему было откровенно плевать. — Впечатляет, Матиас! — Из темноты на освещенное пространство, потирая немного «обгоревшую» рожу, которая восстанавливалась прямо на глазах гауптштурмфюрера СС, выбрался Душан. — И кто этот затейник, додумавшийся дать силу в руки простакам? Неужто тот самый отпрыск Вилиготенов? Ну, да, — не дожидаясь ответа Грейса, — продолжил вампир, — их семейка лишилась источника, а выживать в магическом мире как-то было нужно… Голь на выдумку хитра, как говорят русские… Упырь вытянул руку и прикоснулся указательным пальцем к видимой границе защитной сферы. Свернуло, пшикнуло, а палец владыки Каина ужалила маленькая изумрудная молния. — Ух, ты! — воскликнул он, резко одергивая руку. — Весьма болезненно даже для меня! А уж обычному, как вы говорите, вурдалаку, и вовсе руку оторвать может. Сразу видно, что формулы составлял настоящий знаток, я бы даже сказал эстет магических наук — стоит лишь ошибиться в одном знаке, эффект сразу сойдёт на нет. Весьма и весьма интересное сочетание… — Продолжил изучение светящихся символов верховный кровосос. — Так может, договоримся? — Грейс понял, что сумел получить небольшую передышку, и вновь принялся торговаться. — Вы просто не понимаете, насколько краше станет ваша жизнь… Он хорошо научился юлить, врать, изворачиваться и договариваться, после того как взял в жёны нелюбимую женщину ради научной карьеры. Но даже после этого у него не было шансов достичь того, чего он долбился к сегодняшнему дню. Так что влезать без мыла в любую щель он умел. — Да мне и без этого неплохо живётся, — усмехнулся кровосос. — С чего ты взял, что я хочу что-то менять в своей жизни? — Ну, как же? — притворно всплеснул руками Матиас. — А скука? Никогда не поверю, что настолько древнее существо, как вы… владыка Каин, — не испытывает этого чувства. А мы сумеем вас развлечь… — И как же, позволь тебя спросить? — Глаза вампира засветились красным, а следом их затопила настоящая тьма. — Если сумеешь меня действительно заинтересовать — я подумаю… Хотя, с пищей я принципиально не договариваюсь… Но… — Он помедлил, словно раздумывая над чем-то серьёзным. — У тебя будет шанс на вступление в мою семью… — Простите, владыка Каин, — неожиданно перебил вампира Матиас, — вы сказали, что этот молодой человек — ваш сын. Но насколько мне известно, кроме Еноха у вас не было сыновей… Если только это непризнанный богословами Гори, упоминаемый лишь единожды в «Сефер га-Яшар» [39] , да и то весьма и весьма сомнительно… 39 «Сефер га-Яшар» (ивр. «Книга Праведного», также «Книга Яшер») — одно из позднейших произведений мидрашитской агады, известное также под заглавиями «Толдот Адам» (др.-евр. «История (порождение) Адама») или «Диврей ха-ямим ха-арох» (др.-евр. — «Длинная хроника»); излагает историю евреев от Адама до эпохи Судей. Автор неизвестен, первое издание вышло, по-видимому, в XVII веке в Италии. В изложение библейских событий вставлены целые рассказы, которых нет в предшествующей талмудической и мидрашитской литературе. Значительно дополнена библейская генеалогическая таблица: происхождение Сеира, которое, по словам Ибн-Эзры (Авраам бен-Меир или Абен-Эзра — знаменитый поэт, философ, астроном, грамматик и экзегет; род. в 1092—93 г., умер в 1167 году) покрыто неизвестностью, объясняется в «Сефер га-Я». таким образом, что Сеир является сыном Гура, внуком Гори и правнуком Каина. — А ты умеешь делать правильные выводы, Матиас, — произнёс Каин. — Это действительно Гори — мой второй сын, зачатый еще в мою бытность обычным человеком… — Обычным человеком? — изумлённо расхохотался профессор. — Вы никогда не были обычным человеком, владыка! И никогда не будете им! Вы — Каин! И этим всё сказано! А что с ним случилось? — Вновь вернулся профессор к предыдущей теме разговора. — С Гори? — Енох не пожелал разделить со мной тяготы новой нежизни, боясь еще больше разгневать Его… Тогда как Гори ни мгновения не сомневался ни во мне, ни в выбранном мною новом пути… — Пути вампира? — Да. Его мне указала моя мать — Лилит… — Чёрт возьми, значит это правда! — взволнованно воскликнул Матиас — перед ним сейчас стоял непосредственный участник событий, развернувшихся тысячелетия назад! — Значит Адам после изгнания из рая действительно прожил сто тридцать лет [40] с Лилит? История была его страстью, история была его жизнью, история была единственной отрадой, которой он отдавался полностью. И то, что сейчас происходило с ним было настоящим чудом. Чудом, за которое он был готов заплатить любую цену. И древний вампир, похоже, тоже это как-то почувствовал. 40 Адам, следуя библейскому рассказу, умер в возрасте 930 лет (Быт. 5:5). — Так и было, — подтвердил Каин. — Только затем её имя было предано забвению, а меня все стали считать сыном Евы. — Первое время наш «новый путь» был весьма насыщен: смертные приносили нам жертвы и поклонялись, как богам. Так продолжалось веками и тысячелетиями, пока против нас не выступили Его апологеты, собранные в единый кулак новым мессией… Им удалось развенчать и предать забвению бывших повелителей земли — языческих богов, и низвергнуть их в адскую бездну… Лишенные своей паствы и энергии Веры, они недолго трепыхались… На нас же просто открыли охоту, перебив большей частью… Хотя это мы — охотники, а вы — жертва! Грейс видел, насколько непросто даются древнему существу весьма нерадостные воспоминания. Так что нашему «кровавому роду» пришлось превратиться в ночной кошмар, жуткую сказку, легенду и вымысел, чтобы элементарно выжить… И это, — он указал рукой на ледяной саркофаг, — последствия нашего противостояния. — Ему можно помочь? — спросил Матиас. — Можно, но не в моих силах. Только мать смогла бы… Наверное… Но я не встречал её уже несколько столетий. Возможно, её уже и нет на этом свете… И наш род в конце концов повторит участь богов. — Так вот же, владыка! — возбуждённо воскликнул гауптштурмфюрер СС. — Вот она цель — ради которой нам стоит договариваться! Это — возрождение вашего рода! Мы сейчас ведём кровопролитную войну за мировое господство… — Я в курсе! — оскалился вампир, из глаз которого ушла тьма, сделав их вполне обычными. — Помогите нам победить, а мы взамен вновь сделаем вас богом для миллионов людей! — Ты уполномочен вести подобные переговоры? — хитро прищурился Каин. — Нет, но я приведу вас к тому, кто в состоянии их проводить… На этом месте я проснулся. Но этот странный сон никак не шёл у меня из головы. Вампиры? Да вы серьёзно? Мало мне одной пленённой Лилит? Так еще и Каин навязался! Отчего-то во мне крепла уверенность, что его переговоры с руководством фашистской Германии будут успешными. Ведь эти кровопийцы стоили друг друга. И с этим нужно было срочно что-то решать. По крайней мере предупредить товарища Сталина и его помощников о новой опасности. Глава 13 После всего увиденного мысли в голове роились, словно растревоженные пчёлы в улье. Но привести их в стройную систему мне так и не удалось — на улице что-то громко взорвалось, да так оглушительно, что даже крепкий особняк сотрясло мощной вибрацией. Хорошо еще, что окна, нахрен, не повышибало! Я подорвался с кровати в чем мать родила и прилип к окну. Комната, а точнее — личные и весьма роскошные апартаменты главы рода Перовских, в которых я устроился на отдых в очередной раз, находились на втором этаже княжеского особняка. Сверху мне было отлично видно моих обеих стариканов — живого и мёртвого, стоявших во дворе, затянутом клубами сизого дыма и о чём-то возбужденно жестикулирующих руками. По возмущенному лицу Вольги Богдановича, было отчетливо видно, что он пребывает в несколько взвинченном состоянии, явно за что-то отчитывая моего молодого деда. Но, несмотря на всё недовольство мертвеца, лицо у Ваньки было счастливее некуда. Да его просто распирало от радости. Таким я его если и видел, то весьма и весьма редко. А после смерти бабушки почти никогда. А здесь — так и сверкает своей белозубой улыбкой, а все нравоучения Вольги Богдановича просто в одно ухо влетали, а куда вылетали, вы уже и сами догадались. — Что там у вас случилось? — Крикнул я, распахнув окно нараспашку и высунувшись из него по пояс. — Этот, прости Всевышний, дурень, додумался запустить во дворе «мельничный взрыв», — с какой-то детской обидой пожаловался мертвый старикан. — А откуда Ванька про него узнал? — тут же спросил я, поскольку точно знал, что ни о каком «мельничном взрыве» мой родной дедуля и понятия не имел до сего момента. — А это, прости Всевышний еще раз, ему другой дурень показал… — Виновато развёл руками покойник. — Ты, что ли, показал, Вольга Богданович? — Весело заржал я, чуть не вывалившись из окна. — Я, — потупился старикан. — Хотел его энергетические каналы проверить после восстановления… Вот и проверил — этот паразит мне чуть всю усадьбу по камешкам не разнёс, балбес! Если что, это я про себя, — уточнил мертвец, но, тем не менее, отвесил моему живому дедуле тяжёлую затрещину. — Э-э-э, уважаемый! — возмущенно засопел Ваня, потирая затылок. — Я бы попросил руки не распускать! Хоть я, вроде, вам и обязан теперь… И, вообще, за что это? — А за то, что ухи по утрам плохо моешь! — сварливо ответил Вольга Богданович. — Вот и не слышишь, чего тебе умные люди говорят! Я тебе чё сказал, убогий? — Чё? — эхом отозвался Иван. — Уд через плечо! — ожидаемо буркнул старикан. Как я погляжу, а присказка-то эта, тупая, похоже, что и несколько сотен лет назад пользовалась несомненным успехом. — Старый человек, — укоризненно произнёс Чумаков, качая головой, — а туда же, как дитя малое… — Я тебе сказал, — продолжал распекать Ивана Вольга Богданович, — подожди, не запускай! А теперь посмотри, чего натворил, стервец? — Дым, наконец, снесло в сторону, и я увидел последствия так называемого «мельничного взрыва»! Половину мощеного камнем двора как корова языком слизала. Так мало этого, оба моих деда — и живой, и мертвый, стояли на краю огромной глубокой воронки, которая не от каждой авиабомбы образуется! Вот тебе и «мельничный взрыв»! Убойная, похоже, штуковина. Только обращаться с ней нужно весьма аккуратно, а то самого разорвет на мелкие клочки. — Нихренассе! — присвистнул я, наблюдая причиненные Чумаковым разрушения. — Ну, вы даёте… Я чувствовал, как Пескоройка приступила к восстановлению причиненного ущерба. Но «заращивать» его она будет долго. Как бы этому «древнему магическому ИИ» энергии побольше подкинуть? Глядишь, и поживее некоторые процессы восстановления побегут. Надо с Богданычем поговорить на этот счет. А вдруг получится совместными усилиями повысить безопасность нашего волшебного поместья и его ускоренную «регенерацию» в таких вот непредвиденных случаях. А то, чует моё сердце после всего увиденного во сне, нам, возможно придется в ближайшее время выдержать натиск фашистских кровососов… — Приди ко мне, и я утолю все твои страхи и печали, любовь моя! — Вновь прошелестел в голове манящий голос о котором я уже подзабыл. — Ты, и только ты будешь повелевать мной, будешь повелевать «красными братьями» и будешь повелевать всем миром! — Сладко и приторно продолжал увещевать меня голос чертовой твари. — Приди ко мне, спаси меня, и я подарю тебе… — ДОВОЛЬНО!!! — От моего мысленного рыка, в который я вложил столько силы, сколько смог зачерпнуть из источника, казалось сотрясся весь ментальный эфир. — Еще раз заползёшь в мою голову, сучка зубастая — я тебя раздавлю, как навозного жука! Ты и без того слишком долго уродуешь этот мир своим присутствием! В первый момент я даже удивился подобному проявлению собственных эмоций. Но, чуть позже, немного поразмыслив, понял — это не моя реакция. Так проявил себя первый всадник, «всплыв» на поверхность из потаённых глубин моего подсознания. Его появление моментально оборвало наведенную проклятой зубастой сукой нашу противоестественную связь. Один единственный укус — и всё — она-таки сумела проникнуть в мою голову и исподволь пыталась управлять мной, даже будучи заточена в ловушку Леонардо да Винчи. Прав был Вольга Богданович — она пыталась подчинить меня собственной воле. И не будь во мне настоящего Чумы, хрен бы знает, чем бы всё это закончилось. Сумел бы я сам сопротивляться настолько древней и могучей твари? Не знаю… Ведь я мог и в прошлый раз рассказать мертвому дедуле о голосе, звучащем у меня в голове, но отчего-то вдруг не стал этого делать. А значит, эта зубастая сучка, как назвал её мой «сосед по чердаку», уже и со мной что-то сделала. И не будь во мне всадника, я бы уже разделил участь своего предка — Ратибора Тёмного. И крутила бы она мной, как хотела… Всё-таки надо мне озаботиться соответствующей защитой и от ментального воздействия, и от какого другого… Чтобы ни одна сволочь мне в башку пролезть больше не смогла. — Кто ты? — тут же пришёл ответ, а мои эмпатические способности нарисовали в ярких красках настоящий испуг демонической твари. — Я слишком слаба, чтобы увидеть твою истинную сущность! — Я тот, кто провозгласит закат этого мира! Я тот, кто очистит землю от скверны пред наступлением Конца времен! — Неожиданно «завелся» мой прежде немногословный «сосед». — Я — карающая рука Создателя, поражающая любое Зло! Да покроется оно моровыми язвами и изойдет зловонным гноем! И исчахнут уставшие звёзды, — продолжал пророчествовать Чума, — и низринет Всеотец сей несовершенный мир в горнило Первозданного Пламени! — Так ты — Чума?! — Лилит, наконец-то, узнала, с кем столкнулась и переполошилась еще больше. — Его Первый Всадник? Не говори мне, что время пророчества уже пришло! Я еще не готова раствориться в Первородном Хаосе! Я еще не жила… Это она-то не жила? Топчет землю едва ли не с самого сотворения мира! Уже давно истлели кости Адама и Евы, их детей и детей их детей, и так еще много-много поколений! А проклятая тварь всё ещё наслаждается своим существованием. — Никто не готов, — продолжал разглагольствовать Чума, словно в нём включилась какая-то заложенная «программа», — кроме Агнца и праведников Его! — Им уготовлена вечная жизнь в Царствие Его! — злобно прошипела Лилит, словно ядовитая змея, которой наступили на хвост — а я… — А ты уже своё пожила! — отрубил мой крутой дружок. — Смирись и прими волю Его! — Закончил свой «спитч» первый всадник, и вновь залег «на дно». Не знаю, что он там сделал, но голос Лилит из моей головы начисто пропал. Так что я пока что вздохнул с облегчением, быть невольной куклой, игрушкой в руках демонической упырихи, мне совсем не улыбалось. И без неё проблем хватало. Но ухо, всё-таки, надо держать востро! Вдруг опять начнёт вокруг меня свои макли крутить, а насчет своевременной помощи всадника я вообще никогда не уверен. Я вернулся в комнату, наскоро оделся и бросил взгляд на часы. Ох ёк! Это ж сколько времени я проспал? По всему выходило, что дрых я больше суток после того, как меня распробовала на вкус, причём в самом прямом смысле этого слова, самая первая женщина на земле. Вот расскажи я об этом простому человеку, он только покрутит пальцем у виска и предложит посетить психиатра. А ведь всё это — настоящая история человечества, в которую это самое человечество верить напрочь отказывается. Ведь даже школьники знают, что все мы от обезьян произошли. Спасибо товарищу Дарвину за наше психическое здоровье! Интересно, что бы сказал автор книги «Происхождение видов», если бы его свести лицом к лицу с «первой леди» нашего мира — коварной упырихой Лилит? Однако, за исключением самого момента сотворения человека, все остальное Дарвин верно ухватил — каждая тварь, созданная Творцом, эволюционирует. Как, впрочем, и сам человек. Приведя себя в порядок, я поспешил на улицу, где продолжали выяснять отношения мои старики — живой и мёртвый, молодой и старый, родной и «приёмный». Но к моему прибытию, страсти поутихли, и Ваня, почтительно наклонив голову, выслушивал претензии старого князя. Убойная штуковина этот его «мельничный взрыв» — Ромка! — радостно заорал он, когда я приблизился. — Ты это видел? Он указал на огромную яму, которая нас разделяла. — Убойная штуковина этот его «мельничный взрыв»! — А почему мельничный-то? Странное название, — произнёс я, взглянув на старика. — Это самая древняя взрывная магическая формула, разработанная твоими предками, князь, — с достоинством ответил Вольга Богданович. — В те времена пороха еще не изобрели [41] , а мельницы с мукой, нет-нет, да и взрывались [42] . Вот и решили повторить эффект. И, как видишь, удачно! 41 Первым представителем взрывчатых веществ был дымный порох — механическая смесь селитры, угля и серы, обычно в соотношении 5:3:2. Существует устойчивое мнение, что подобные составы появились ещё в древности и применялись главным образом в качестве зажигательных и разруш ительных средств. Существуют надёжные многочисленные свидетельства, что порох был изобретён в Китае. К середине первого века нашей эры селитра была известна в Китае и есть убедительные доказательства использования селитры и серы в различных комбинациях в основном для приготовления лекарств. Первое упоминание о напоминающей порох смеси появилось в Taishang Shengzu Danjing Mijue по Qing Xuzi (около 808 года) — описывается процесс смешивания шести частей серы, шести частей селитры на одну часть кирказона (травы, которая обеспечивала смесь углеродом). В Европе (в том числе и на Руси) известен с середины XIV века; до середины XIX века оставался единственным взрывчатым веществом фугасного действия и до конца XIX века — метательным средством. 42 Мука может взорваться, если она распылена в воздухе и создает пылевое облако. В таких условиях даже малейшая искра может привести к взрыву, поскольку мельчайшие частицы муки обладают большой поверхностью для взаимодействия с кислородом. Взрывоопасность муки зависит от концентрации пыли в воздухе, размера частиц, наличия источника возгорания и достаточного количества кислорода. Это подтверждается множеством инцидентов, произошедших на предприятиях, работающих с мукой и зерном. — Весьма удачно… — еще раз заглянув в яму, согласился я. — Только зачем двор испортили? — Да говорил я этому балбесу, — мертвец коротко размахнулся, намереваясь отвесить Чумакову еще одну оплеуху, но Ванька технично увернулся, — осторожно силой магический конструкт наполняй! Я уже понял, что старик-покойник вбивает науку привычным для себя способом — дедовским, застрявшим на уровне восемнадцатого века. А другие способы ему, похоже, и вовсе неизвестны. И Ванька это тоже понял, решив больше не пререкаться со стариком, привыкшим действовать весьма непедагогично. Всё равно толку не будет — уж лучше увернуться. — А этот… юродивый, весь резерв туда одним махом бахнул! — продолжал привычно ворчать Вольга Богданович. — Знал бы, что так выйдет — на полигон бы отправил! — А у нас и полигон есть? — уточнил я. — А то как же? — просветил меня мертвец. — Где еще новые заклинания испытывать? Сам же видел, как всякие балбесы норовят наш родовой особняк развалить! А Пескоройка еще и прежнюю разруху не исправила, а дружинник твой ей новую работёнку подкинул! — Да я-то откуда знал, как это — потихоньку заливать? — возмутился дед. — Я вообще первый раз такой волшбой занимаюсь! — Хех… — Старик шумно почесал свой плешивый затылок. — Твоя правда, Ванька — ты ведь даже не новик. Хоть я тебя и до третьего ведьмачьего чина подтянул. Выходит, это я маху дал? — Выходит, что так дед, — рассмеялся я, но совершенно безобидно. — С кем не бывает? — Ну, не поминайте лихом старика. — Вольга Богданович, а Иван действительно третью веду поднял? — уточнил я. Ведь насколько я помнил, некоторые ведьмаки к такому результату годами идут, а то и десятилетиями. — Взял-взял, не сумлевайся, — тряхнул головой мертвец. — Может, Ромка, в семью его примем? — задумчиво произнёс покойник. — Есть у меня один обряд на энтот счёт… Родоначальником младшей ветви Перовских станет, князем крови… — Э-э-э, ребятки! — возмущенно засопел дедуля. — А меня кто-нибудь спросил: хочу ли я в князья? Зря, что ли, наши отцы революцию устраивали, а, Рома? — Дед, ты, действительно, пока с такими предложениями не спеши, — поддержал я Ивана. — Слишком долго ты в гробу отдыхал — в мире столько всего изменилось. Не осталось в России ни дворян, ни бояр, ни каких-либо других титулованных особ. Я тебе позже обо всём этом подробнее поведаю. А сейчас мне вот что лучше скажи: с моими силовыми каналами что-то сделать можно? Вернуть им былую проводимость? — Нет, внучок, — покачал головой покойник и виновато развёл руками, — слишком уж ты их пожог-попалил. Попробовать, конечно, можно… Но, вот, получитсяили нет — не скажу. Да и времени это займёт не в пример больше, чем у твоего товарища. Здесь лучше постоянными упражнениями меридианы заново наращивать. Я сам с тобой заниматься буду! И через пару-тройку зим обязательно всё взад вернём! — Дед, — остановил я размечтавшегося старика, — я ж говорил — нет у меня пары-тройки лет. Мы сегодня ужу с Ваней уйдём мою суженую выручать… — Как сегодня? — опешил мертвец. — Вы совсем не готовы против настоящих магов… Один — калека, второй — новик-несмышлёныш, хоть и с чином. Пропадёте-сгинете! А мне тогда что делать? Как духам предков в «глаза смотреть»? Не пушшу! — Вольга Богданович растопырил руки, видимо, показывая, как он будет это делать. Может быть, кто-то и посмеялся над «безобидным» и «выжившим из ума» мертвецом, но только не я. В магическом зрении мне было прекрасно видно, как клокочет в этом тщедушном теле целая прорва энергии. Я наблюдал, как сплетаются на его неподвижных пальцах (и заметьте, сами собой, без каких-нибудь лишних телодвижений) сложные магические конструкты, на подготовку которых мне понадобится чуть не целый день. Так что противостоять этому тщедушному ходячему трупу нам с Иваном было просто не по силам. — Дед, ты пойми, мне очень надо — за свою любовь я и против тебя выйти не побоюсь! Хоть ты меня и намного сильнее, да и опытнее… — Тогда я с вами пойду! — неожиданно заявил старикан, лихо сдвинув треуголку на самый затылок. — Давно я в лихой сече не участвовал! А тевтонца в очередной раз побить… Вот его нам только и не хватало. — Дед, да послушай же ты меня! — перебил я старого князя. — А кого «на хозяйстве» оставим? Ведь без нужного пригляда, все опять может медным тазом накрыться! Ты уж лучше подготовь здесь всё в лучшем виде: и особняк, и лабораторию, и про полигон не забудь! А я обещаю, что вернусь к тебе, как только смогу. Должны же мы с тобой род Перовских возродить? — Клянёшься, что не обманешь старика? — С надеждой посмотрел на меня Вольга Богданович. — Клянусь! — искренне пообещал я. И едва я произнёс эти слова, как между мной, Вольгой Богдановичем и всем княжеским поместьем — Пескоройкой появилась незримая никем другим, кроме нас троих, устойчивая энергетическая связь. Очень похожая на ту, что соединяла нас с Лихоруком. — Не забывай, князь Перовский, что ты — неотделимая часть семьи и глава нашего рода! — Ну, да: часть команды, часть корабля! — весело улыбнулся я, вспомнив цитату из «Пиратов Карибского моря». После чего крепко обнял сухое тело Вольги Богдановича, который в ответ тоже крепко сжал меня в своих холодных объятиях. Глава 14 Трое суток, практически без сна и отдыха, мы с дедом пробирались по территории занятой врагом. Невзирая на морок, которым я окружал нас на протяжении всего пути, города, да и вообще любые населённые пункты, попадающиеся нам по пути, мы старались обходить стороной. Хотя нам очень хотелось врезать, как следуют, по расквартированным в них гарнизонах фрицев, да по частям вермахта, двигающимся нескончаемым потоком в сторону фронта. А моего юного дедулю, всё порывающегося устроить фашистам какую-нибудь диверсию, приходилось останавливать практически силой. Я втолковывал ему раз за разом, что сначала нам с ним нужно выполнить главную миссию — эвакуировать в Москву Глашу с Акулиной, а уже после устраивать захватчикам «козью морду». Объяснял, что помощь Глафиры Митрофановны в разработке новых заклинаний может оказаться намного ценнее ликвидации пусть даже и целого полка гитлеровцев. Дедуля каждый раз понятливо кивал, а при упоминании имени Акулины его глаза начинали как-то масляно поблёскивать — вот та еще проблемка, которую мне вскоре предстоит разруливать. Но едва мы натыкались на очередное формирование вермахта, как дедуля тут же забывал про свои обещания и как умалишённый рвался в бой. Я его отлично понимал, и не просто понимал, а читал, словно открытую книгу с помощью собственных, постоянно прогрессирующих, ментальных сил. Нет, не подумайте, что я специально читал его мысли — нет! Просто они были слишком явными, и лежали на самой поверхности его сознания. Да они как будто сами лезли мне в голову, настолько сильно жаждал ввязаться в драку с врагом мой любимый и незабвенный старик! Я вот только не мог понять, когда он стал тем самым рассудительным, невозмутимым и хладнокровным офицером-разведчиком, воспитавшим из меня настоящего бойца? Мне всегда казалось, что он стал именно таким на фронте, либо в особой школе НКВД. Но, как показала практика — это оказалось совершенно не так. Мне постоянно приходилось его осаживать, удерживать и прилагать невероятное количество усилий, чтобы он по дурости не натворил глупостей. Для нас главное сейчас — добраться до Тарасовки, а потом вернуться живыми назад, и не только живыми, а целыми и невредимыми с нашими дорогими и близкими людьми. Причём, очень и очень важными для нашей Родины и для нашей будущей победы. Ведь кроме Глафиры Митрофановны никто так не разбирается в сложных структурах магических формул. Я, например, в этом практически ни в зуб ногой… Да и не только я, но тот же Том Бомбадил — тоже. Да и старая ведьма-чертовка Глория, которую тоже бы неплохо прихватить с собой, всего лишь опытный, но закостеневший практик, эффективно использующий допотопные наработки древних магов. А вот с теоретическими нововведениями, да с инновационными разработками в области магических искусств, у всей этой колдовской и волшебной шушеры дела обстоят весьма и весьма плачевно. Вернее, никак не обстоят. Все используют то, что уже давным-давно изобретено и «обкатано». Это я понял из разговоров с Вольгой Богдановичем, который только подтвердил мои выводы. Не знаю, отчего мне так везет, но на моём пути за довольно короткий промежуток времени повстречалось сразу несколько светлых голов: Глафира Митрофановна — моя любимая Глаша, не совсем живой, но и не совсем мёртвый дедуля — средневековый новатор, у которого в друзьях числился сам Лёня Давинчев (кстати, надо будет поинтересоваться, жив еще этот его дружок, или нет? Ведь тоже не простой простак, а самый натуральный маг), а также ученый и изобретатель — профессор Бажент Вячеславович Трефилов. А с такой командой уже можно работать! Да еще как работать! Вообще-то, до лесного массива, в котором рулил мой хороший знакомец и друг — леший дедко Большак, было не меньше недели пешего хода. И это, если топать по прямой. А если зигзагами, да десятыми дорогами, скрываясь от фрицев, всё-таки по их тылам сейчас прём — то и куда больше выйдет. Но здесь нас с дедулей сильно выручало подаренное мне слово лешего, открывающее в любом лесу волшебную тропку. Была одна проблема — знать надо было, куда дорожку проложить. Поэтому, в самом начале я никак не мог сообразить, как же ей воспользоваться в совершенно незнакомом лесу, если точка выхода из него неизвестна? Поэтому часть времени мы тупо потеряли. Только через сутки на одном из привалов я, размечтавшись, как появлюсь в Ведьминой балке, решил развернуть волшебную дорожку. И самое удивительное — она развернулась! Тогда с дедом мы еще не представляли, куда она нас заведет, но, не колеблясь, решили ей воспользоваться. Как говорится, а чем чёрт не шутит? Используем наш отечественный русский авось на всю катушку! Волшебная дорожка закончилась на границе зелёнки, в которой мы её активировали — дальнейший путь лежал через колхозные поля, на которых гнил брошенный урожай. Немцы массово угоняли наших людей в Германию, где использовали их в качестве бесплатной рабочей силы. Да-да, в двадцатом веке рабство вновь процветало. И это было совершенно немыслимо! Дедулю вновь «понесло» — он буквально жаждал крови фашистов, порываясь вычистить ближайший к нам гарнизон вермахта, и я его прекрасно понимал. Но задерживаться мы не могли — меня отчего-то все сильнее и сильнее начали мучить нехорошие предчувствия. Может быть сказывалось чрезмерное утомление и стресс, в котором я пребывал в последнее время, может быть, что-то еще. Но я буквально чувствовал каждой клеточкой своего тела, что нам с Ваней надо спешить. Поэтому очень раздражался, когда приходилось тратить время на разборки со своим молодым стариком. В общем, «атмосфера» была весьма нервной и донельзя накалённой. Вновь с трудом удержав Чумакова от скоропалительных решений и необдуманных поступков, я понял, отчего его так сильно колбасит. Ведь не наблюдалось раньше с ним таких заскоков, даже во время нашей первой нашей встречи. А ведь мой молодой дед уже тогда был собранным и хладнокровным разведчиком, внедренным в самое логово врага. И ведь он тогда спокойно справлялся со своими нервами, а теперь вел себя так, как будто совершенно не умел себя контролировать. А ларчик, оказывается, просто открывался — всего-то нужно было вспомнить самого себя в самом начале «карьеры» страшного и ужасного ведьмака. Ведь Ваня стал полноценным ведьмаком только после того, как Вольга Богданович поправил ему энергетическую систему, настроив источник на переработку эфирной маны. И сейчас эта маго-энергетическая система срастается с нейронными связями организма Чумакова, раздражая его нервную систему. Именно поэтому его так и корёжит, да бросает из крайности в крайность. Еще не так давно я и сам был таким. Но этот момент нужно просто пережить, да перетерпеть. И когда обе системы «переплетутся» и «прорастут» друг в друга — всё придёт в норму само по себе. И мой дедуля станет таким же, как и был ранее. Зато волшебная тропинка лешего не подкачала — едва мы вышли к очередному лесному массиву, она развернулась сама собой, словно так и надо. И, если она, в итоге, доведёт нас до конечной точки пути, эту особенность тропинки нужно обязательно будет брать «на вооружение». Ведь «промежуточные станции» — от одного лесного массива до другого — всегда неизвестны. Мы выскакивали из одного леса, пересекали поля, дороги, болота, и вновь ныряли в порыжевшие заросли. Лес еще не избавился от своего яркого наряда, но листопад уже шёл полным ходом. Желтые и красные листья всевозможных оттенков и насыщенности цвета кружились в воздухе и с тихим шелестом падали нам под ноги. Эх! С каким бы с удовольствием я насладился спокойной прогулкой по окружающему меня разноцветному лесному великолепию, если бы не война. Ну, ничего, будут еще у нас в жизни спокойные осенние денёчки, когда мы Гитлеру и его прихвостням шеи-то как безмозглым курям поскручиваем. Надо только немного поднапрячься и приблизить знаменательный день нашей Победы! За время пути мы уже наловчились определять по имеющейся карте и компасу наше текущее местоположение, временами уточняя его по встречающимся деревням и весям. Сойдя в очередной раз с волшебной тропинки, мы, наконец-то, оказались буквально в десяти километрах от окраины леса дедки Большака. Однако предчувствие большой беды, терзавшее меня на протяжении почти всей дороги, начало сбываться — весь горизонт в нужном нам направлении был затянут жирным черным дымом. В воздухе висел едкий запах гари, который неприятно раздражал обонятельные рецепторы и забивал легкие, заставляя беспрестанно кашлять. Владения лешего горели, это было понятно даже на таком расстоянии. Переглянувшись, мы с дедулей со всех ног рванули в сторону задымления, даже не остановившись на небольшой отдых, как планировали ранее. По дороге я старался не думать, что случилось с мое семьёй, с лешим и с партизанами. Наоборот, я сконцентрировался на беге, стараясь как можно дольше сохранить силы. Ведь мы и без этого уже сильно устали. Я подкинул «в топку» своих возможностей целительскую печать, не забыв и про своего старика. Вялые мышцы вновь обрели упругость, в голове посветлело и усталость на время отступила. Но бесконечно эксплуатировать подобный «магический энергетик» было опасно — велик шанс словить мощнейший «откат». И тогда искусственно перенагруженные мышцы могут вообще отказаться работать. И запустить их вновь даже с помощью очередного целительского заклинания будет весьма проблематично. Все-таки физическое тело имеет свой предел прочности и восприимчивости к магии. Оно будет абсолютно целым и здоровым, но реагировать на команды не будет. Этот весьма интересный нюанс мы еще с Глашей заметили, когда тестировали наше совместное изобретение. Но сейчас деваться нам с дедом было некуда, и мы осознанно на это пошли. Сейчас главное — как можно скорее добраться до Гнилого угла, а там уже будем разбираться со всеми проблемами, о которых нам сейчас ничего не известно. Чем ближе мы подбирались к лесу дедки Большака, тем больше гитлеровцев начало встречаться нам по пути. На этот раз мы от фрицев не уклонялись — бежали прямо сквозь них. Ведь я заранее нацепил на нас со стариком самый мощный морок, который только смог наколдовать. Сколько же здесь народу? Полк? Бригада? Дивизия? Или целый корпус? Что сподвигло фрицев, испытывающих на данный момент настоящий голод в военных ресурсах, бросить на какой-то лес такие силы? Разве им мало было потери целой танковой дивизии? Или это поражение их настолько зацепило, что они решили отомстить во чтобы то ни стало? Даже ценой отзыва военных резервов со Сталинградского и Кавказского направлений? Ибо тащить еще какие-то подразделения за тридевять земель для уничтожения никому не нужного леса… Ну, такое себе… вернее, очень и очень дорогое удовольствие. Конечно, я не мог не порадоваться, что на линии фронта нашим бойцам будет немного полегче, но моя душа обливалась кровавыми слезами, не зная, что сейчас происходит с моими любимыми и родными. По мере приближения к лесу, вернее тому, что от него осталось, дым становился всё гуще и гуще. Немцы теперь попадались сплошь в противогазах, потому что дышать стало совершенно невозможно. Но мы с Ваней, всё-таки, были самыми настоящими ведьмаками! А организмы одарённых куда как покрепче будут, чем у обычных простаков. Да еще и целительские печати молотили на полную катушку, восстанавливая легкие, страдающие от дыма, копоти и угарного газа. Мы с дедулей с шумом всасывали загазованную атмосферу, пытаясь выдавить из неё еще хоть немного кислорода. Пока это получалось, но неизвестно, насколько нас еще хватит? И вот уже нас окружают чадящие и тлеющие деревья… Вернее то, что от них осталось на данный момент — черные обугленные палки, лишенные, как веток, так и листьев. Казалось, что дымится даже сама земля. Открытый огонь бушевал где-то там — здесь же медленно догорали изуродованные огнём остатки леса, на восстановление которого уйдут десятилетия. Мы с Иваном с разгона влетели в густой жирный дым, стелящейся по земле. Видимость резко упала до нуля — хоть глаз коли, всё равно ничего не разобрать. Но самое главное — в этом воняющем гарью мареве, нам никак не удавалось обнаружить открывшуюся тропку лешего, словно её здесь не было. В чем заключается проблема, я понял чуть позже — когда мы забрались подальше в лес, туда, где уже жарко полыхало пламя, раздуваемое сильным ветром. Вот тут-то тропка и открылась — словно тропинка в настоящий огненный ад, где нам дедулей уже приготовили тёплое местечко, и ждут не дождутся с распростёртыми объятиями. Похоже, что тот обугленный лес, оставшийся за спиной — окончательно мёртв, и волшебное слово лешего в нём уже не действует. А в горящем лесу, по-видимому, еще осталась какая-то малая часть его сил, которую сейчас с рёвом пожирало жаркое пламя. И сквозь этот огонь нам с дедулей придётся пройти. — Нам т-х-туда? — уточнил мой старик, надсадно кашляя в кулак и указывая на открывшуюся тропинку едва ли не в самом эпицентре огненной стихии. — Туда… — Я утвердительно махнул головой. — Ты можешь остаться и обойти… — Ты за кого меня принимаешь, Рома? Если и обходить — только вместе! Если в огонь — тоже! Мы с тобой одна команда, если ты забыл! — А если я прикажу? — Да иди ты в жопу с такими приказами, командир! — ухмыльнулся Ванька, размазывая сажу с потом по чумазому лицу. На его почерневшей от копоти физиономии выделялись теперь только белки глаз, да зубы, когда он улыбался. — По возвращению на базу, ответите по всей строгости, товарищ лейтенант государственной безопасности! — шутливо произнес я. — Если не передумал — давай за мной! — И я с разбега нырнул в бушующее пламя, в котором еще можно было рассмотреть тропинку лешего. Ваня вломился на тропинку разу же следом за мной. И мы понеслись по тропинке что было мочи, глотая пересохшими глотками раскалённый воздух полыхающего леса. Волшебная дорожка хоть и существенно ускоряла путь, но от жара и пламени, увы, не защищала. Мы с дедом неслись словно бы в каком-то огненном тоннеле, стены которого нас весьма болезненно обжигали. Одежда на нас уже дымилась, но мы старались не обращать на это внимания. Еще немного наддать — и мы проскочим эпицентр лесного пожара. А там будет полегче… Пока мы бежали, я чувствовал своими обострившимися эмпатическими способностями, как агонизирует лес, как погибают от пожара животные, не сумевшие убежать от стремительно распространяющего огня. Да даже по самой волшебной тропинке было понятно, что ситуация хуже некуда. Если до этого под ногами у нас было ровная поверхность, то сейчас на волшебной дорожке корчились и извивались, постреливая светящимися в воздухе искрами, древесные корни. Горящие ветки деревьев временами прорывались в волшебное пространство тропинки и хлестали нас по лицу, спине, рукам, превращая и без того драную и прожженную одежду в настоящие лохмотья. Лес умирал, корчился в агонии, пожираемый беспощадным пламенем. Я ощущал, как гибли в пожаре животные и птицы, так и не сумевшие выбраться из огненных ловушек. Лес стонал от боли, но помочь ему было не в моих силах. Я даже не представлял, каково сейчас приходилось лешему, для которого лес был продолжением его самого. Наконец, отблески чудовищного пожарища остались позади. Вместо удушающего жара и гари наступила долгожданная прохлада и «прозрачная» цветная умиротворенность. Дорога под ногами выровнялась, а корни перестали извиваться. В эту часть леса пожар еще не добрался. И я, наконец-то сумел облегченно выдохнуть — Ведьмина балка должна было уцелеть. И вот дорожка закончилась, выведя нас с дедом к усадьбе Глафиры со стороны огорода. Пахло на выселках тоже не розами — дым от лесных пожарищ ощущался и здесь. Но он был не таким плотным и удушающим, но был заметен даже невооруженным взглядом, как будто висевший в воздухе небольшой утренний туман. Мы с дедом медленно побрели к избе, непрестанно кашляя и ежесекундно сплевывая черную тягучую жижу — после такого стремительного передвижения по горящему лесу сил у нас совсем не осталось. И если бы не активированные целительские печати, мы бы сюда и вовсе не добрались. Даже поверхностное сканирование организма показало, что наши легкие устояли только благодаря магии. — Ты как, Ваня? — прохрипел я сквозь силу. — Погано совсем… — не стал темнить дед, опускаясь на жухлую траву — силы его окончательно покинули. — Вдохнуть нормально не могу… — Потерпи… немного… Сейчас в норму придём… — Печати еще работают… — произнёс я, с трудом удерживаясь на ногах. Прежде, чем отрубиться, я должен был узнать, что с Глашей и Акулиной. — Рома! — Я не успел пройти и пары шагов, как до меня донёсся истошный крик моей ненаглядной, моей любви, моего счастья и самой-самой-самой… «Значит, всё с ними хорошо!» — успел подумать я, после чего земля закрутилась перед глазами, а потом встала «дыбом» и ударила меня по лицу. Глава 15 Долго пребывать в отключке мне не позволило всё тоже активированное целительское заклинание, которому кто-то не дал затухнуть, влив в него добрую порцию магии. От неожиданного прилива физических сил меня даже подтряхивать начало. Кто же это додумался? Ведь за эту чрезмерную «бодрость» мне потом, возможно, придётся дорого заплатить. Открыв глаза, я сразу столкнулся с обеспокоенным взглядом Глаши, которая оказалась рядом со мной, стоя на коленях. Мы молча смотрели друг другу в глаза буквально какие-то мгновения, но они, казалось, растянулись для нас на минуты и часы. Мы смотрели друг на друга, и никак не могли наглядеться. Даже не задействуя свой ментальный дар и эмпатические способности, я мог легко прочитать в её глазах, все её мысли и желания. — Вернулся… — наконец-то облегченно выдохнула она, бросаясь мне на грудь. — Живой! — А как по-другому, Глаша? — Я крепко обнял её, прижимая к груди. — Мужик обещал — мужик сделал! Особенно, если обещал любимой женщине… — Договорить она мне не дала, закрыв рот долгим поцелуем. Так мы и лежали на теплой, нагретой солнцем земле, не смея выпустить друг друга из объятий. И весь неимоверно огромный мир сжался для нас в этот момент до маленького «пятачка», в котором не было никого кроме нас. И пусть теперь весь мир подождёт! — Вы это, голубки… — Но мир был не намерен нас долго ждать — он грубо вмешался, выдергивая нас с Глашей из сладостных грёз обратно в суровую действительность. — Потом миловаться будете! Я узнал этот тихий надтреснувший голос, так похожий на скрип лесных деревьев в ненастную погоду. Глаша резко отпрянула от меня, словно застыдившись чего-то. Ну, да, сейчас не двадцать первый век с его вольными нравами, а жёсткая реальность сороковых. Не было принято в этом времени у советских граждан выставлять свои чувства напоказ. К тому же, война идёт. — Ну, здравствуй, дедко Большак! — Я поднялся на ноги вместе с Глашей и протянул руку лешему. — И ты здрав будь, товарищ мой Чума! — Степенно пожал мою ладонь лесной владыка. А вот выглядел он весьма неважно. Несмотря на человеческий облик благообразного и длиннобородого седого старика, как-то перекосило лесного хозяина, скрючило — одно плечо стало выше другого. Откуда ни возьмись появился горб на спине. Морщины стали глубже и отчетливее, а кожа грубее, словно древесная кора только телесного оттенка. Да и сам он как-то «ссохся». Если раньше мне казалось, что я разговариваю с крепким и могучим стариком, то теперь его человеческое обличье выглядело старой древней развалиной. Да и сквозь натянутую людскую личину нет-нет, да и проглядывала временами его настоящая сущность. Вот только то, что я видел, мне совершенно не нравилось. Похож стал дедко Большак вместо крепкого древесного ствола на большую обугленную деревяшку. Чёрную, еще дымящеюся, но уже потерявшую все жизненные силы. Такие деревья редко, когда дают новую поросль, если только из могучих подземных корней не пойдут новые ростки. А пойдут ли они после такого надругательства над лесом у моего боевого товарища и друга… Не знаю… — По гроб жизни я тебе обязан, дедко Большак, что сберег ты моих родных! — Я старался не показывать, насколько взволнован, но чёртов голос всё равно подрагивал. Ведь спасая дорогих мне людей, он не смог спасти самое дорогое, что у было него. — Даже не знаю, чем возвращать… Да и никакой жизни не хватит, чтобы возместить такую потерю… Видел я, что эти твари с твоим лесом сотворили… — Не хватило у меня сил супостату противостоять, товарищ мой Чума… — Плечи у лешего совсем поникли, а в глазах не осталось ничего, кроме бесконечной тоски. — Поначалу я их даже в лес не пустил — со зверушками своими бой принял. Да людишки твои, что партизанами звались — добро помогли… Только апосля к ворогу подкрепление прибыло и… — Голос лешего прервался, а лицо исказилось судорогой, превратившись в ужасающую «деревянную» маску «злого божка». — Лес они жечь начали… Я молчал, давая лесному владыке выплеснуть то, что накопилось у него на душе. — Я держал их сколько мог: проливными дождями пожары тушил, набеги с лесным зверьём на их стоянки устраивал… Но силы мои не бесконечны… Почти кончились они, да и лесных братьев без счету полегло… — Из глаза старика-лешего выкатилась одинокая крупная слеза и, прочертив влажную дорожку на его щеке, спряталась в густой белой бороде, отдающей лесной зеленью. — За каждую пядь свей земли я боролся, товарищ мой Чума… — Сглотнув стоявший в горле ком, продолжил леший. — Но врагов было слишком много… Много больше, чем в прошлый раз… И еще они — обычные простаки-смертные, научились как-то силу использовать! И мне пришлось отступить… Здесь, в твоём доме, мой окончательный рубеж, за которым больше ничего… Вот сейчас передам твоих домашних с рук на руки, и дам последний бой проклятущим… — Ты это, дедко Большак, — перебил я старика, — погоди с последним боем! Может, еще чего вместе придумаем, как твоей беде помочь… — А чего тут придумаешь? — Не разделил моего наигранного оптимизма Большак. — От моего леса уже ничего практически не осталось… А, значит, и от меня тоже… Вот вам точно уходить поскорее надо — иначе, не выжить. — Послушай, старина, а неужели ты так сильно связан со своим лесом? — Мне пришла в голову одна мысль, и я решил её развить, не откладывая в долгий ящик. — Именно с этим лесом? Ведь на земле лесов столько, сколько и за жизнь не сосчитать. Есть маленькие, есть большие, есть просто огромные. И не в каждом свой леший имеется. Если честно, то я за всё время только одного тебя и повстречал. — Хочешь сказать, товарищ мой Чума, что бесхозных лесов много? — подался вперед Большак, а в его глазах ярко сверкнула зелень. — Я ведь за пределы своего леса никогда не выходил, — признался он. — За своё всегда дрался, но чужого у своих сородичей никогда не отнимал. Да и был мой когда-то куда как обширнее, но вы — людишки, меня подвинули… Исподволь, постепенно, откусывали кусочки малые, распахивали поля, строили деревни, города и сёла… Но так, как сегодня — не было такого… — Так можешь, или нет, дедко Большак? — поторопил я лешего, не ко времени ударившегося в ностальгию. — Не знаю… — Со древесным скрипом пожал плечами лесной хозяин. — Боязно мне, — признался он наконец, — а вдруг не приживусь на новом месте? — А здесь ты так и так погибнешь, дружище! — Я привёл единственный и убойный довод. — Так что и бояться нечего! — продолжал я давить на лесного владыку. К тому же у меня появилась идея, где можно поселить лесного властелина, чтобы он еще и пользу приносил. — Я не знаю, на что вам пришлось пойти, чтобы прорваться сюда, — произнёс леший, видимо, склоняясь к претворению в жизнь моей идеи. — Мы окружены, лес горит, и вырваться из этого кольца невозможно! — Ну, у нас же это как-то получилось? — пожал я плечами. — И у тебя получится! — Вы — люди, — печально произнёс лесной владыка. — И огонь — это ваше «изобретение». Для нас, лесных жителей, лесной пожар — это враг номер один! Моя магия, которой и так уже не осталось, не справится с огнём… — Не переживай, дружище! Мы с Глашей что-нибудь придумаем на этот счёт, чтобы огонь тебя не тронул. Время еще есть, пока огонь сюда не добрался… — А для них сможете что-нибудь сделать? — неожиданно жалобным дрожащим голосом спросил едва не павший духом леший. — Без них я тоже не уйду — я не могу предать своих детей… — Кого? — не понял я лесного владыку. — Каких еще детей? — Детей леса — тех, кто еще остался со мной, — ответил леший. — Тех, кто защищал меня до последней капли крови и до последнего глотка воздуха! Тех, кто еще до сих пор жив! — И он указал в сторону ближайших кустов, откуда несколько минуть назад мы вывалились из леса к усадьбе Никитиных. Я мазнул быстрым взглядом по опушке леса и по близлежащим кустам и едва не выпал в осадок — всё видимое пространство вокруг дома, огорода и двора было сплошь забито лесным зверьём. Причём, вполне спокойно соседствовали друг с другом и хищники — лисы, волки, медведи, и их пища — олени, кабаны, лоси. Прямо, как с картины маслом: «товарищ Ной собирает на своём ковчеге каждой твари по паре». И этим ковчегом на данный момент является наша Ведьмина балка. Вот только выхода из неё нет — кругом губительный огонь и масса врагов. И вырваться из этого смертельного круга можно только с помощью магии. Вот только с какой? — Я понял тебя, дружище, — произнёс я, — ты без них никуда. — Они для меня действительно, как дети малые, — проскрипел лешак. — И я их не брошу. Так что спасайтесь сами, а мы еще пошумим как следует, отвлекая внимание врага… — Подожди, дедко Большак! Не газуй! Время еще есть — Чапай думать будет. — Какой-такой Чапай? — Теперь уже лесной хозяин меня не понял. — Не бери в голову — это присказка такая. — Не стал я пускаться в пространные объяснения. — Значит, вместе думать будем… Я, ты, Глаша, Ваня… Вань, ты чего молчишь? — Я закрутил головой в поисках своего молодого дедули. А найти его оказалось несложно — он обнаружился неподалёку, сжимая в крепких объятиях разомлевшую девушку, дочь Глаши — Акулинку. Но сказать дедуля ничего в этот момент не мог, поскольку был весьма занят — он целовал взасос мою будущую падчерицу. Твою же медь, деда! Ну зачем мне все эти проблемы? Ведь ты сейчас реально мою судьбу (а вернее того меня, который еще и вовсе не родился) ломаешь «об коленку». Я чувствовал, как тускнеют детские воспоминания моего «второго я», выросшего в будущем в этой, уже изменённой моими действиями реальности. Но то, что они до конца не пропали, придавало мне немного оптимизма. Может, всё это как-то вырулит с кривой дорожки на набитую колею. Как-то не по себе мне становилось от подобных временных парадоксов. Ведь хрен его знает, чем это для всего нашего мира может закончиться? Я и без того уже запустил целую цепочку изменений пространственно-временного континуума, уже изменившая судьбу еще не родившегося Виктора Чумакова. И вот я опять стою возле самой черты, за которой будущему мне возможно так и не удастся появиться на свет. И во всём этом виноват я сам… Голова от этих мыслей в очередной раз просто кругом пошла. Надо срочно от них избавляться — передо мной сейчас стоит совершенно иная задача! Спасти всех и спастись самому! А над остальными «философскими» вопросами буду размышлять на досуге… Если будет у меня в ближайшее время этот досуг. — Акулина! — Неожиданно выдернул меня из весьма невесёлых мыслей резкий возглас Глафиры Митрофановны. — Ты что же это творишь, доча?! На людях-то, а? — Вновь «включила» она по привычке образ недалёкой селянки, который эксплуатировала без всякого зазрения совести несколько лет подряд. Вот он похоже и приклеился, хрен отдерёшь. — Постеснялась бы хоть, что ли? Ведь ты ж его и не знаешь совсем! Девушка с трудом оторвалась от губ Ивана, а дедуля нехотя разорвал объятия, выпуская Акулинку из своих рук. Молодые люди тяжело дышали, а раскрасневшуюся девушку даже слегка повело в сторону, когда она лишилась «опоры». Только через пару мгновений в затуманенных, но шальных глазах Акулинки проступило какое-то запоздалое понимание. — Ну и что, что не знаю! — уперев руки в боки, дерзко заявила девчушка. — Нас, может, завтра уже и в живых не будет! А ты хочешь, чтобы я так совсем нецелованной и померла? А вот шиш вам всем, товарищи дорогие! — И она вызывающе вновь впилась крепким поцелуем в губы Чумакова. — Одумайся, доча! — Схватилась за голову Глафира Митрофановна, реально офонаревшая от выходки дочери. — Стыд-то какой! — Ой, мама, не вам меня стыдить! — Отпустив моего молодого старикана, с шумом выдохнула она. — Это ведь не я от «почти незнакомого парня» залетела… Ой! — Сообразив, что в сердцах сморозила глупость, Акулинка резко прикрыла рот ладошкой. Но было поздно — слово не воробей, выпустишь — не поймаешь! — Прости-прости, мама! — зачастила она с извинениями. — Дура я… Безмозглая дура! — Что она сказала? — Я резко обернулся к Глаше, заглядывая ей в глаза. — Ты залетела? Мне не послышалось? Ты беременна? — Да, беременна! — Даже с каким-то вызовом ответила Глафира Митрофановна. Но я уже и без этого знал правильный ответ на свой вопрос. Каким же я был невнимательным идиотом! Ведь стоило посмотреть на мою любовь магическим зрением, и все вопросы отвалились бы сами собой внутри моей ненаглядной женщины бились два сердца! Одно — её собственное, а второе — моего ребёнка! — Ура!!! — заорал я во глотку. — Я буду отцом! — Схватив Глашу в охапку, я оторвал её от земли и закрутился с ней вокруг своей оси. — Пусти, скаженный! — Забарабанила она своими кулачками по моей груди. — Токсикоз у меня! А ты крутить надумал! — Но я без проблем улавливал обуревающие её чувства. Ведь она реально боялась моей реакции на известие о её беременности. Ведь её реально пугала наша разница в возрасте. Ну, где же ей было знать, что на самом деле я куда как постарше её буду. Следующим страхом было её прошлое, омраченное тюремным заключением, где с ней чего только всякие сволочи и уроды не творили. Меня этот факт не пугал, а вот она очень переживала на этот счет. Надо будет немного «поработать» с её негативными воспоминаниями, «заретушировать» эти душевные раны, заставить забыть, и не вспоминать больше никогда. Я сделаю всё возможное, чтобы её дальнейшая жизнь всегда была светлой и счастливой. Самым последним страхом была полыхавшая на наших землях война. И рождение ребенка в такое непростое время могло существенно осложнить не только её, но и мою жизнь. Да, нам будет непросто, но мы с Глашей справимся — ведь мы любим друг друга (обмануть меня в этом случае вообще нереально). И это — главное! — Ничего не бойся родная! — шепнул я ей на ухо, после того, как поставил на землю. — Всё у нас будет хорошо! Ребеночек родится здоровым, а мы будем самыми лучшими родителями на земле… — Откуда тебе это известно? — прошептала она в ответ, но я просто физически почувствовал, как она засветилась от радости и счастья. — А ты, похоже, забыла, кто твой муж? — А кто у нас муж? — спросила она, лукаво прищурившись и высунув острый язычок, чтобы меня подразнить. — Волшебник! — Весело рассмеялся я. — Даже круче — настоящий ведьмак! Так что не переживай ни о чём — я обо всём позабочусь. И спасибо тебе, родная… — И я нежно поцеловал свою женщину — будущую мать моих детей. А то, что мы не остановимся на одном, я тоже абсолютно не сомневался. Ведь в прошлой жизни я так и не стал отцом, вот и выплёскивал свои нерастраченные отцовские чувства на собственных учеников в школе. А о своих детях только мечтать приходилось. И вот, наконец-то, мои мечты сбылись! А как несказанно обрадуется Вольга Богданович, отчего-то подумалось мне. Род князей Перовских наконец-то продолжится! И не просто род князей Перовских, а магический род князей Перовских — в собственном ребенке я уже сейчас чувствовал наличие такого мощного задатка, подобного которому мне еще ни разу не доводилось встречать. И еще один момент я подметил, но распространяться насчет него не стал — потому как он выходил весьма «пикантным», если не сказать грубее… Просто, я прикинул «на глазок» дату зачатия моего малыша, и мне многое стало ясно. Ведь если я смог услышать и увидеть в магическом зрении биение его сердца, значит, ребенку порядка шести недель от роду. Отсюда следовало лишь одно — мы зачали его в тот день, когда все вместе — я, Глаша и Акулина проснулись в одной кровати. И пусть никто из нас ничего не помнил на следующее утро, но в ту ночь у нас явно всё было… С Глашей уж точно…Только я о том, что догадался, буду молчать всю оставшуюся жизнь, сколько б её там ни было! Глава 16 В общем, никак не прекращающийся водоворот событий, в который я погрузился с головой и никак не мог вылезти, в очередной раз подкинул мне порцию новостей. Не скажу, что все они были негативными, а некоторые, даже, весьма и весьма меня порадовали. Черт побери, скоро я, в конце-то концов, стану отцом! Хотя, я уже и не надеялся на такое чудо. Но с чудесами у меня в этой нынешней жизни настоящий перебор! Одним словом, долгожданная встреча и воссоединение нашей семьи прошли на высшем уровне, как любили в своё время говорить из ящика многочисленные политики. Да, не без некоторых шероховатостей. Да, кое-что из случившегося, а именно — взыгравшие не вовремя чувства моего дедули к Акулинке, а её к нему, мне были совсем не по душе. Но ничего с этим поделать я не мог, поскольку именно сам и являлся разрушителем пока еще даже несуществующей любви бабушки и деда. И самым для меня неприятным было то, что дедуля реально испытывает настоящие чувства к девушке. Уж это-то такой эмпат, как я, может легко определить. И не сломаю ли я еще и судьбу этих двоих своим грубым вмешательством? Ведь их чувства — настоящие, светлые и возвышенные, лежали передо мной как на ладони. А детские воспоминания Виктора Чумакова становились всё бледнее и иллюзорнее, постепенно стираясь из существующей реальности. Это я уже проходил, когда мой дедуля был смертельно ранен. Тогда он даже умер, и все воспоминания из этого мира испарились окончательно из моей памяти. Вот и сейчас происходило примерно тоже самое — в этой альтернативной реальности мальчик Витя Чумаков может и вовсе не родится. Так, я опять зациклился на этой теме, которая, может быть и важна, но не в данный момент. Надо срочно с неё соскакивать — у нас и без того такая масса проблем, которые успеть бы разобрать, пока фрицы со своим гребаным огненным палом до нас не добрались. Свалить отсюда — наша первостепенная задача. С теми ресурсами, которые остались в нашем распоряжении с такой ордой врагов не справиться! А мы должны выжить любой ценой! Все! И леший со своими лесными детьми тоже. Эта упертая нечисть без лесного зверья и с места не сдвинется. Можно, конечно, и бросить его «под танки», как он сам предложил — это задержит и отвлечёт фрицев, а нам поможет проскочить… Но на такой «подлый» вариант я не согласен. Товарищ Чума своих не бросает! Будь это хоть леший, хоть злой дух, типа братишки Лихорука — за того, кто мне доверился, с кем мы сражались бок о бок, проливая кровь (или что там у лешака вместо нее? Берёзовый сок?), кто стал моим другом, соратником и товарищем, я любому глотку перегрызу! — Сколько у нас времени? — первым делом поинтересовался я у лешего. — Пока в Гнилой угол пал не дойдёт? — Я там кое-что предпринял, чтобы огонь хоть немного замедлить, — ответил дедко Большак. — Думаю, не позднее, чем к завтрашнему полудню здесь будет! — Значит, еще немного времени у нас есть, — с облегчением произнёс я. — Любимая, нам бы с Иваном покушать чего, а то голова на голодный желудок совсем не варит, — попросил я Глашу. — Мы с ним несколько дней почитай не ели толком, да и не спали совсем… — Так я сейчас, Рома, — Глафира Митрофановна посмотрела на меня влюблёнными глазами, — мигом соберу поснедать! — Она подорвалась с места так, что только длинная юбка взметнулась в воздухе, приоткрыв на мгновение её чудные лодыжки. — Акулинка, давай бегом ко мне — наших голодных мужиков срочно покормить надо! Во это правильная женщина! Сначала мужика накормит, а всё остальное потом. Когда мать с дочкой убежали, мы с дедом и лешим уселись на лавках под навесом во дворе — нужно было обсудить варианты нашего спасения, и прикинуть, какими совместными ресурсами мы можем оперировать. — Как вы сумели сюда прорваться? — Было первым, о чём спросил лесной хозяин. — Я чувствовал, как открылась тропа… Но, ведь, и она не спасает от огня? — Мы сумели пройти сквозь огонь, — подтвердил я его догадку. — И без твоей тропы это было бы совершенно нереально! — Дедуля даже плечами передёрнул, вспомнив, чего нам это стоило. — Так что иного варианта у нас нет, дедко Большак… — Мотнул я головой. — Скажи, а нет какого-нибудь варианта, чтобы защитить твою тропу от огня? — Если и есть, то мне о нём ничего не известно, — честно признался леший. — Но ведь это — пространственная магия, не так ли? — продолжал я расспрашивать лесного хозяина. — И если мы сумеем воспроизвести её конструкт, возможно нам удастся так доработать формулу… — Да, это игра с пространством. Но боюсь тебя разочаровать, товарищ мой Чума, — перебив меня, произнёс леший, — что никакой формулы моей лесной тропки не существует. — Но как-то же это всё работает? — продолжал давить я. — К тому же, ты передал мне «слово»! А оно же как-то работает? — Ты забываешь одну вещь, — пробасил лесной владыка, — лес — он живой! И моё слово — лишь просьба. А дальше — он сам… — Капец, как у вас всё сложно! — высказался мой старикан. — То есть, лес просто выполняет твою просьбу? — Истинно так! — степенно ответил лесной хозяин, поглаживая бороду. — Когда-то, на самой заре времен, мы были созданы Творцом, как душа леса, и были с ним единым и неразделимым целым. Только со временем мы обрели сознание и стали тем, кем стали — лесными владыками. Но крепкая связь с лесом никуда не делась — мы зависим друг от друга. Если сгубить лес, выжечь его на корню — то и леший погибнет вместе с ним… — Если не найдёт до той поры новое пристанище? Правильно? — Я продолжал бомбардировать Большака весьма неудобными вопросами. — Если лес находился на грани гибели — слабел и его хозяин, — ответил дедко Большак. — А в стародавние времена в каждом лесу имелся свой владыка. Так что у «погорельца» почти не было шансов пережить гибель своей вотчины. Ведь за новую территорию нужно был сражаться не на жизнь, а насмерть! А сил для этого уже не было! — Жестко тогда у вас было, — согласился я с лешим. — Но сейчас совершенно другая ситуация — свободных территорий навалом! Только приди и возьми. Я надеюсь, что ты не настолько со своим лесом сросся, чтобы, оторвавшись от него, тут же помереть? — Да, не должен… вроде… — с сомнением произнёс дедко Большак. — Но болеть долго буду… — Болеть — не значит помереть! — со знанием дела рубанул мой дедуля. — Надо тебе отсюда вырываться, борода! — Я это понимаю, — со вздохом ответил леший, — но как быть с огнём? Ни я, ни дети мои сквозь него не пройдут. — Значит, надо тушить огонь по мере продвижения, — произнёс я самое простое, что пришло в голову. — Легко сказать, — покачал головой лесной владыка, — но нелегко сделать. Остановить лесной пожар не в моих силах… Да и тех почти не осталось… — А раньше ты как поступал, дедко Большак? — поинтересовался я методами пожарной безопасности в отдельно взятом лесу. — Ведь это не первое возгорание в твоем лесу? — Вестимо, что не первое, — ответил леший. — Дождями проливными всегда пожары тушил. И верховые [43] , и низовые [44] … В основном… Иногда, если успевал, полосу отчуждения на пути огня ставил… А леший-то, как ни крути, весьма опытным огнеборцем оказался! Только нам эти способы не подходили, разве что проливные дожди на всем протяжении волшебной тропы. Но я вызвать настолько обильные дожди не сумею — не хватит проводимости энергетических каналов на такое мощное воздействие, а у лешего, по его собственному признанию, совершенно не осталось сил. 43 Верховой лесной пожар — это пожар, охватывающий полог леса (верхушки деревьев). 44 Низовой пожар — лесной пожар, распространяющийся по нижним ярусам лесной растительности, лесной подстилке, опаду. И наполнить его резерв моими запасами магической силы тоже не получится — наши энергии имеют совершенно разные свойства, хоть в чем-то и похожи. — Вот, — произнёс леший, выкладывая на стол знакомый кристалл-накопитель, в который я когда-то сливал излишек своих сил, чтобы меня не «разорвало» и не сожгло во время лихорадки Сен-Жермена, — я сохранил его. Он полон магии. Можете его использовать как заблагорассудится. — Спасибо, дружище! — искренне поблагодарил я старика. Силы никогда не бывает много. Только вот воспользоваться ей на полную катушку не удастся — дедуля еще не умеет, да и чин мелковат, а у меня и в резерве магии еще хватает, а вот с «выводом» до сих пор большие проблемы. На всем протяжении разговора у меня в голове крутилась одна навязчивая мысль, которую я всё никак не мог оформить в четкую идею. Она касалась современных (из моего будущего времени) методов борьбы с пожарами. Одно время мне приходилось отвечать за пожарную безопасность в школе и посещать соответствующие курсы. Так вот, на одной из лекций преподаватель — опытный пожарник, рассказал о том, что пожары можно тушить рукотворным туманом. При традиционном применении воды непосредственно для тушения огня используется до 10% жидкости, а оставшиеся 90% проливаются впустую. А вот при тушении температурно-активированной водой, так по-научному называл «туман» тот пожарник-преподаватель, все происходило ровно наоборот: 90% воды использовалось по назначению, и при этом она не утекала, а висела плотным облаком тумана течение почти сорока минут! И это позволяло расходовать на порядок меньше воды при тушении пожара на открытом воздухе. В случае же лесного пожара можно на его пути создать эти «искусственные облака» — они как следует намочат лес, что значительно затруднит распространения огня, будь то верховой пожар или низовой. А самое важное то, что в этом тумане может свободно находиться человек, да и любое другое живое существо без какого-либо вреда для здоровья! Итак, надо сосредоточиться, и вспомнить, что там еще по этому поводу говорилось на той лекции. Я попросил моих собеседников меня не отвлекать некоторое время — есть одна идейка, сообщил я им, и мне необходимо её как следует обмозговать. Леший и дед понятливо кивнули, встали с лавок и вышли из-под навеса, оставив меня наедине с моими мыслями. Дедко Большак пошел в сторону леса, наверное, решил проверить своих зверей, либо еще по какой надобности. А неунывающий дедуля шмыгнул в сторону огорода, где собирали «зелень» и подкапывали картошку для стола мама с дочкой. — Красавицы, — донёсся до меня весёлый голос Чумакова, — вам помочь? «Так, хватит отвлекаться!» — одёрнул я сам себя, после чего закрыл глаза, отрешился от всего и сосредоточился. Я обязан был вспомнить, а после использовать эту информацию для нашего спасения. Так что там было? Я погрузился в глубины своей памяти и словно наяву услышал голос лектора, который освещал историю изобретения способа тушить пожары туманом. Он утверждал, что горячая вода лучше подходит для тушения пожаров, нежели холодная. Это специалисты выяснили еще в начале прошлого века. В те далёкие (а теперь уже и не очень) времена крутым кипятком заливали горящую нефть. Однако, такая технология для человека была чревата серьезными травмами, причем как от огня, так и от кипящей воды. Технология приготовления такой воды была весьма простой — ее нагревали до закипания, она становилась «перегретой», после этого вода доставлялась до очага возгорания. А вот «туманная» вода, которую использовали в будущем, являлась, наоборот, «недогретой». Но она закипала мгновенно, когда попадала в воздух, но не за счет высокой температуры, а за счет разности давления атмосферы и высокого давления, нагнетаемого в специальной установке до двух сотен атмосфер. Выбрасываемая из сопла активированная вода превращалась в водяную взвесь, которая из-за своей легкости и зависала в воздухе. Изюминкой этого агрегата являлось устройство теплообменника-«экономайзера» [45] , которое, собственно, и производило температурно-активированную воду — этот «волшебный» рукотворный туман. Внутри же сама система чем-то напоминала наш родной и до боли знакомый каждому русскому человеку самогонный аппарат. 45 Экономайзер (англ. Economizer, от английского слова economize — «сберегать») — элемент котлоагрегата, теплообменник, в котором питательная вода перед подачей в котёл подогревается уходящими из котла горячими газами. При давлении до 22 кгс/см? (2,2 МПа) и температуре питательной воды ниже точки росы дымовых газов или недеаэрированной воде экономайзер изготовляют из гладких или ребристых чугунных труб, на более высокие давление и температуру — из стальных, преимущественно гладких, труб. Устройство повышает КПД установки. Основной принцип работы такого «тумана» известен каждому из курса школьной химии. Все знают, что горение — это реакция окисления, то есть соединение кислорода с горючим веществом. Туман тушит огонь потому, что мельчайшие капли воды размером от одного до десяти микрон «цепляют» частицы горючего вещества вместо кислорода — они замещают собой кислород, и горение прекращается. В принципе, ничего сложного. Вот только как нам воспроизвести этот «рукотворный туман», не имея в наличии самого агрегата? Можно ли заменить его каким-нибудь магическим конструктом? Если нам удастся до завтра найти решение этой сложной задачки — мы будем спасены! Вместе со всем зверьем лешего, что сумело выжить в таких тяжёлых условиях. Пока я «предавался воспоминаниям», Глаша с Акулинкой, не без помощи моего старика, чувствующего себя в настоящем малиннике, накрыли на стол. Выбор был богат, и стол ломился от «разносолов». Никитины понимали, что в ближайшее время они сюда не вернутся. А, возможно, не вернутся уже никогда. Поэтому-то и не экономили на еде, которую мы, при всём нашем желании, с собою всю не утащим. На столе хватало солений и копчёностей: грудинки, окорока, корейки, балыки, колбасы, буженины. У меня даже слюна потекла от всего этого мясного изобилия. Вот, что значит, когда родная бабка — настоящая ведьма: ни одна местная тварь не отважится отобрать «последнее» у беззащитных женщин. К тому же, пока была жива старуха, в их избе ни разу не побывал ни один фриц. И только после её смерти, пока я еще не вошел в силу, случилось нечто подобное. И то, всего лишь один раз. А еще на уличной печке в кастрюле клокотала свежая картошечка, а рядом на сковородке скворчало мясо, распространяя безумный и умопомрачительный аромат. В животе громко и протяжно заурчало. Я взглянул на деда и понял, что он испытывает то же чувство — чувство настоящего звериного голода. Несколько последних дней мы питались практически впроголодь. В Пескоройке «еды для живых», то есть для нас, не нашлось, а тех сухпайков, что мы брали с собой на задание, оказалось маловато. Никто из нас не рассчитывал на столь продолжительную миссию, чтобы добраться до Ведьминой балки. Вот и подъели харчи, а охотиться по дороге было просто некогда. И еще не стоит забывать такой факт, как бешенный метаболизм [46] ведьмака, который не сравнить с обменом веществ обычного среднестатистического простака. А после нескольких суток практически беспрестанного бега по лесам, наши с дедом физические организмы нужно было срочно набить пищей и, желательно до отвала, чтобы они не начали пожирать сами себя. Ведь потраченная энергия должна обязательно восполниться тем, или иным способом. 46 Метаболизм или обмен веществ — это химические реакции, поддерживающие жизнь в организме. Если проще — это процесс, при котором организм превращает пищу в энергию. Эта энергия используется или «сжигается» для поддержания основных функций организма, таких как дыхание, кровообращение и усвоение питательных веществ и т.д. Я вспомнил свой первый день, когда меня забросило в прошлое, и первый наш совместный ужин с Глашей. Тогда еще Глафирой Митрофановной — несносной и до одури вредной тёткой, какой она мне показалась на первый взгляд… А теперь я в ней души не чаял, да и она расцвела и перестала скрывать от других свою красоту… И характер у неё золотой… Вот, блин, опять меня на влюблённые сантименты понесло! И о чём это я? Да, я вспомнил, как в свой первый ужин в качестве ведьмака, сожрал еды, которой хватило бы на целое отделение солдат. Причём, залетела она в мой желудок со свистом, и никакого дискомфорта я не испытывал… — Ну, что, мальчики? — неожиданно задорным молодым голоском произнесла Глаша. — Остатки дорогого французского коньяка допивать будем? У меня его еще пол-ящика осталось! — Будем! — в один голос гаркнули мы с дедулей. — Не пропадать же добру? — добавил Ваня, сглатывая слюну. — А от похмелья нас потом товарищ Чума избавит. Избавишь же, Ром? А вот ответить я не успел, поскольку вся наша весёлая компания, еще не успевшая рассесться за столом, услышала характерный звук — звук высоко летящих в небе самолётов. А следом за ним, через какие-то считанные мгновения, послышался нарастающий свист… — Это чего это? — Дедуля резко вскинул голову к небу. — Воздух? Похоже, что фрицы решили не только спалить Ведьмину балку дотла, но еще и разбомбить до кучи, сровняв её с землей, чтобы и следа не осталось. — Берегись, воздух! — крикнул я. — Все в укрытие! Быстро! Глава 17 Под укрытием я подразумевал ту самую потайную пещеру, в которой еще сам Афанасий — основатель ведьмовского рода Никитиных, проводил свои колдовские опыты и эксперименты. Он, собственно, её и обустроил. Глубины пещеры и толщины её стен с лихвой должно было хватить, чтобы пережить авианалёт, да и артобстрел, если таковой вдруг надумают устроить фрицы. Но добежать до убежища мы явно не успевали, максимум, что успеем — запустить охранное заклинание, да «отодвинуть» печь, прикрывающую вход в подземелье. А свист летящих к земле авиабомб стремительно нарастал. Вот-вот, и они начнут взрываться! — Ваня! — окликнул я своего старика. — Активируй энергетический доспех! И Акулину покрепче к себе прижми, чтобы осколками не посекло! — распорядился я. Конечно, мощного взрыва авиационной бомбы его энергетический доспех (как, собственно и мой) полностью не выдержит. Однако, какую-никакую защиту он нам обеспечить сумеет. Может, с его помощью мы сумеем пробраться в древнее «подземелье ведьм» — тайную лабораторию Афанасия. — Это мы с радостью! — Весело сграбастал девушку в охапку дедуля, окутываясь легким голубовато-серым свечением. Именно так проявлялся в магическом зрении его силовой доспех. Акулинка тоже была совсем не против прижаться к крепкому мужскому телу. И плевать они оба хотели на падающую с неба свистящую смерть. Черт! Да они, действительно, совершенно не обращали внимания на грозящую нам всем опасность. Я читал это в их головах, словно открытую книгу! — А ну-ка, быстро пошли в укрытие! — Мне даже пришлось сурово прикрикнуть на эту «сладкую парочку», чтобы они пошевеливались. Сам же я, укрывшись энергетической защитой, обнял за плечи Глашу и потащил её в сторону летней кухни. — Дедко Большак! — крикнул я во всё горло, не найдя взглядом лешего. — Давай за нами… — Но мои слова потонули в гулких звуках взрывающихся бомб. Бах! Бах! Бах! — Небо над головой расцвело зелеными всполохами, щедро подкрашенными огнём многочисленных разрывов. На мгновение даже невооруженным магией взглядом стала видна тонкая граница защитного силового купола, накрывшая Гнилую балку с частью леса. Авиабомбы попросту не долетали до земли, взрываясь при соприкосновении с магической защитой, выстроенной, не иначе, как самим лесным владыкой. И для его создания ему пришлось обратиться за помощью к самому лесу, еще не охваченному огнём. Я видел, как чернели и скручивались еще не опавшие листья на деревьях, а их стволы усыхали и растрескивались прямо на глазах. Под моими ногами увядала, а после рассыпалась невесомым прахом еще зелёная трава. Буквально в мгновение ока радужные краски осеннего леса словно стерли бы грязной тряпкой. И это было действительно жутко — в одно мгновение цветущий и живой лес превратился в серое и мрачное царство смерти. И всё это для того, чтобы спасти всех нас! Большей жертвы леший и не мог принести — он и так едва не погубил собственное естество, вытянув из леса последние остатки жизни. Всё остальное уничтожит огонь, когда сюда доберется. Наконец разрывы стихли — бомбардировщики врага скинули свой смертоносный груз на наш еще не затронутый пожаром пятачок, и отбыли восвояси. Благодаря героическим усилиям лешего ни одна бомба не достигла своей цели. Только вот что случилось после такой жертвы с самим лесным владыкой? Может быть, он таким чудовищным способом решил свести счеты с жизнью? Ведь он и лес — единое целое! Но, нет — дедко Большак не такой. Уж кто-кто, а он будет бороться с врагом до последней капли «концентрированного берёзового сока», текущего в его жилах! За свой лес и своих лесных зверушек он горло кому хочешь перегрызёт! И его зубастым деткам будет у кого еще поучиться настоящей боевой звериной ярости! Сам же леший обнаружился в окружении своих лесных деток, которые плотно обступили кругом его словно изломанную фигуру, высохшую еще больше, и почти утратившую сходство с человеком. Неосознанно переключившись на магическое зрение, я увидел, как щедро делились с лешим своей жизненной силой спасённые им животные. Они сменяли друг друга возле неподвижного тела лесного хозяина, отдавали часть своей силы и уступали место другим жителям уже погибшего леса. Место нашлось всем: и матерым секачам, с дюймовыми клыками, торчавшими изо рта, и упитанным за лето медведям, которым, видимо, уже не придётся залечь в спячку в родном лесу, и быстрым зайцам, без какого-либо страха соседствующими с пышнохвостыми лисами… Всех желающих поделиться собственной праной с лесным владыкой и не перечислить. Я тоже с превеликой радостью поделился бы с лешим своей силой, праной, или чем-нибудь еще, если бы только мог. Отдавать кому-либо собственную живительную силу, не имея подобной связи, как с братишкой Лихоруком я не умел. А магическая сила ведьмака для лесного владыки совершенно не подходит. К тому же, если бы леший мог, он бы использовал мою магию, заключенную в кристалл-накопитель, который, не далее, как полчаса назад передал мне. Но, увы, он тоже не мог ей воспользоваться. А вот лесные звери, имеющие с лешим устойчивую связь, щедро делились со своим владыкой и «отцом» тем, что имели. А кроме собственной жизни у них ничего и не было. Наконец дедко Большак начал проявлять признаки жизни — зашевелился, а затем поднялся на ноги. Нетвердой походкой он подошел к столу, из-за которого мы так и не успели убежать, и тяжело плюхнулся на деревянную лавку. Да, теперь он действительно мало напоминал человека — перед нами сидело некое антропоморфное существо, «основой» которого являлось некая «растительная субстанция», похожая на древесный ствол. Поддерживать иллюзию человеческого облика у него больше не было сил. — Я полностью пуст… — глухо произнёс он. — А мой лес — окончательно мёртв. — Он распахнул свою «безрукавку», похожую на кусок шероховатой коры, и показал нам маленький зеленый росток. — Это сердце моего леса и моё сердце тоже… Если со мной что-то случиться — высадите его в свободном лесу, — попросил он, — и, возможно, это поможет мне возродиться на новой территории… — Ты чего это надумал, дедко Большак? — нахмурившись спросил я лешего. — Не время сейчас помирать! Мы еще с тобой повоюем! За защиту — поклон земной! А как из твоего леса выбраться, мы сейчас помозгуем — идея имеется, осталось облечь её в четкую магическую формулу. В общем так, Вань, собирай всё со стола — жрать будем в процессе работы! И дуй за мной — в лабораторию, чтобы по десять раз во время воздушной тревоги туда-сюда не носиться. Да и ты, дедко Большак — перегоняй своих зверушек в пещеры. Там места хватит всем. Ну, а дорогой коньяк придётся оставить… — подытожил я. — Вот же незадача! — горестно вздохнул мой дедуля, но спорить не стал. Как говорится, чтобы работа пошла — нужен план, либо хоть какое-то его подобие. У меня план был. Через полчаса мы перетащили наш шикарный стол в подземелье и принялись за работу, не отходя от кассы. Леший тоже со своей задачей справился на отлично — перегнал своё «лесное стадо» в несколько больших пещер, соседствующих с лабораторией. Теперь вражеские самолёты нас точно не достанут — глубокие подземные пещеры стали отменным бомбоубежищем. Леший, который нам уже ничем не сумел бы помочь, сразу отправился к своим зверушкам в дальнюю пещеру. Ваню, не имеющего вообще никакого опыта в магических делишках, мы усадили за чтение копии моей веды, которую составили с Глафирой Митрофановной еще в прошлый раз, когда разрабатывали целительский конструкт. Пусть ищет что-нибудь похожее на заклинание густого тумана, авось удастся как-нибудь его заточить под наши нужды. К дедуле тут же присоединилась Акулинка, которой, особо, тоже было нечего поручить. Главное, чтобы под ногами не путалась, когда мы с Глашей начнём метаться по лаборатории и вырывать себе волосы на голове. Было такое уже неоднократно в моей практике и это обязательно повторится вновь. Такая уж натура у моей любимой женщины — нервничать раньше, чем что-то у неё не получается. Так сказать, заранее… Так-то я уже знал подходящее под наши нужды заклинание под названием «Смертельная мгла Марены», открывшееся в веде после моего личного знакомства с самой Марой-Мораной-Мареной. Несмотря на громкое и жутковатое название, так называлось заклинание особо густого прибрежного тумана. Похоже, что это «наследие» змееподобной мамашки Лихорука пришло к нам с тех пор, когда она подрабатывала на полставки богиней морского тумана и смерти, причиняемой морем. Это поведал мне по секрету мой одноглазый братишка, когда мы с ним поговорили в кои-то веки «по душам» и нам никто не мешал. Правда, ничего смертельного в этом заклинании не было. Никаких ядовитых свойств эта «Смертельная мгла Марены» не имела, она даже не душила попавших в эту мглу людей и не лишала их кислорода. Это был обычный, только чрезмерно густой туман. Он представлял настоящую смертельную опасность только для моряков на судах, которые часто разбивались о прибрежные скалы, погрузившись в эту самую мглу. И именно моряки дали такое жуткое название этому «природному» явлению. Первым делом мы решили опробовать это не очень сложное заклинание с Глашей, выбравшись из подземелья во двор старого дома Никитиных. Проследив за тоскливым взором моей женщины, я понял, насколько ей тяжело будет расстаться с родовым поместьем, несколько веков служившим семье Глафиры Митрофановны верой и правдой. Я специально не лез в её голову своим ментальным даром, но все её мысли лежали на самой поверхности. Тут даже и обычный простак догадался бы, что так печалит мою любовь. В данный момент она думала о семейном кладбище, на котором лежала вся её родня, кроме самого основателя рода — Афанасия. А вот где он сам нашёл своё последнее пристанище, не знал никто. Чтобы хоть как-то поддержать Глашу, я обнял её за плечи, а она уткнулась мне в грудь головой и горько разрыдалась. Вот такой я свою красавицу никогда не видел. Всё то недолгое время, которое мне посчастливилось провести рядом с ней, я считал её «железной леди», сломить которую не смогут никакие невзгоды. Но, видимо, она была железной не до такой степени, какой мне всегда казалось. Она была нежной и ранимой. Я крепче сжал её в объятиях, и прошептал на ухо: — Мы справимся, котёнок! Выметем с нашей земли всех врагов, и восстановим здесь всё… — Котенок? Я? Ты серьёзно? — Она подняла на меня заплаканные глаза, шмыгнула носом и опять уткнулась мне в грудь. — Конечно, котёнок! — поцеловав её в макушку, произнёс я. — Ты просто сейчас себя в зеркало не видела… — И не надо! — вновь шмыгнув носом, произнесла Глаша. — Не люблю себя такой… жалкой и слабой… Как те новорожденные котята, которых в ведре с водой топят… — Нет, — усмехнулся я, — ты не такой котёнок — ты зубастый, клыкастый и ершистый зверёк! К такому протяни руку — исцарапает, что мало не покажется! А слабость — это временное явление, — еще раз поцеловав любимую, постарался я её утешить. — Слишком долго ты находилась в напряжении… Вот и результат. — Какой же ты у меня, Ромка! — Глаша вцепилась в мою одежду, прижавшись еще сильнее. — Я такая счастливая, что опять зареветь хочется… За что мне такое счастье на старости лет, Ром? Я так теперь боюсь тебя потерять… — призналась она мне. — Ты опять за своё? — шутливо прикрикнул я на Глашу. — Какая старость? Ты у меня совсем девчонка сопливая еще! Жизнь только начинается! Вот фрица побьём, я тебе весь мир подарю! — Ну, всё, — Глаша отодвинулась, и легонько стукнула меня кулачком в грудь, — хватит меня уже искушать, ведьмак! Давай уже работать! — Давай! — легко согласился я, тем более, время поджимало. Хотя леший и «предсказал» подход огненного пала не ранее завтрашнего дня, поспешить всё равно стоило. К тому же и окружающий лес, после того как лесной хозяин прикрыл нас магическим куполом от немецкой бомбёжки, уже совсем «не тот». Лес «умер» — превратился в натуральный сухостой, который вспыхнет как спичка, стоит лишь приблизиться пожару. Поэтому по моим самым скромным прикидкам, расчетное время подхода огня к Ведьминой балке существенно уменьшилось, и нам стоило ускориться. Запустить не слишком сложное заклинание оказалось легче легкого — через мгновение всё поместье Никитиных погрузилось в настолько плотную завесу тумана, что разглядеть что-нибудь даже на расстоянии вытянутой руки не представлялось возможным. Потянуло сыростью и солёным запахом моря с нотками гниющих водорослей. Наша одежда и волосы мгновенно напитались промозглой влагой. Я взглянул на миниатюрную и поджарую фигурку моей любимой женщины, мокрая легкая одежда которой, прилипшая к телу, соблазнительно подчеркнула все её женские прелести, особенно крепкую грудь и набухшие от холода соски. А намокшие иссиня-черные волосы слегка закрутились, словно она только что вышла из салона красоты. — Рома… — заметив мой голодный взгляд, которым я её буквально пожирал, томно прошептала Глаша. — Как я же я соскучилась по тебе… Мне больше не нужно было никаких слов — я подхватил её на руки и занёс в пустующую избу. А густой туман Мары скрыл нас от всего мира… Туман еще и не думал рассеиваться, когда мы, основательно растрёпанные, и еще не успевшие остыть и перевести дух, вновь выбрались на улицу. Да и много ли нам надо после долгой разлуки? Сейчас для нас самым важным и не возобновляемым ресурсом было время. Чем быстрей мы найдем решение нашей проблемы — тем больше у нас шансов уцелеть. А всё остальное мы еще успеем нагнать. Сейчас нужно было придумать, как из обычных капелек воды, зависших в воздухе, сделать температурно-активированную воду, которая улучшит огнетушащие свойства этой жидкости. А для этого нам нужно было всего-то навсего подогреть туман до каких-то 60-ти градусов по Цельсию. Ведь какими свойствами характеризуется температурно-активированная вода? Это мелкодисперсная взвесь, с образованием частиц воды размером до десяти микрон, которые успешно выполняют функцию замещения кислорода в химической реакции окисления горючего вещества и прекращение горения вследствие этого. Грубо говоря, мелкодисперсная смесь в виде тумана у нас имеется и, если мне не изменяет память, размер частиц или капель тумана обычно колеблется от одного до 60-ти микрон. Большинство же капель имеет радиус от пяти до пятнадцати микрон при положительной температуре воздуха. Что, в принципе, соответствует нашей задаче. Поэтому нам не надо заморачиваться ни экономайзером, ни компрессором для поднятия давления воды, а вот с нагревом проблема присутствовала. При техническом получении температурно-активированной воды давление и нагрев происходили одновременно, и затем при выбросе из сопла вода мгновенно вскипала, превращаясь в туман с нужной температурой. А у нас туман уже имелся, осталось только придумать, как его нагреть… Мы вернулись в дом и принялись разбирать печать «смертельной мглы» на её составляющие части, одновременно пытаясь экспериментировать над еще не рассеющимся объектом. Согласно «инструкции» в веде, туманом можно было управлять — делать его гуще, слабее, да и еще перемещать из одной точки в другую. Глаша недолго возилась с этим, буквально сразу ухватив, какие элементы магического конструкта отвечают за движение тумана. А вот элементов, отвечающих за температуру объекта, нам обнаружить так и не удалось. Мы «раскидали» печать на символы и руны, собрали её обратно в несколько иной последовательности, но никаких результатов так и не добились. Несколько часов мы крутили этот конструкт и так, и этак, пока, наконец, совершенно не выбились из сил. И вот, уже когда мы растеклись на столовых лавках двумя безвольными амёбами, мне в голову пришла одна безумная идея, которую срочно надо было испытать. Ведь что такое нагрев? Вернее, за счет чего он происходит? А нагрев любого тела происходит за счёт увеличения скорости движения, либо колебаний молекул и атомов, составляющих его. Но движение молекул и атомов в разных телах происходит по-разному: при нагреве газов, например, их молекулы беспорядочно движутся с большими скоростями по всему объёму газа. Сталкиваясь, они отскакивают друг от друга, изменяя величину и направление скоростей. А поскольку некие управляющие движением тумана элементы печати нами были обнаружены, можно было попробовать воздействовать и на отдельные его частицы. Я сообщил о своих рассуждениях Глафире Митрофановне и мы, невзирая на усталость, вновь принялись за работу. И буквально через час, нам удалось нагреть туман до нужной температуры. Глава 18 И вот мы, всей нашей весьма немаленькой компанией, если считать зверушек лешего, собрались прорываться сквозь горящий лес и скопления частей вермахта, плотным кольцом окруживших весьма немаленькие угодья дедки Большака. После успешных испытаний собранной заново формулы заклинания «мглы Мораны», выдававшей на выходе магический туман из температурно-активированный воды, мы решили не дожидаться утра, а сматываться из Гнилого угла прямо сию же минуту. Когда мы вернулись с Глашей в подземелье, и объявили во всеуслышание, что мы выходим прямо сейчас, никто не стал с нами спорить. Все понимали, насколько опасно оставаться в поместье, если сюда придет огонь. Можно, конечно, было просто пересидеть огненный пал в пещере, но присутствовал риск задохнуться от витающих в воздухе продуктов горения, когда они заполнят подземелье. А насколько пагубно они отражаются на человеческом, да и любом живом организме, мы с дедулей испытали на себе. И если бы не наши «усиленные и продвинутые» ведьмачьи организмы, да не целительские конструкты, выжить в этом аду было совершенно нереально. Да и второго выхода из ряда пещер, которые во время нашего отсутствия исследовал леший с помощью своих зверушек, не оказалось. Как-то недоработал этот момент ведьмак-прародитель товарищ Афанасий. Хотя, даже будь он, этот второй выход, нам бы это совершенно не помогло — ведь «черный ход» вывел бы нас опять в полыхающий огнём лес. В общем, наскоро собравшись, мы рванули к лесу… Кстати, а все продукты из погреба Глафиры Митрофановны, мы всё-таки забрали с собой, даже тот самый пресловутый французский коньяк, навьючив их частью на уцелевшую в хозяйстве лошадку, а частью на зверей лешего. Можно было вообще забрать что угодно, и перевезти на откормленных за лето медведях, кабанах и лосях. Только вот перевозить было нечего. Ну, не шмутье же с мебелью тащить? И вот таким огромным караван-сараем мы ступили на волшебную тропу лесного владыки. Только на этот раз она выглядела как самая настоящая грунтовая дорога. А вот этого момента мы с Глашей в своих планах предусмотреть как-то и не смогли. Усталость была сильной, а вновь применять испытанный уже метод с печатью исцеления я больше не решился. И без того уже чересчур часто его использовал, как бы не аукнулось мне это по дороге. А не предусмотрели мы одной простой детали — если бы волшебная дорожка оставалась такой же узкой, как и раньше, наша компания, вкупе со зверьми, растянулась бы по ней на весьма существенное расстояние. И насколько тогда хватило бы доработанной «смертельной мглы», предугадать было весьма трудно. Сдается мне, что охватить всех животных заклинанием мы бы элементарно не сумели. Да и управлять перемещением «тумана», когда не видно ни начала ни конца колонны, тоже было бы затруднительно. Сейчас же мы построились на дороге весьма компактной колонной. В её «голове» встал леший — он должен был контролировать саму дорогу. Её направление должно было совпадать с тем же путём, по которому мы пришли на выселки исчезнувшего села Тарасовка. В конце колонны для контроля температурно-активированного тумана встал дед. В его задачу входило своевременное оповещение меня, если вдруг объема взвешенной в воздухе жидкости, которая должна была защитить нас от огня, будет не хватать. Чтобы управлять движением тумана я встал в центре группы, плечом к плечу с моими девчонками, которых буду оберегать пуще глазу. Помимо всего прочего я наложил на нас и на всех «друзей Оушена» несколько заклинаний морока. Самых сильных, которые смог активировать со своими усеченными магическими возможностями. Но, по моим скромным прикидкам, и этого должно было хватить с лихвой. Еще я раздал деду, Глаше и Акулине заготовленные заранее листки бумаги с заряженными целительскими конструктами, на которые потратил тоже немало времени. Чтобы ими воспользоваться, нужно было просто произнести кодовую фразу. И всё — заклинание активируется само собой. Но это — только на самый крайний случай, если наша задумка с «защитным туманом» провалится, и нам придётся прорываться сквозь бушующее пламя. Вот, примерно, и весь расклад, с которым мы отправились навстречу нашему спасению Уловив направление, леший повел всех нас по своей волшебной дороге. Огня еще не было заметно, когда температура воздуха начала постепенно повышаться, а на волшебную тропу проник густой дым. Животные заволновались, но леший «держал» их крепко, и сумел предотвратить панику в наших «звериных» рядах. Хотя некоторые из них продолжали жалобно повизгивать и скулить. Пора! — решил я, по памяти воспроизведя новую печать «мглы Мораны» (нужно будет придумать заклинанию собственное название, и снабдить этим заклинанием пожарных в СССР) и наполняя её силой. Дорога тут же утонула в густом «тропическом» тумане, настолько он был тёплым. Практически горячим. Но именно этот нюанс нас и интересовал. — Дедко Большак?! — окликнул я лешего, мерно шагающего во главе колонны. Это я сумел различить только с помощью магического зрения. — Тумана хватает?! — Более чем! — отозвался лесной владыка. — А видимость? Дорогу найдем? — продолжал допытываться я. — Найдём! Мне для этого даже глаза не нужны! — Ваня?! — Теперь пришёл черед дедули отчитываться, хотя я тоже его «видел». — У тебя как?! — Отлично! — тут же отозвался он. — Не видать ни хрена! Бреду наощупь, держась за чей-то хвост! — Вот и отлично! — хохотнул я, испытывая примерно те же чувства. — Держись крепче! И вот, наконец, мы вступили на территорию лесного пожарища, который полыхал вокруг. Однако, на этот раз всё прошло куда спокойнее и легче — активированный туман еще немного подогрелся, да «разукрасился» огненными отсветами пламени. А там, где он соприкасался с огнем, тот практически мгновенно потухал, не успевая прижечь нас как следует. Да и дышать в этой водяной взвеси было куда легче, чем в первый раз — продукты горения отлично «вязли» в теплом тумане. А еще температурно-активированная вода отлично гасила огонь, не давая ему просочиться на волшебную дорогу лешего. Было душно и сыро, как в бане, но такого кошмара, какой мы испытали с дедулей по дороге сюда явно не было. Даже лесное зверьё, управляемое железной (а если быть точнее, то деревянной) рукой лешего, тоже стойко выдерживало эти неприятности. Да еще и дорога, как мне показалось, вела нас к окраине леса куда как стремительнее, чем открытая мной. Похоже, дедко Большак, выкрутил её показатели на максимум. Как же всё-таки работает его пространственная магия? Ведь обладай мы таким секретом, логистика Красной Армии поднялась бы на небывалую высоту! Но секрета своей волшебной дороги леший мне не открывал, снабдив лишь словом-ключом к её развёртыванию. Я точно так же сегодня раздавал собственные «слова» к активации целительской печати Глаше и Акулине. Но они, не имея магического дара, не смогли бы самостоятельно повторить это волшебство, пусть даже Глафира Митрофановна куда лучше меня разбирается в сложных формулах и конструктах составляющей печати. Может быть, мы с Глашей когда-нибудь попытаемся разработать нечто подобное волшебной дороги лешего. И вообще, пространственные заклинания надо осваивать в первую очередь! Ведь тот, в чьих руках будет секрет очень быстрого перемещения из одной точки в другую, всегда будет на шаг обгонять своего врага. Как в прямом, так и в фигуральном смысле. За мыслями и заботами, чтобы наколдованный туман не расползся клочками, мы всей командой, наконец-то выскочили из лесного пекла, оказавшись на выжженном дотла лесу с черными обугленными палками-головешками вместо величественных некогда деревьев. Конечно, волшебная дорога не давала всё это как следует рассмотреть — окружающий пейзаж просто сливался в сплошную пелену, даже когда я развеял туман. Под ногами хрустели уже затухшие, но еще слабо дымящиеся угли. От каждого шага вверх взлетала невесомая зола, от которой чихали звери. — Стой! — неожиданно крикнул леший, остановившись, как вкопанный. — Граница моих бывший владений… — с горечью произнес он, а я почувствовал своим обостренным чутьём, как защемило его сердце. Он, хоть и нечисть, но сердце у него бесспорно имелось. — Сейчас дорога закроется! — громогласно предупредил он. — Принял! — тут же отозвался я, проверяя наложенные заклинания морока. Всё оказалось в порядке. — Дедко Большак, сейчас выскочим прямо в логово врагов. Ты постарайся уж, присмотри за своими детками, чтобы они большого шума не устроили, — предупредил я его еще раз. Так-то мы с ним это уже обсуждали. — Я о том хорошо помню, товарищ мой Чума, — кивнул лесной хозяин. — Но слаб я — нет во мне былой силы, — виновато напомнил мне леший. — Но что смогу — сделаю! — Всего готовы? — ради проформы поинтересовался я. — Тогда давай, дедко! На мгновение перед глазами у меня слегка поплыло, а когда «пелена» упала, мы оказались со всех сторон окружены вражеской техникой: танки, тягачи, бульдозеры — да чего здесь только не было! Правда, собрались они здесь не про нашу честь. Вернее, по нашу, но не в данный момент. Они ревели, дымили и крушили ко всем чертям обугленные стволы деревьев, похоже, прокладывая дорогу к брошенному нами поместью. Что и говорить, свезло нам не по-детски, а, вернее, совсем не повезло! Вот чего нам стоило выскочить с дорожки лешего хотя бы в метрах ста от сего места. Там и концентрация техники была поменьше, да и фрицев не так много. А именно в нашей точке выхода работала какая-то инженерная часть вермахта, с усилением из обычных пехотинцев. Но их здесь было дофига! Наверное, технику от нас охраняли, не иначе. Нашу компашку, конечно, фрицы и не приметили за весьма сильным мороком, на который я не пожалел силёнок. Да, они не видели и не слышали, как мы появились, но было одно существенное «но» — от физического контакта мой морок не оберегал. И в первую очередь это касалось дикого зверинца дедки Большака. От чудовищного рёва мощной техники, запаха пожарища, висевшего дыма и скопления фрицев зверушки сильно «занервничали». Да что там занервничали — они словно с цепи сорвались. И как не пытался леший их успокоить и сдержать — в его нынешнем состоянии это получалось из рук вон плохо. Первым проявил неповиновению повелителю, а, вернее, желание разорвать неведомого врага, рычащего и угрожающего хозяину, матерый косолапый мишка. Он тоже заревел в ответ на рев мощного дизельного движка, затем поднялся на задние лапы, заслоняя лешего свой огромной тушей и обрушился сверху на «некстати» оказавшегося рядом фашиста. Эффект от подобного «воздействия» на фрица медвежьей туши оказался просто поразительным. Нет, не для меня — я-то как раз прекрасно представлял, что сейчас произойдёт. Ошеломительный нежданчик ожидал камрадов этого бедолаги, которые точно не ожидали, что такое случится на их глазах. В общем, Миша со всей дури рухнул с высоты своего немаленького роста на субтильного (по сравнению с ним) фрица, да еще и активно работая лапами. А когти у него на лапах я вам скажу — от одного вида этих граблей жуть берет! Одним словом, никому не посоветую под такую лапищу попадать. Представляю, как для ничего не подозревающих подельников бедолаги фрица, это всё выглядело со стороны. Они-то и не подозревали, кто скрывается под мороком. Для немцев всё произошло внезапно — их камрад вдруг, ни с того, ни с сего, неожиданно «смялся» с отчетливым хрустом, словно был сделан не из мяса и костей, а из податливого пластилина. А затем отчаянно зафонтанировал кровищей во все стороны, превращаясь в откровенный фарш. Фриц даже крикнуть не успел, настолько быстро всё произошло. А его соратники, из тех, кто заметил, и вовсе застыли каменными изваяниями, не понимая, что вообще произошло. Металлический запах свежей горячей крови на мгновение перебил даже отвратительный запах гари. И наша лесная команда окончательно пошла вразнос. Травоядные бешено понеслись вперед, испугавшись резкого запаха крови и выставив вперед рога. Они словно ураган врубились в ряды фашистов, пробив основательную брешь. Следом за копытными в дело вступили хищники, отхватывая острыми зубами куски мяса от попадающихся на их пути фрицев. Одним словом, всё смешалось в доме Облонских. — Achtung! Feuer! — заголосили фрицы, наконец сообразив, что происходит нечто из ряда вон выходящее. И пусть нас они совершенно не видели, но это не помешало направить на нас автоматы, ориентируясь по своим раненным и убитым сослуживцам. А поскольку немцев было немало, то по нам одновременно замолотили десятки, а то и сотни автоматов. В общем-то, я был уже к этому готов и постарался развернуть свой активированный энергетический щит (одновременно с доспехом), чтобы прикрыть как можно больше лесных братьев, которых сейчас поливали свинцом обезумевшие фашисты. От защиты тут же принялись рикошетить пули, но проводимость моих каналов оставляла желать лучшего. Хорошо, если мне удалось прикрыть силовым полем хотя бы треть детишек лешего. Одновременно с развертыванием щита и доспеха я дернул на себя Глашу, которая бежала бок о бок со мной. А вот дотянуться вовремя до Акулины я не успел. И за те мгновения, которые я потратил на развёртывание щита, она успела выхватить вражескую пулю. — Доча! — истошно закричала Глафира Митрофановна, бросаясь к упавшей Акулине. — Что с тобой? Где ранило? Как… — Без паники! — перебил я Глашу, активируя целительскую печать, мои девушки во всем этом бедламе естественно забыли обо всем. — Всё будет хорошо! Упав на колени рядом с девушкой, я быстро её осмотрел, подключив магическое зрение. Пуля пробила ей бедро, навылет, не задев кость. И целительское заклинание уже успело остановить кровь. — Что с ней? — взволнованно выкрикнул дед, добежавший до нас и тоже упавший на колени рядом со мной. Вокруг него светился силовой доспех, который, не взирая ни на что, мой старик сумел вовремя, а самое главное правильно активировать. Набирает потихоньку опыта новик. — Ранили девчонку — не успел прикрыть, — виновато сообщил я. Так-то надо было раньше об этом подумать. — Черт! Да как же так? — выругался Чумаков, а я почувствовал накатившее на него глобальное чувство вины. — Я должен был быть рядом… — Не переживай — с ней всё будет в порядке, Вань! — попытался успокоить я деда. — Буквально через несколько минут от раны и следа не останется! — Все равно я болван! — не успокоился мой старик, ведь его любимая девушка едва не погибла. — Я должен был позаботиться о ней в первую очередь! Я мог её защитить… — Некогда сейчас сопли жевать, боец! — резко гаркнул я, заставляя дедулю собраться. Не хватало мне сейчас еще всяческих ненужных рефлексий. — Уходим, пока еще что-нибудь не приключилось! Понял? — Так точно, товарищ командир! — Дед подскочил на ноги с Акулиной на руках. — Понял! Девушка держалась молодцом, лишь слегка постанывая и морщась от боли. Но это ненадолго — печать, которую мы с Глашей вместе изобрели, была просто «убойной» штукой. — За мной! — Я, подхватив под руку Глафиру Митрофановну, резко поднял её с земли, и придерживая подле себя, чтобы она попадала под действие моей энергетической брони, потащил за собой. Нам нужно было срочно выйти из зоны поражения — мой силовой щит долго такую нагрузку, которую устроили ему фрицы, не выдержит. Проводимости моих каналов, чтобы поддерживать его в работоспособном состоянии, надолго не хватит. Хотя силы в моём резерве было, хоть отбавляй. Я ощущал, как с каждым попаданием защита проседает всё больше и больше. И понимал, что выбраться до её разрушения мы, скорее всего, не сможем. А индивидуальная броня продержится еще меньше — уж слишком интенсивный огонь вели по нам гребаные фашисты, хоть совершенно нас и не видели. А уж когда по нам замолотили крупнокалиберные пулеметы, установленные на бронетехнике, нашему защитному заклинанию осталось «жить» сущие секунды. И когда оно окончательно развеется — выдержать лютый обстрел врага мы не сможем. А они знай, поливали нас потоками свинца, абсолютно не жалея патронов. Неужели для нас всё сейчас так глупо и бездарно закончится? Глава 19 Моя защита таяла как грязный ноздреватый снег на теплом весеннем солнце, а эти твари продолжали молотить со всех стволов в белый свет (а в итоге по нам) как в копеечку, совершенно не считаясь с расходом боеприпасов. Хотя понять фрицев я могу — ребятки просто обосрались от страха. Когда неизвестно откуда приходит неведомая смерть, и начинает мочить всех без разбора — тут уж не до экономии патронов. Вот только мне от этого легче не становилось. Мой энергетический щит уже расползался на клочки, словно гнилая дерюга. И наполнять его энергией с той же скоростью, с какой его просаживали немцы из автоматического оружия, я уже не мог. Какие-то мгновения — и нас уже ничто не спасёт… Вокруг бесновались детишки лешего, нападая без разбора на стреляющих фашистов, насаживая их на острые рога, забивая и затаптывая копытами, разрывая на части клыками и когтями. Но при этом животные гибли, когда в своей звериной ярости вырывались из-под моей силовой защиты. Но остановить их не мог даже дедко Большак, растерявший со смертью родного леса практически все свои силы и часть способностей. Временами он тоже забывал о защите, и выскакивал из-за щита, пытаясь спасти ту или иную тварь (и это были не фрицы). Иногда ему это удавалось, но он тут же получал добрую порцию горячего свинца, только щепки от него в разные стороны летели. Но уничтожить лешего было не так-то просто. Мне кажется, что даже если его и продырявить, как банальный дуршлаг, он всё равно выживет и восстановится. Вот только не знаю, насколько много времени займёт этот процесс без поддержки леса. Ведь именно лес и давал лешему его силы в былые времена. А чтобы навечно уничтожить эту могучую нечисть, надо его, наверное, напилить на брёвна, сложить из них пионерский костёр и сжечь дотла, а пепел затем развеять над рекой, чтобы ненароком он не пророс где-нибудь «за компостной кучей». Вот только почему при такой живучести я больше леших не встречал? Похоже, что они сами вымерли от какой-нибудь лешачьей чумы, типа чумы или грёбаного ковида из моего прошлого-будущего. Иначе объяснить их отсутствие в наших лесах попросту невозможно. Либо это была тщательно спланированная акция каких-то неведомых сил, ставившая своей задачей тотальный геноцид лесных хозяев. Странные же мысли мне всегда лезут в голову перед лицом неминуемой смерти. Я даже привык к этому, поскольку не в первый раз гляжу ей в глаза. А после этого чудесным образом умудряюсь выруливать даже из самой безвыходной ситуации. Вот и сейчас, когда, казалось, уже всё — ангелы запели злыми голосами (Отчего злыми? Так я ж проклятый ведьмак!), откуда ни возьмись помощь поспела! Да-да, вот просто! Ни с того, ни с сего перед нами открылся самый настоящий портал! У меня уже имелся опыт пространственных перемещений, когда я использовал печать Королевы Маб. Поэтому узнать, что же за сияние развернулось прямо по курсу перед нами, не составило труда. Вот только что там, на той стороне? Ведь это вполне могли наколдовать и наши враги. Стоит шагнуть и всё — поминай, как звали. Хотя, не уверен, что немцы могли нас так легко просчитать и приготовить столь хитроумную ловушку. Но исключать такую возможность всё же не стоит. Однако, и другого выхода из этой критической ситуации тоже не было. — Дедко Большак! — заорал я, что было мочи. — Гони свою братву к порталу! Быстрее! Леший не ответил, но я увидел, как он быстро заметался среди своей своры волков, стараясь прикоснуться руками к самым матёрым хищникам, что-то вкладывая в их лобастые головы. Раньше, похоже, он это мог делать на расстоянии из любой точки своего леса, но с его утратой сил у бывшего лесного хозяина действительно не осталось. Волки постепенно организовывались и, действуя на манер пастушьих собак, начали сгонять уцелевших под обстрелом животных к развернувшемуся порталу. Свистели пули, стрекотали автоматы, гулко бухали крупнокалиберные пулеметы. Летящая смерть каждую секунду и каждое мгновение находила себе жертву. Упорные фрицы невзирая ни на что продолжали упорно по нам шмалять. Самое занимательное, что открывшегося портала они тоже не видели — я ловил обрывочные мысли напрочь перепуганных гитлеровцев, которые тоже продолжали умирать от «невидимой» смерти. Иначе, они бы сосредоточили огонь в его направлении. Но этого, слава Создателю, не произошло. Энергетический щит, стойко выдержав еще несколько попаданий, наконец жалобно моргнул и «погас», оставив нашу команду совсем без защиты. Благо, что до портала было уже рукой подать. Я резко подтянул к себе Глашу, чтобы она попала в зону действия моего личного доспеха, а также была закрыта от фашистов моим телом. Ваня также продолжал нести на руках раненую в ногу Акулину. Девушка тоже прижалась к нему всем телом, попадая в ареал его личной защиты. А вот зверушкам лешего не повезло — они продолжали умирать с завидной регулярностью. Однако, их смерти не пропадали даром — они насыщали лешего живительной силой, которая вливалась в него полноводной струёй. И это позволило лесному старцу вновь взять под контроль свою лесную живность и направить её прямиков в открытый портал. Звери ворвались в сияющий пространственный переход стремительным табуном. Я, честно говоря, не завидовал тому, кто находился с той стороны портала — затопчут нахрен! А то еще и порвут на мелкие кусочки. Хотя, если этот кто-то в состоянии задействовать такую сложную волшбу — он явно не новик, а продвинутый маг… Неожиданно поток животных, вливающийся в переход, разбился на две «струи», словно разделённый какой-то невидимой рукой. Магия, однако! Портал вновь моргнул, и из его светящегося «нутра» высунулся хорошо знакомый мне черный башмак на высоком красном каблуке и красной же подошве. Ну, а золотые гигантские пряжки, усыпанные драгоценными камнями, я и вовсе не мог не признать, поскольку никогда в жизни не встречал подобного произведения искусства. Ну, а уж когда из портала показалась худющая нога в обтягивающих и слегка заплесневелых красных колготах и кончик резной трости — я вообще облегчённо выдохнул. Вот, кто, оказывается, портал для нас сообразил! Значит, что-то там хлебнул Вольга Богданович из своих подозрительных пузырьков и освоил-таки пространственный переход! Хоть ненадолго, но всё-таки! Это не могло не радовать — ведь появился мой мертвый старикан в самый тяжелый для нас момент. Из портала, наконец, появился во всём своём винтажном великолепии старый покойник, блестя на солнце драгоценными пуговицами на атласном камзоле, цвета лазурной волны с вышивкой из золотой канители. Появившись полностью, он мгновенно сориентировался в довольно сложной обстановке, и всех нас закрыло мощным силовым щитом, который не смогли пробить даже крупнокалиберные и разрывные пули. Приметив меня, Ваню, и наших дам, Вольга Богданович стащил с головы треуголку и изящно поклонился, словно находился не на поле боя, а на каком-нибудь великосветском рауте [47] или балу. К тому моменту, когда мы приблизились к сияющему пространственному переходу, все уцелевшие зверушки лешего перебрались за границу портала — в дедулино (а точнее — уже моё) поместье — Пескоройку. Недовольно поморщившись от грохота и шума, мертвец прищелкнул тонкими сущими пальцами, словно кастаньетами, и шум исчез. В магическом зрении было видно, что выставленный магический щит трансформировался в небольшой силовой купол, заглушивший выстрелы и накрывший всех оставшихся у перехода: меня с Глафирой, Ваню с Акулиной, и лешего с Вольгой Богдановичем. 47 Раут — торжественный званый вечер, прием, но без танцев. — Сударыни… — Мертвец вновь галантно раскланялся с моими спутницами. — Разрешите представиться — пресветлый князь Вольга Богданович Перовский! И по счастливому стечению обстоятельств — пра-пра-пра и еще сколько-то там прадед вот этого бравого ведьмака! — Он ткнул в меня пальцем. — Рома, а ты мне не говорил, что у тебя такая родня… — опешила Глафира Митрофановна, впиваясь взглядом в старого князя. — Так я об этом и не знал, — пожал я плечами. — Чисто случайно получилось… — А он что… мёртвый? — шепнула мне на ухо Глаша. — Лучше говорить «неживой», прелестное создание! — поправил её мертвец, обладающий феноменальным слухом. Кстати, побывав в «шкуре» мертвеца, даже скелета, во время своего неожиданного вояжа в Италию, я тоже все прекрасно слышал. Хотя на тот момент, у меня не то что ушей, у меня вообще ничего кроме костей не было. Но, тем не менее, это не мешало мне обладать отличным слухом. — Х-хорошо… — слегка заторможено ответила Глаша. — А вы тоже ведьмак, Вольга Богданович? — Душа моя, — елейным голоском произнёс старый повеса, — когда я родился, таких как мы называли чароплётами, да колдунами. А при моих пращурах — окудниками, да кудесниками. А наш прародитель — Вольга Всеславьевич, в честь которого меня и назвали, — неизменно добавил он, — и вовсе волхвом кликали. — Но все мы — одарённые, этого не отнять… Что? — Покойник неожиданно насторожился, словно гончая, взявшая горячий след. — Я чую родную кровь и слышу биение маленького новорожденного сердца! Старикан резко упал перед Глашей на колени и сдернул с головы треуголку. Я едва успел удержать руку моей женщины, чтобы она не заехала старикану по его лысой макушке. Мертвяка, конечно, этим не пронять, но лучше бы нам обойтись без ненужного членовредительства. И так старикан не в лучшем виде пребывает… Надо будет ему посоветовать, чтобы личину носил. Не каждый вынесет постоянное общение с мертвяком. — Беременна… — Мертвяк тем временем протянул дрожащие руки к животу Глаши и с благоговением прикоснулся к нему сухими ладонями. — Она беременна! Наследник! — радостно закричал он, вскакивая на ноги и крепко обнимая Глашу. — Ух, Ромка, какие вы у меня молодцы! А я даже и не мечтал, что в ближайшее время наш род… — Если бы старикан мог, он, наверное, и слезу бы сейчас пустил. Но, как говорится: мертвые не курят, мертвые не пьют. Поэтому он только замолчал, закрыв обезображенное лицо треуголкой. — Слушай, дед, — чтобы немного успокоить мертвеца, я решил увести разговор в сторону, — а ты как умудрился портал открыть? В самое нужное время, и в самом нужном месте? — Кто открыл? Я? — удивленно спросил Вольга Богданович, вновь натянув треуголку на лысую голову. — Ничего я не делал… Я думал, это ты… — Постой, это точно не ты? — Вот теперь уже опешил я, поскольку, кроме Вольги Богдановича других кандидатов со способностями портального мага у меня не было. — Я ж не портальный маг, — продолжал стоять на своём покойник, — нету у меня таких талантов. Я подумал, что это зелье так странно сработало… Ну, которое ты выпил… — Нет, — я мотнул головой, — ничего я не делал. — Тогда кто? — задал мне вопрос мертвец, который я тоже хотел ему задать. — И как он Пескоройку тогда нашел? — Вот именно, деда… Вот именно… — Нужно срочно проверить защиту! — засуетился старикан. — Когда у нас такое сокровище, — он с умилением взглянул на Глашу — теперь она для него всё в этой «нежизни», — нужно чтобы ни одна муха не пролетела! А тут целый портал! — Не могу сказать, что он появился не вовремя… — хмыкнул я. — Прижали нас знатно… Вань, как Акулина? — Всё в порядке, — отозвался Чумаков, так и продолжая держать девушку на руках, — рана зажила уже. А я простенькое заклинание сна использовал, чтобы она побыстрее восстановилась… — Молодец, всё правильно сделал! — оценил я старания Ивана. — А ты как, дедко Большак? — Не так хорошо, как хотелось бы, — прогудел основательно потрёпанный леший, — но жить буду. Зверушек моих только жалко, — оглянулся он на поле битвы, — сколько их полегло… Но не с моими нонешними силами ими повелевать… Да и перепугались они знатно… Грохот, крики, стрельба и кровь… Тут любой с ума сойдёт, а не только животина лесная… — Это что же, Ромка, леший тоже с тобой? — пристально разглядывая лесного владыку, поинтересовался мертвец. — Да, познакомься, Вольга Богданович, — представил я друг другу нежить и нечисть, — владыка местных лесов, дедко Большак — мой большой друг и верный боевой товарищ… — Бывший владыка, — с горечью произнёс леший, оглянувшись на оставленное позади пожарище. — Нет больше моих владений — сожгли супостаты заморские! — И он реально хрустнул своими одеревесневшими кулаками. — Прости, друг моего внука, если причиняю тебе боль, — дипломатично произнёс старый князь, — но я правильно понял, что своего угла ты лишился? — Правильно, пресветлый, — буркнул леший. — Без своего угла теперь — как юродивый какой, али перекати-поле… — Подожди горевать, дедко Большак! — Вольга Богданович подошел к лешему и легонько приобнял его одной рукой за плечи. — Моё поместье расположено в превосходном сосновом бору, который является лишь небольшой толикой простирающегося вокруг шикарного и богатого леса. Но видишь ли какое дело: лес есть, а хозяина в нём нету. Сгинул болезный, и довольно-таки давно, еще до моего рождения… Леший встрепенулся и расправил плечи. Его нечеловеческие глаза налились сочной салатной зеленью, излучающей слабое свечение. — Так вот, а не хочешь ли ты, старина, вступить во владение новой вотчиной? — вкрадчиво спросил мертвец. — По глазам вижу, что хочешь! — Даже не стал он дожидаться ответа. — Помощь и дружбу — гарантирую! Друг и боевой товарищ моего внука — мой друг и товарищ! — немного напыщенно подытожил дедуля. — Да и мне верный компаньон для защиты поместья не помешает. По рукам, дедко Большак? — И он протянул ладонь лешему. — По рукам, светлый князь! — Не стал долго раздумывать леший — ведь он и так к этому стремился. А обещанная помощь от такого могучего мага, каким являлся Вольга Богданович тоже не помешает. — Проходи, владыка! — Мертвец мягко подтолкнул лешего к порталу. — Разберись там пока со своим зверьём, пока они чего-нибудь у меня в поместье не натворили. А чуть позже мы с тобой подробно обсудим наше обоюдновыгодное соглашение. — Спасибо за приглашение, князь! — Леший уважительно поклонился мертвецу. — Чувствуй себя как дома, сосед! — Мертвец растянул губы в приветливой улыбке, тоже поклонился лешему, только куда более изящно, после чего дедко Большак исчез в портале. И только сейчас, после всей беготни, до меня начала доходить вся нелепость случившейся ситуации: мы стоим на пороге портала, открытого неизвестно кем, и неизвестно на какое время. Причем, пространственный переход может закрыться в любой момент, а мы тут лясы точим. — Дед, давай все разговоры в Пескоройке продолжим, пока портал не закрылся, — озвучил я собственные мысли. — Глаша, идите с Ваней и Акулинкой, а мы с Вольгой Богдановичем вас догоним… — Давай, дочка, — поддержал меня мертвец, — внучок дело говорит! — Вот что, деда, — спровадив всех в Пескоройку, произнес я, — ты тоже иди… Разместить там всех надо, накормить… — Накормить-напоить, в баньке попарить и спать уложить — это я понял, — продолжил несложную цепочку старикан. — А сам чего ж не спешишь с женой и будущем дитятей отдохнуть? — А у меня еще кое-какие дела остались, — честно ответил я. — Тут неподалеку… — А Ивана с собой брать, стало быть, не хочешь? — догадливо прищурился мертвец. — Да я один быстрее управлюсь, — ответил я. — А он пусть пока вместе с тобой на хозяйстве побудет. Ты-то, похоже, уже и забыл, каково оно живым быть? Вот он и поможет. — Ну, что ж бывай, внучок! — попрощался мертвец. — Себя береги! Вот что, я портал сейчас закрою — на это у меня тяму хватит. Так что обратно своим ходом идти придётся… — Правильно, закрывай, — согласился я со стариком. — Безопасность прежде всего. А обратную дорогу я найду — чай, не впервой! Глава 20 Дедуля нырнул в портал, который буквально через несколько секунд перестал существовать. Да, ломать, как говорится, не строить. Ну, а я, пока фрицы окончательно не просадили мне энергетическую броню, метнулся в сторону, уходя с линии огня. Вот теперь пускай взбивают пулями воздух, никому вреда от этого не будет. Подпитав заклинание морока энергией, я быстрым шагом пошел вдоль позиций фрицев, которые в срочном порядке подтягивали резервы на звуки истерической стрельбы своих сослуживцев. Вот пускай теперь ловят черную кошку в тёмной комнате, когда её там нет. Правда, пройдёт совсем немного времени, и наложенное на мёртвых зверей заклинание морока рассеется. Вот тогда-то фашисты и удивятся, увидев, кто на них нападал. Но как раз этот момент меня совершенно не волновал. Меня больше беспокоило, кто же открыл портал в Пескоройку? Кроме Королевы Маб, владеющей секретом пространственных переходов, других магов и волшебных сущностей с такими талантами у меня в знакомцах не было. В общем, что это было, и кто нам всем, можно сказать, подставил плечо помощи, а кое-кого и вовсе спас от неминуемой смерти, так и осталось для меня неразрешимой загадкой. Ведь тому, кто открыл портал, должна быть известна конечная точка пути — Пескоройка. А сколько времени затерянное в лесах поместье князей Перовских пребывало в забвении, не знает даже сам Вольга Богданович. Ладно, я решил пока отложить в сторонку разгадывание этой головоломки — сейчас нужно было сосредоточится на совершенно иной задаче. От лешего я узнал о печальной судьбе партизанского отряда товарища Сурового: выйдя на охоту за мной, фашистам удалось окружить и захватить партизан. А серьёзно ослабевшему лешему не удалось ничем им помочь. Он и так едва-едва сумел сохранить мою семью, и я за это буду считать себя его вечным должником. Ведь Глафира Митрофановна и Акулинка для меня самое дорогое, что есть в этом мире. Да дед еще… Даже два — один живой и молодой, а второй старый и мёртвый. А сейчас, когда Глаша беременна… Так и вовсе… Такие дела, но партизанский отряд был разгромлен. Многие погибли, а тех, кто выжил, взяли в плен и увезли в Покровку. Большего леший и не мог сообщить, но и на том спасибо! В общем, я решил попытаться вытащить партизан из фашистских застенков… Если, конечно, хоть кто-нибудь из них остался в живых. К тому же, именно в Покровке у меня имелся собственный «агент» — трёхсотлетняя ведьма-француженка Глория-Луиза, которую мой «сосед по чердаку» лет этак триста назад спас от Марсельской чумы, которую сам же и запустил. Только эта страшная болезнь оказалась на редкость избирательной… Вернее, избирательным оказался сам повелитель смертельных болезней — всадник «белый» по имени Чума… Когда мне открылась эта часть его памяти, я даже проникся тем «кодексом чести», который проповедовал глашатай грядущего Апокалипсиса: да воздастся каждому по делам его. В тот момент у меня даже отступил страх потерять собственное «я», настолько благородным был поступок Чумы по спасению маленькой девочки и всей её семьи от неминуемой смерти. Будь я тогда на его месте, я поступил бы точно так же… Черт! Неужели я начинаю думать, как эта Высшая Сущность, призванная самим Спасителем карать и миловать? Нет! Он, хоть и заперт у меня в голове, но влияния на мои желания и поступки пока не имеет! Или у него такой план — медленно, исподволь, «прорастать» у меня в голове, подменяя мои мысли своими, и ждать, пока я окончательно не проникнусь его «идеями»? — Хватит! — Я даже воскликнул вслух, чтобы как-то освободиться от этих навязчивых мыслей. Если я буду и дальше на этом зацикливаться, легко и вовсе с катушек слететь! Топать до Покровки было изрядно, а лес, в котором я мог бы открыть волшебную тропинку лешего перестал существовать. Поэтому я решил, не мудрствуя лукаво, позаимствовать автотранспорт у фрицев. И выбор мой пал на небольшой семейный автомобиль (по крайней мере он таковым считался в Германии до войны) «Opel Olympia». На этой железной лошадке, уже повидавшей виды и попробовавшей вволю русского бездорожья, разъезжал по всей видимости какой-то невысокий офицерский чин, уровня лейтенанта. Если бы это был «Opel Kadett» — еще более мелкий и неказистый автомобильчик, то на нём разъезжали бы унтера-фельдфебели. Такая вот субординация. Для моей цели машинка пришлась как нельзя кстати. Выдумывать чего-то новенького мне абсолютно не хотелось, да устал я уже от всех приключений, которым конца-края не было, да и не будет пока. Поэтому на подходе к автомобилю, я просто набросил на него отворотную печать «пустой глаз», как не без юмора назвал её Афанасий, и машинка перестала существовать для всех толкущихся рядом с ней фрицев. Олимпия, хоть и выглядела снаружи основательно потрёпанной, на деле оказалась весьма ухоженной. Было видно, что водитель за ней хорошо следил, даже пыли и сажи в салоне не было совсем. А учитывая окружающую обстановку, марафет нужно было наводить едва ли не каждый час. Я проверил уровень топлива — не хотелось бы встать на полдороге. Топливный бак оказался полон. Усевшись на водительское место, я завел двигатель. Автомобиль слегка затрясся, рыкнул, стрельнул вонючими выхлопными газами, а после ровно и уверенно заурчал. Заклинание отвода глаз действовало великолепно — ни одна фашистская собака не обратила внимание ни на звуки запускаемого двигателя, ни на то, что в машине находится совершенно чужой человек. Поэтому я спокойно дал газу, вырулил на дорогу, и покатился по дороге, ведущей в Покровку. Я неторопливо ехал мимо знакомых кукурузных полей с частично полегшими стеблями, и размохраченными початками, расклеванными птицами и растащенными по норам грызунами, которые так никто и не удосужился собрать. Население близлежащих деревень, составляющих колхозы и совхозы, обрабатывающие эти поля, было насильно вывезено на работы в Германию. А вот и приметный поворот, на котором я укокошил двух фрицев, а личиной одного из них воспользовался впоследствии. И ведь совсем недавно это было, а такое ощущение, что уже прошла целая жизнь. И всё из-за того, что за столь короткий отрезок времени со мной случилось столько событий, сколько не случалось за всё моё житьё-бытьё в будущем. Повоевать, правда, мне и там пришлось. Но здесь я опять влюбился, хотя уже и не чаял найти женщину, за которую готов и в огонь, и в воду… Да что там — здесь я впервые стану отцом! Отцом!!! У меня скоро будет сын! Наследник! Если, конечно, Вольга Богданович не ошибся с полом будущего ребёнка. А он не ошибся — маги кровезнатцы, каким он является, это умеют определять с точностью. Может быть, и я скоро так смогу. Я ведь тоже кровезнатец теперь, да еще и потомственный светлейший князь. Как только мне всё это теперь увязать с основной доктриной Советского Союза об уничтожении сословий [48] ? 48 Декретом «Об уничтожении сословий и гражданских чинов», принятым 10 (23) ноября 1917 года, были упразднены все сословия и гражданские чины в Российской империи, в том числе дворянство. — Ну, ничего, — произнёс я вслух, притопив педаль газа, — с духовенством же как-то само разрулилось и без моей помощи. А со мной мы и за дворян порешаем! «Олимпия» рыкнула и набрала скорость, оставляя за спиной серые клубы пыли. Погода этой осенью стояла на редкость засушливая. Второй месяц и не дождинки. А вот интересно, как будет объяснять себе случайный свидетель, эти возникающие ниоткуда клубы пыли? Машина-то под заклинанием, и её никто не видит. А вот пыль в эту установку никак не входит. На этот раз я остановил реквизированный автомобиль, не доезжая до контрольно-пропускного пункта, расположенного на самой окраине села. Я загнал «Олимпию» в ближайшие заросли и вылез из салона. Первым моим желанием было испортить машину, чтобы не оставлять фрицам. Но, слегка подумав, я решил пока её не ломать — а вдруг, да понадобится ещё. Влив вдействующую печать отвода глаз еще силы (теперь она простоит тут незамеченной никем неделю, не меньше), я направился в военный госпиталь, навестить свою французскую подружку Глорию. Никаких проблем с пересечением КПП не возникло — никто из караульных в мою сторону даже носом не повёл. Как же здорово быть ведьмаком на войне! Я сейчас запросто мог перерезать охранникам глотки, а они бы даже и глазом не моргнули. У меня просто чесались руки, совершить акт возмездия за все их грехи, но было еще рано. Мне сейчас лишняя паника не нужна. Для начала надо найти колдунью, если она ещё здесь и получить от неё информацию, остался ли кто в живых из захваченного партизанского отряда. Может быть, я уже опоздал… От осознания возможной трагедии мне стало так горько на душе, что хоть волком вой! Мне вспомнился никогда неунывающий весельчак-балагур дед Маркей, обращающийся как бог со снайперской винтовкой. Рассудительный и великодушный командир отряда — товарищ Суровый. Даже вечно ищущий подвох старший политрук Карпуха, как его кликал шебутной дедок-снайпер и фамилию которого я так и не удосужился узнать, был мне также дорог, как и все остальные, поскольку жизни своей в бою с врагом не жалел. А что въедливый очень, так работа у него такая — везде искать подвох, да шпионов-предателей. И не будь этих людей, куда тяжелее и кровавее далась бы нам наша победа. А всё остальное — тонны дерьма и грязи, что вылили на них после — тоже происки… Вот только чьи: врагов, дураков, или идеологических противников, думайте уже сами. Вывеска колхоза «Красный сеятель» обнаружилась на том же самом месте, где я видел её в последний раз — над большими металлическими воротами. Немецкий госпиталь тоже никуда не делся, а точно так же располагался в больших крепких амбарах, которые фашисты попросту переоборудовали под палаты. На большом дворе бывшего совхоза всё так же ковыляли гитлеровские подранки, напоминая египетские мумии из-за обилия бинтов. На этот раз было много обожжённых солдат, прибывших, наверное, из горевшего леса дедки Большака. Значит, не так-то просто им далась эта временная победа, раз половина госпиталя завалена пациентами с ожогами разной степени тяжести. Эту информацию я просто почерпнул в голове рядом проходящего военного медика в белом халате. По уже проторенной дорожке я добрался до бывшего здания колхозной администрации, где обосновалось начальство этой медицинской части. И именно моя колдунья рулила здесь всем немалым медицинским хозяйством — ибо была его начальницей-главврачом. Пробраться в её кабинет тоже было делом техники — это я легко проделывал еще в прошлый раз. Хозяйки в её кабинете я не обнаружил, поэтому заняв её кресло, я забросил ноги на стол. Свалив на пол какие-то бумаги (скоро они ей и вовсе не понадобятся), я подвесил в кабинете заклинание с примечательным названием «гуси Рима». Я уже неоднократно обращал своё внимание на весьма юморные названия магических конструктов, подчерпнутых мной в книге заклинаний Афанасия Никитина. «Гуси Рима» были этакой охранной сигнализацией, предупреждающей мага о постороннем вторжении в его «личное пространство». Ведь все же знают легенду [49] о том, как когда-то гуси спасли Вечный город [50] . В общем, активировав заклинание, которое предупредит меня о появлении в кабинете главврача любого постороннего (хоть он меня всё равно даже не увидит), либо самой хозяйки, я постарался немного вздремнуть и хоть немного восстановить силы. Прошедшая ночка выдалась на редкость тяжёлой. 49 Легенда гласит, что гуси, обитавшие при храме Юноны в Риме, разбудили спящих римских солдат, тем самым предупредив их о нападении галлов и спасли город. Эта история, повествуемая Тит Ливием в «Истории от основания города», стала символом неожиданного героизма и важной частью римской культуры. 50 Рим — город, получивший имя «Вечный город» (лат. Urbs Aeterna, итал. La Citta Eterna) за свою богатую историю, культурное наследие и значительное влияние на мировую цивилизацию. Имя «Вечный город» впервые употребил римский поэт Альбий Тибулл в I веке до н.э., и его подхватили другие великие писатели, такие как Овидий, Вергилий и Ливий. Пусть сон мой был чуток, но мне удалось неплохо выспаться до тех пор, пока в моей голове не раздалось громкое гоготание римских гусей. И тут Афанасий оказался верен себе — «звуковой сигнал» в виде птичьего гогота меня весьма позабавил. Не дёргаясь понапрасну, я приоткрыл один глаз, оценивая окружающую обстановку. В кабине оказалось двое: Глория и крепкий седовласый Stabsarzt [51] с эмблемой Эскулапа [52] на полевой форме и багровым лицом любителя крепкой выпивки. А поскольку проблем со спиртом в медицинских частях вермахта не наблюдалось, то этот дядя мог предаваться своему любимому пороку в любое время. 51 Stabsarzt в Вермахте — это звание военного медика, соответствующее капитану медицинской службы. Это звание присваивалось врачам, занимающим штатные должности в различных медицинских подразделениях Вермахта, например, в госпиталях, полевых госпиталях, медицинских частях и штабах. 52 Эмблема Эскулапа — змея, обвивающая посох Эскулапа, которую в вермахте носили как отличительный знак на плечевых ремнях, погонах, и как нарукавную нашивку. Он и сейчас страстно хотел выпить… Вернее, похмелиться после вчерашних вечерних посиделок с раненными офицерами — пациентами полевого госпиталя. Которым он же, собственноручно, и продал хорошую долю спирта. Это я мгновенно прочитал у него в голове, но еще раньше меня накрыло таким смрадом застарелого перегара, что впору было закашляться. Состряпав невозмутимый покер-фейс, прожжённая ведьма лишь покосилась в мою сторону, а после принялась филигранно отчитывать своего подчинённого — любителя основательно заложить «за воротник». Некоторые из её оборотов на немецком я бы с удовольствием записал для памяти, поскольку раньше с такими ругательствами не встречался. Физиономия медика-капитана всё сильнее и сильнее краснела, пока не сравнялась по цвету с варёной свёклой. Но он стойко терпел и не возмущался, поскольку этот залёт у него далеко не первый и, скорее всего, не последний. И именно от старой ведьмы полностью зависела его дальнейшая судьба. Мой ментальный дар спокойно считывал эту информацию из головы выпивохи. Тля! Да у него даже мысли отдавали похмельным перегаром! Или это просто мои синестетические способности так реагировали на его алкогольный профессионализм? Я насильно притушил своё восприятие, чтобы не чувствовать всего этого смрада, и мне немного полегчало. Настолько противных ощущений мне уже давно не приходилось испытывать. — Schnapsleiche [53] ! — прошипела напоследок рассерженной гадюкой Глория, выпроваживая штабс-артца за дверь. Тот что-то невнятно бормотал в своё оправдание, божился, что больше ни-ни — ни капли в рот этой гадости не возьмёт, клялся, что это в последний раз. Но я, как и Глория понимали, что этого горбатого только могила исправит. Что он будет бухать до тех пор, пока, действительно, не щелкнет ластами. И осталось ему не так уж и много — не смотря на внешнюю крепость, организм алкаша был уже основательно изношен. Такие как он обычно не переживают сорока лет, либо переживают этот рубеж, но ненадолго. К слову сказать, старая ведьма могла легко излечить своего подчиненного от этого пагубного недуга. Но не собиралась этого делать. Ведь каждый такой «разбор полётов» даровал ей малую толику сил. И я видел, как она тянет силы из этого алкаша. И таких алкашей под её «крылом» хватало. 53 Schnapsleiche (нем.) — шнапс + труп. Тот, кто очень сильно нажрался и соответственно выглядит. Глория захлопнула дверь за медиком, провернула ключ в замке и повернулась ко мне: — Приветствую вас, Месер! Я так рада, что вы обо мне не забыли… Глава 21 Наша встреча меня весьма порадовала, как и то, что Глория так и не успела воспользоваться моим смертельным прощальным подарком для фашистов, который я оставил ей, отбывая на выручку деда в Берлин. Зараженная туляремией мышь до сих пор продолжала мерно посапывать в специальной коробочке где-то в подвале под кабинетом ведьмы. Уходя, я не торопил Глорию срочно запускать болезнь в части и соединения вермахта. Я дал ей время разобраться со своими делами. Было лишь одно условие — успеть до наступления холодов. А до них было еще далеко. Так что я с облегчением выдохнул — ведь вместе с немцами погибли бы и пленные партизаны. Ну, если они, конечно, живы. — Простите, Месер, но я не успела преподнести бошам ваш сюрприз… — Глория как-то предугадала моли мысли, хотя никаким ментальным талантом не владела. Однако, когда на протяжении трёх сотен лет приходится выживать в магическом мире среди настоящих акул, поневоле станешь неплохим психологом и физономистом. Вот только направление моих мыслей она угадала не совсем верно. — Наоборот! — Качнул я головой. — Всё складывается удачно! Было бы хуже, если бы ты уже выполнила моё поручение. — А что случилось, Месер? — С удивлением взглянула на меня старая ведьма, которая в данный момент выглядела весьма молодо и аппетитно. Но я настолько устал за последние дни, что практически не реагировал на женские прелести. К тому же, у меня есть любимая женщина, которая ко всему тому, носит моего ребёнка. И это для меня очень многое значит! — Тебе что-нибудь известно о партизанском отряде товарища Сурового? — спросил я Глорию. — Их должны были не так давно доставить в Покровку. По скорбному виду колдуньи, который она на себя напустила я понял, что похоже, опоздал. А вот сама Глория «внутренне» была куда спокойнее, чем это хотела показать — судьба неизвестных ей людей её особо не волновала. Куда больше старую прохвостку интересовало моё отношение к её «состраданию». Надо было решить эту проблему раз и навсегда, чтобы в дальнейшем у нас не возникало таких разногласий. Ведь я собирался включить Глорию в состав своей команды советских энергетиков, со всеми вытекающими… И я должен быть в ней уверен на все сто процентов, чтобы доверить прожжённой ведьме ни много, ни мало, а будущие судьбы граждан самой лучшей страны на свете. А что наша страна таковой станет с моей помощью, я ни капли не сомневался. — Вот что, дитя моё, — подражая своему «соседу», тягуче произнёс я, глядя в мудрые глаза старой чертовки, — давай мы с тобой кое о чём договоримся на будущее… — Месер, я вас чем-то расстроила? — Нет, — мотнул я головой, — но кое-что в нашем общении мне совершенно не нравится. — Скажите, Месер, что я сделала не так? — чуть не взмолилась ведьма. — Я хочу, чтобы ты была со мной искренна, — произнёс я. — Но я никогда… — Послушай, что я тебе скажу, — ненавязчиво перебил я колдунью, а она послушно замолчала. — Тебе же плевать на этих партизан? Не так ли? Это для меня они многое значат, а вот тебе они даром не упали. Какие-то смерды-простаки, фу-фу-фу! Я прав, Глория? — Вы правы, Месер. — Ведьма даже спорить не стала. — Тогда к чему эта наигранная скорбь? Тебе же всё равно? — Я хотела угодить вам… — Не надо, Глория! — Я покачал головой. — Я всё вижу! Я всё чувствую! И провести меня очень сложно, если вообще возможно! — Немного приукрасил я свои возможности. — Простите, Месер! — виновато произнесла она, потупившись. — Прощаю, дитя моё! Но в последний раз! Ты же знаешь, как маленькая ложь может незаметно вырасти, а притворство превратиться в предательство. Хочешь быть рядом — будь со мной искренна! Иначе, нам лучше разойтись, пока не стало слишком поздно… — Я буду, Месер! Буду! Только не прогоняйте, прошу! — Я и не собирался, просто расставил все точки над «и». А теперь продолжим о партизанах. Что тебе известно? — Их привезли в местное отделение Гестапо несколько дней назад, — нейтрально ответила Глория, на этот раз не изображая вселенскую скорбь. — А спустя пару дней их начали вешать на центральной площади посёлка… — Черт! — выругался я по-русски, понимая, что с этим ничего уже не могу поделать. — Всех уже повесили? — осведомился я. — Не знаю, Месер, — качнула головой ведьма. — Но это можно легко узнать — один из моих врачей осматривает заключенных в местной каталажке. По возможности приводит их в чувство после особо жестких допросов… если из узника можно еще что-то выдавить… Вы, кстати, видели его сегодня у меня в кабинете. — Это тот самый пьянчужка-штабс-арцт? — Догадаться было несложно, ведь он единственный, кого я встречал в кабинете. — Он самый — Оскар Пихлер, — подтвердила колдунья. — Несмотря на все его недостатки — он отличный врач. Мне его позвать? Получив утвердительный ответ, Глория выглянула из кабинета и крикнула кому-то, чтобы к ней срочно доставили доктора-выпивоху. Ждать пришлось недолго, буквально через минуту штаб-арцт уже стоял навытяжку перед своим непосредственным начальством — обер-фельдартцем [54] Глорией Аденауэр. — Фрау Аденауэр… — Как-то подозрительно тихо промямлил алкаш, стараясь не разжимать губ. Меня врач всё так же не замечал. А вот моего чувствительного носа коснулся тонкий аромат чистейшего спирта. А ведь еще несколько минут назад от Пихлера разило конкретным таким перегарищем, от которого мне стало противно. А сейчас — совсем другое дело! Штаб-арцт пах и благоухал свежим алкоголем. Он уже успел поправить здоровье даже не разбавленным медицинским спиртом. Теперь его выхлопом можно радиодетали для пайки обезжиривать. 54 Обер-фельдарцт (нем. Oberfeldarzt; сокращённо: OFArzt или OFA) — воинское звание в вермахте. Оно обозначает офицера медицинской службы, например хирурга или стоматолога и сопоставим по рангу с подполковником сухопутных войск или военно-морским коммандером. — Was… Was es fur die Scheisse, Pichler [55] ?! — неожиданно рявкнула ведьма. Да так громко, что я даже подпрыгнул на месте. Не иначе, она неосознанно вложила магию в голосовые связки. — Не понимаю о чём вы, фрау обер-фельдартц? — браво выдал Пихлер, всё также не разжимая губ и корча из себя грёбаного чревовещателя. Вот до чего доводит чрезмерная выпивка! Он что, серьёзно не понимает, что уже давно спалился? Я ради интереса пошарил у него в голове — да так и есть, не понимает элементарных вещей. Поразительная тупость! Похоже, что этот кадр уже давно все мозги пропил. Но меня это не беспокоило — скоро его бессмысленное существование закончится. 55 Was… Was es fur die Scheisse, Pichler?! (нем.) — Что… что это за дерьмо?! — Ладно, — ведьма неожиданно сменила гнев на милость, — об этом мы побеседуем позже. А вот скажи мне, Оскар, тебя еще не утомили постоянные дежурства в Гестапо? Если устал, я могу заменить эту твою повинность, скажем на… — Нет, что вы, фрау обер-фельдартц! — неожиданно прорвало пьянчугу. — Меня эта дополнительная повинность совершенно не тяготит! Я и дальше готов в поте лица… Да-да, готов он бухать в поте лица! Я легко прочитал это в его опьяненном мозгу. В Гестапо, помимо всего прочего, имелись отличные собутыльники, еще и готовые в любой день приобретать и потреблять алкашку в неимоверных количествах. Так что в Гестапо Пихлер не только потакал своей пагубной страсти, но еще и умудрялся наживаться на ворованном в госпитале спирте. — А что ты там сейчас делаешь? — Исподволь подошла Глория к интересующей нас теме. — Ведь насколько мне известно тюрьма сейчас пустует, не так ли? — Она попыталась взять своего подчинённого «на понт» и не прогадала. — Всех партизан казнили еще на прошлой неделе, а… — Никак нет, фрау обер-фельдартц! — Поддатый военный медик, наконец-то вспомнил, как следует отвечать начальству, попытавшись встать по стойке смирно. И пусть у него не очень-то и получилось, но эту попытку, хоть и с усмешкой, но мы с Глорией оценили. — Не всех! Не всех? Надежда спасти хоть кого-то вновь зажглась в моей душе. Вот только кто выжил? И сколько всего? — Их двое осталось, — словно бы в ответ на мой невысказанный вопрос выдал Пихлер, — какой-то местный пастор и старый дед… Вот, значит, как? Местный пастор — это, я так понимаю, отец Евлампий, а старый дед — не иначе, как дед Маркей. — Интересно-интересно… — задумчиво произнесла Глория, — а этих двух почему не повесили? — С пастором не всё так просто, — пожал плечами Оскар, — он, вроде как, на хорошем счету у наших был… Церковь ему выделили в той странной деревне… Ну, помните?Которая в том колдовском лесу, который сейчас выжгли дотла, исчезла сама собой вместе с целой танковой дивизией… — Помню. Как такое забыть? –выразительно взглянула на меня колдунья, зная, кто на самом деле всю эту кашу и заварил. — Вот как деревни не стало, а пастор оказался в лесу… Ну, его вместе с партизанами ягдкоманды и приняли. Вот в Гестапо пока и не решили, что с ним делать? То ли в расход пустить, то ли выделить место в Покровке под новую церковь. И пусть местных за нашу власть проповедует. — А второй? — Старикан-то? — для чего-то переспросил Пихлер. — А старикан оказался настолько искусным снайпером, не смотря на годы, что его сам оберст Зеппельт — командир полковых снайперов приказал пока не трогать — настолько впечатлён оказался стрельбой этого трухлявого пенька. Всё хочет его секрет раскрыть… Да, я тут же понял, что мои предположения оказались верны — это был точно незабвенный дед Маркей! Жив еще курилка! Жаль, конечно, и товарища Сурового, и его ребят, но тут ничего не поделаешь — война. А вот то, что два таких замечательных человека остались в живых, меня несказанно обрадовало. Так что не зря я сюда притащился — будем наших выручать! Я показал Глории жестом, что информации мне вполне достаточно, и что поддатого фрица-врача можно уже выпроваживать. Что она и сделала, быстро выставив Пихлера за дверь, на прощание пригрозив подчинённому кулаком. — Еще раз позволишь себе так надираться, Оскар, до конца войны будешь из-под лежачих утки выносить! И никакой тебе больше лечебной практики! — С шумом захлопнув дверь за спиной штаб-арцта, она повернулась ко мне. — Что будем делать дальше, Месер? — Что делать? — я усмехнулся. — Наших выручать! И запомни, Глория, раз и навсегда, если ты собираешься надолго оставаться со мной… Научись разбираться, кто наши, а кого надо мочить в сортире и гнать подальше ссаными тряпками! — добавил я уже по-русски. — Не совсем понятны некоторые аналогии, — тоже перешла на русский язык старая ведьма, — но общий посыл я уловила. — Искренность и честность, и никакого притворства, дитя моё! — вновь изобразил я того самого Чуму, который до сих пор обитал где-то в глубинах моего разума. — Лучше скажи сразу, что тебя не устраивает… Возможно я пойму и отпущу на все четыре стороны… Но это не точно! — Я никогда вас не предам и не покину, Месер! — вновь отважно заявила колдунья. — Может всё-таки примете у меня абсолютную клятву… — Нет! — Я весело рассмеялся и мотнул головой. — Мне и одного братишки Лихорука хватает «за гланды»! Так что будем искать с тобой другие точки соприкосновения… — Я всегда готова, Месер! — томно ответила Глория, слегка прогнувшись в поясе и выставив вперед те самые точки, которыми она была не прочь со мной соприкоснуться. Черт! А она всё-таки неплоха в этой своей ипостаси, если не вспоминать о её натуральном облике. Но я, наоборот, поскорее и попытался это сделать. Перед моим внутренним взором возникла мерзкая старуха. Всколыхнувшееся было желание мгновенно затухло. А что вы от меня хотели? Желание мужчины обладать (во всех смыслах) прекрасной женщиной — это нормально! Я ведь не железный. Я — настоящий мужик, в самом расцвете сил! И женскую красоту я ценить умею! Но сейчас, при наличии красавицы жены, только издалека, одним глазком, да и то, пока она не видит. — Я рад, что ты всегда готова, — весьма спокойно ответил я ведьме, пробежавшись «незаинтересованным» взглядом по её прелестям. А вот её взгляд весьма потускнел, ведь желаемого результата старая чертовка так и не добилась. Но я понимал, что она будет пытаться это сделать раз за разом. И что на самом деле это её маниакальное влечение к Чуме, закрепившееся в подсознании ещё с детского возраста после встречи с первым всадником. Недаром же столько времени она пыталась его отыскать. Можно было бы, конечно, покопаться у Глории в голове, заблокировав это ненормальное пристрастие, но я боялся чего-нибудь там сломать своими кривыми ручонками. Мозговед из меня такой себе — ни знаний, ни опыта. А мозг — штука сложная, зацепи одно — обязательно посыплется другое… Лучше я как-нибудь перетерплю её навязчивые заигрывания, да и Глафиру Митрофановну на этот счет стоит заранее предупредить. А то еще подерутся ненароком. Ведь Глория по сути, действует чуть ли не на инстинктах — её просто неосознанно влечёт ко мне… А точнее, к тому настоящему Чуме. И я считывал эти желания и эмоции как из раскрытой книги. Ладно, с этой проблемой мы как-нибудь разберёмся в более спокойной обстановке. Но разобраться нужно будет обязательно, иначе в будущем это превратится в настоящую большую занозу. Да и еще и весьма болезненную по всему. Нужно будет переключить интерес старушки на кого-нибудь другого. Не знаю, насколько это реально, но попробовать можно. — Что прикажете, Месер? — уточнила Глория. — Едем в Гестапо, конечно же! — словно само собой разумеющееся ответил я. — Выезжаем прямо сейчас! — Яволь, герр Чума! — по-военному ответила Глория, даже каблуками по-гусарски прищелкнула. — Товарищ Чума, — улыбнувшись, ненавязчиво поправил я, — привыкай! — Хорошо, товарищ Чума. — Вот так-то лучше! У тебя машина имеется? — Конечно, — ответила ведьма. — Так-то начальник полевого госпиталя — немалая величина вермахте. Пойдемте, Месер, я вам покажу свою нынешнюю «метлу»! Новой «метлой» колдуньи оказался представительский «Opel Kapitan», выглядевший даже снаружи куда как солиднее «Олимпии», на которой я прикатил в Покровку. На таких авто уже разъезжали офицеры среднего и высшего звена вермахта. Иногда ими не брезговал даже генералитет, раскатывающий в основном на самых крупных и мощных автомобилях «Opel Admiral». «Опель Олимпия» «Opel Kapitan» «Opel Admiral» Возле автомобиля начальника госпиталя обнаружился плешивый солдатик, развалившийся на пустых ящиках из-под каких-то медицинских принадлежностей и с наслаждением покуривающий настолько вонючие сигареты, дым от которых неприятно раздражал мои обонятельные рецепторы. И где он только нашёл это дерьмо? Я и сам курю, но такой ядовитой эрзац-смеси табака непонятно с чем встречаю первый раз в жизни. Я машинально потер нос, чтобы не расчихаться, а Глория недовольно поморщилась. Когда мы приблизились к машине, солдатик вскочил на ноги и нацепил на голову полевую кепку. — Зиг хайль, фрау обер-фельдартц! — Отсалютовал солдат, выбросив правую руку в нацистском приветствии. Меня он не замечал. — Айфельд! — вместо приветствия накинулась на него Глория. — Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не курил эту гадость? От этого мерзкого табака уже весь салон провонялся! Неужели на складе нет ничего с более приятным запахом? — Я просил, фрау Адэнауэр, — затушив дымящийся окурок о подошву сапога, виновато проблеял водитель. — Но гаупт-фельфебель Шницель сказал, что ничего лучше нет, и не предвидится. — Хорошо, я сама с ним поговорю, — недовольно пробурчала ведьма. — А пока кури подальше от меня и машины! Заводи, поехали! — Куда изволите, фрау Аденауэр? — Водитель услужливо распахнул заднюю дверь. — Заводи уже, Айфельд! Время не ждёт! — Глория повысила голос, и солдатик тут же оказался за рулем авто. — Едем в Гестапо, — распорядилась она, пропуская меня вперед, а сама усаживаясь следом. Глава 22 До Покровского отделения тайной полиции автомобиль Глории добрался минут за пять-семь — здание администрации, амбары и склады колхоза «Красный сеятель» располагались буквально за околицей поселка. Гестаповцы облюбовали для своих нужд здание отделения милиции, поскольку оно было оборудовано несколькими камерами-изоляторами временного содержания, где собственно, фрицы и содержали пленников. Тех, которых сразу не расстреляли или не повесили. Следы собственных преступлений нацисты и не собирались скрывать — наоборот, выставляли их напоказ. Чтобы местные жители, кого еще не вывезли в Рейх, боялись. Когда мы проезжали мимо центральной площади поселка, я увидел несколько больших виселиц, занимавших практически всё свободное пространство площади. И на этих орудиях смерти не было свободного места. Мне показалось, что я узнал в болтающихся на перекладинах трупах с табличками «Partisanen» на груди и товарища Сурового, и товарища старшего политрука, и еще нескольких человек, которых запомнил после посещения отрада. Неистовый гнев тягучей волной всколыхнулся в моей сердце. Забурлил по жилам, заставляя сердце бешено сокращаться. Разбуженный от спячки магический источник погнал из резерва по меридианам потоки силы, готовые вот-вот выплеснуться наружу смертельным заклинанием для захватчиков. От безумного и необдуманного поступка, который я едва не совершил, поддавшись обуревавшим чувствам, меня удержала старая ведьма. Она положила свою прохладную ладонь на мои напряженные руки, готовые вот-вот выдать убийственный и мощный конструкт. Ну, насколько бы хватило проводимости моих энергетических каналов. — Месер, мне кажется… или вы сейчас действительно «взорвётесь»? — горячо прошептала она мне на ухо. — Я чувствую, как вокруг вас сгущается тьма. Еще немного и вы не сможете оставить этот выброс… Месер, вы меня понимаете? — И она резко встряхнула меня за грудки. А силищи у старой ведьмы оказалось ого-го! — Вот тля! — После небольшого физического воздействия Глории я наконец-то смог вновь себя осознавать и, что самое главное — критично мыслить. Туман гнева рассеялся, и мне стало очевидно, что я только что чуть всё не испортил! Ведь нанести избирательный удар — только по фрицам, я бы не смог. А это значит, что могли пострадать и невинные люди — жители Покровки, которым приходилось как-то существовать в оккупации. Да и те, кого я собирался вытащить из гестаповских застенков, скорее всего погибли бы вместе с немцами. Как бы я их там сортировал? Ко всему прочему, после настолько обильных жертв в мой резерв потоком хлынет сила — вознаграждение за совершенное злодеяние. И меня вновь начнёт рвать на немецкий крест «лихорадка Сен-Жермена» — ведь мои энергетические каналы до сих пор еще находятся в плачевном состоянии, невзирая на все ухищрения по их восстановлению. — Вы как, Месер? — участливо поинтересовалась Глория, вновь горячо зашептав мне на ухо. Она без всякого зазрения совести прижималась ко мне своим крепким телом. Но я в этот момент мог думать только об одном: как же мне повезло, что я не сорвался! И это было полностью заслугой ведьмы. — Я? Хорошо… — Задумчиво ответил я. — Спасибо! Если бы не ты… — Я наклонился к ведьме и крепко поцеловал её в ярко-алые губы, которые, почему-то, отчетливо пахли спелой клубникой. Зачем я это сделал, я и сам не мог бы ответить. Наверное, так на меня подействовал стресс, в котором я находился уже довольно длительное время. И я таким образом, наверное, хотел поблагодарить Глорию за своевременную помощь… Хотя да, понимаю, как это выглядит со стороны… И я понимал, что этот спонтанный поступок может принести в дальнейшем большие… Да что там, он мог принести мне очень большие проблемы, поскольку то, что произошло за этим невинным поцелуем, чуть реально не снесло мне крышу! По моим чувствительным «эмпатическим рецепторам» ударило настолько мощной вспышкой оргазма, который испытала Глория, что я на несколько мгновений натурально выпал из действительной реальности! Ошеломительные чувства! И это всего лишь от одного маленького и совершенно невинного поцелуя. Что же такого она испытает, если… Нет-нет! Дальше в дебри этой темы я не собираюсь залезать! И так я уже заступил за черту, к которой не должен был даже приближаться. Но я приблизился… «А вот сам ли я это сделал? — Бурлили мысли в моей голове. — Или мне всё-таки „слегка“ помогли?» Не сказать, чтобы мне не понравилось… Понравилось, даже очень… Но у меня есть любимая женщина, которой я совершенно не хочу изменять! Никаким образом, даже таким, можно сказать, смешным… Поэтому-то и бродят в голове подобные мысли… Всё-таки надо было, наверное, запросить у Глории клятву верности. Хотя, это мне ничем бы не помогло — ведь она мне и так желает всего самого наилучшего. И я это чувствую, и даже временами выхватываю отдельные мысли в её голове. Но ведь это не означает, что мне действительно будет лучше… И теперь с этой неразрешимой дилеммой мне придётся существовать, поскольку Глория, как очень важный и опытный специалист в области магии очень важна для того грандиозного дела, которое я затеял. К тому же, она мне предана, и никогда не предаст — и это я тоже знал. Но, та личная проблема, о которой я только что размышлял, может свести на нет все мои усилия, и омрачить жизнь близких мне людей. Однако, не попробовав — не узнаешь. Может быть, я просто перегибаю палку и всё будет нормально? Пока я размышлял над «посторонними» и не сиюминутными проблемами, мой гнев улёгся. Он не исчез окончательно, нет! Он продолжал тлеть где-то в глубине моей души, чтобы выплеснуться потом и сжечь дотла всех моих врагов. Но это нужно было провернуть осторожно и аккуратно, что не сгореть самому. Один раз я уже попал, а вот второго раза быть не должно! Вот для этого мне и нужна была старая и опытная колдунья. Она на этом основательно возвысится, так, как не взлетала еще никогда. По моим расчетам она должна была подняться не меньше, чем на одну ступень в чинах. А то и больше… Главное, чтобы не перегорела, как я недавно. Спасти её от «лихорадки Сен-Жермена» не в моих силах. А других могучих существ, типа лешего и Лихорука, рядом нет. Это мне несказанно повезло, что пазл так удачно сложился. Поэтому вероятность повторения пройденного сюжета уверенно стремится к нулю. Наконец автомобиль Глории притормозил у высокого деревянного крыльца бывшего поселкового отделения милиции. Кроме того, что фрицы затерли прежнюю надпись «милиция», которая всё еще проступала из-под свежей краски, да воткнули в крышу крыльца свой поганый флаг со свастикой, всё остальное осталось без изменений. — Приехали, фрау Аденауэр! — сообщил водитель, явно порываясь выйти и услужливо распахнуть дверь перед начальством. — Вас сопроводить? — Сиди уж, сопровождатель! — презрительно фыркнула ведьма. — Сама дорогу найду! Будешь нужен — позову! Яволь, Айфельд? — Яволь, фрау обер-фельдарцт! — мгновенно оттарабанил водила. Похоже, с Глорией-то не забалуешь. Держит своего шоферюгу в ежовых рукавицах. Ведьма распахнула дверь и выбралась из салона авто. Я — следом через ту же дверь. Водитель, как это и должно, ничего не заметил. Глория закрыла машину, и мы вместе поднялись на крыльцо. Возле дверей стоял вооруженный охранник, который при нашем приближении принял стойку «смирно» и гаркнул: — Зиг хайль, фрау обер-фельдарцт! — Хайль, Курт! — ответила ведьма, изобразив на своём симпатичном личике некое подобие улыбки. — Как твоя рука? Ха, а Глорию-то оказывается, здесь все знают в лицо! Оно и понятно, медик на фронте один самых уважаемых людей. Как-никак, а жизни спасает. Да и ведьма, смотрю, даже знает фашистских утырков-гестаповцев по именам. Что ж, понять тоже можно — связи в тайной полиции любому пригодятся. — Как сам архангел Рафаил [56] пошептал! — довольно отозвался гестаповец. — Фрау Адэнауэр, вы настоящая волшебница! Я думал, что калекой на всю жизнь останусь… 56 Среди католиков Рафаил считается святым покровителем врачей и путешественников, а также помогает людям, нуждающимся в их услугах. Ох, дружочек, знал бы ты, как сильно ошибаешься! Я видел, что на самом деле сотворила фрау обер-фельдарцт, взамен восстановленной руки. Уж не знаю каким образом, старая ведьма умудрилась так исковеркать его и без того загубленную душу, что теперь спокойно и планомерно тянула живительную силу из гестаповца. — Ты меня прямо в краску вогнал, Курт! — звонко рассмеялась ведьма. — Скажешь тоже — волшебница! Просто я хорошо умею делать свою работу! Чего и всем советую. А тебе особенно! Не суй больше руки туда, куда не следует! — Яволь, фрау Аденаур! Не буду. А вы решили нас сегодня навестить? Или по делу? — Регирунгсрат [57] у себя? — У себя, — ответил гестаповец. — Только он… — Что только? — Только он сегодня не в духе, фрау обер-фельдарцт, — доверительно прошептал Курт. — Приказал никого не пускать. — Не в духе он! — презрительно фыркнула Глория. — Знаю я это не «в духе»! Оно похмельем называется! У меня тоже такой деятель имеется, и тоже не в духе! И меня это так уже задолбало, что я сейчас даже не знаю, что сделаю… И только попытайся меня остановить, Курт, тебе тоже достанется! 57 В гестапо использовалась система чинов, аналогичная криминальной полиции. Так как гестапо было в своей основе государственным органом, а не партийным, и не входило в структуру СС, то в гестапо имелись сотрудники, которые не были членами НСДАП или СС, и соответственно имели только полицейские звания. В то же время ряд подразделений гестапо являлся подразделениями СД и сотрудники таких подразделений носили звания СС, не имея специальных полицейских званий. Кроме того, вместо специального полицейского звания сотрудники полиции могли иметь звание, общее для государственной службы Германии. Звание, названное Глорией на самом деле звучит так: регирунгс-унд криминальрат — правительственный и криминальный советник. А в обиходе и в документах часто именовались по первой и последней части, что соответствовало общечиновничьим званиям, и только в случае необходимости подчеркнуть принадлежность к полицейской службе употреблялось полное наименование. Соответствие звания в СС — штурмбаннфюрер СС, в вермахте — майор. От такого неистового напора начальницы госпиталя гестаповец вжался лопатками в стену рядом с дверью и часто-часто заморгал своими невзрачными глазёнками. Было видно, что он разрывается между двумя желаниями — выполнить приказ регирунгсрата (вот же названьице, твою медь, язык сломаешь) и не чинить препятствий разгневанной фурии в немалых чинах, пусть, и по медицинскому ведомству. — Но… фрау Адэнауэр… герр Рёдер… — попытался было заикнуться солдат, но поймав испепеляющий взгляд ведьмы, мгновенно заткнулся. — Проходите… Глория нервно (но на самом деле она была само спокойствие) дернула за ручку двери, проскочила полутёмный тамбур и вошла в небольшой холл, разделенный на две части деревянной стойкой — место для посетителей и дежурной части. За стойкой обнаружился опухшего вида унтерштумфюрер СС со всклоченными волосами. По его внешнему виду и витающему в воздухе перегару было заметно, что прошедшая ночь выдалась для гестаповца весьма насыщенной. Только вот последствия неуёмных возлияний не добавили ему с утра приятных минут. При виде вошедшей Глории дежурный выдал какую-то невразумительную и нечленораздельную фразу, прерванную громким иканием. Он попытался встать из-за стола, за которым сидел, но, пошатнувшись, плюхнулся обратно, виновато и глупо улыбнувшись. — Срань Господня! — зло выругалась ведьма. — Герр Рёдер у себя? — Херрр Рр-ик-ёдар? — переспросил унтерштурмфюрер СС. — Он не-ик пр-ринима-ик седн-ик… — Наконец выдавил он, вращая мутными покрасневшими глазами. — Меня примет! — процедила ведьма сквозь зубы и, не желая больше тратить время на невменяемого фрица, прошла мимо него в коридор, ведущий к кабинетам гестаповцев. — Пройдёте до конца коридора, Месер, — шепнула она мне, — там спуск в подвал. Узники там — в камерах. Я отвлеку начальство, а вы выводите своих людей к машине. — Хорошо! — согласился я, продолжая движение по коридору, когда Глория остановилась перед одной из дверей, надпись на которой сообщала, что именно здесь окопался начальник Гестапо. Скрипнула дверь за моей спиной, и Глория весело произнесла: — Ну, что, помираешь, алкаш несчастный? Сколько раз тебе можно повторять — пить меньше надо, Гюнтер! — А-а-а… это ты, Глория? Как же мне плохо… — Услышал я краем уха, как кто-то тяжко застонал в кабинете. Похоже, что это тот самый гестаповский регирунгсрат, чтоб он сдох, тварь! — Помоги… будь другом… дай твоего волшебного порошка от похмелья… То, что ведьма пользует колдовскими зельями весь покровский гарнизон, в придачу с Гестапо, я уже понял. И с каждого, кто принял из её рук этакие «лекарства» она отщипывала на собственное пропитание «долю малую». От таких щедрот подрасти в чинах, особенно после шестой веды, конечно невозможно, но поддерживать проклятый промысел, чтобы он не беспокоил — вполне. Но старая ведьма хотела большего, а не просто подбирать крохи и объедки с чужого стола. Это её глубинное желание я, пусть и с большим трудом, но сумел уловить. Мой ментальный дар, а вернее одно из его направлений — телепатия, постепенно прогрессировало. Я сканировал Глорию не просто так, ради праздного интереса — мне обязательно нужно было знать, насколько ей можно доверять. Хоть она и предлагала принести мне клятву абсолютной верности, но мне нужны были друзья, последователи и соратники именно по убеждению, а не по принуждению. А клятва, она в итоге принуждает к повиновению. Так, размышляя, я добрался до лестницы в подвал, где располагались камеры временного содержания, превращенные гестаповцами в настоящие тюремные казематы и пыточные комнаты. Мне, как ведьмаку, не составило никакого труда почувствовать витающие в воздухе «ароматы» непереносимой боли и страдания, которыми оказался пропитан весь подвал. А еще я отчётливо чувствовал застарелый смрад пролитой крови и тяжёлый дух насильственных смертей. Многие из узников не смогли перенести пыток, и отдавали душу моему четвертому братишке прямо здесь, в этом подвале. И это случалось не раз и не два, а много-много раз. Причём, многие из тех, кто здесь погиб, были абсолютно невинны. И это я тоже сумел легко определить, причём не своим ведьмовским талантом, а вдруг заработавшими способностями того, кто скрывался в глубине моего сознания… Или подсознания… В общем, хрен его разберешь! И этот кто-то, обнаружив настолько вопиющие преступления, вдруг «зашевелился», намереваясь выплыть из своих пучин (вернее, моих), и самостоятельно вершить правосудие. Но вершить правосудие он хотел так, как только он это понимал, что меня абсолютно не устраивало. А вот хрен ему на воротник! Никто не будет распоряжаться моим телом, как своим собственным! И никто не будет решать что-то за меня! Здесь всё решаю я! И только я, а не какой-то там всадник Апокалипсиса! В висках сначала застучали молоточки, которые спустя какие-то мгновения ударили мне в черепушку настоящим набатом. Я пошатнулся и схватился за стену одной рукой, оставляя на побелке кровавые следы. Я и не заметил, как из моих ушей пошла кровь. По верхней губе тоже потекло что-то горячее и густое. Я мазнул под носом свободной рукой и поднёс её к глазам — тоже кровь! Голова гудела, в ушах стоял звон, а перед глазами всё плыло — первый всадник явно был намерен сегодня восстать из небытия. Но я тоже был не намерен сдаваться, мысленно «выстраивая» в своей голове «железобетонную» стену, которой намеревался замуровать Чуму в своём подсознании. «Отсечь» его от себя хотя бы на какое-то время. Я строил стену, заливая свой ментальный дар потоками магии, которой у меня было дохрена, и которая не нуждалась в моих искалеченных меридианах. Ведь наше противостояние происходило внутри меня самого, поэтому я использовал свой резерв как мне заблагорассудится. Я строил стену, а он её сносил раз за разом. От обилия использованной магии меня начало подтряхивать. И даже мое тело начало изрыгать из себя потоки черного колдовского тумана, минуя энергетические каналы — настолько велика оказалась концентрация силы в моём организме. — Врёшь, не возьмёшь! — прохрипел я, чувствуя, как наполняется кровью мой рот. Но даже сейчас я не собирался сдаваться. — Русские не сдаются! — Я был готов сдохнуть, но раз и навсегда отстоять право решать всё самому, а не по чьей-то указке. Глава 23 Продолжая держаться за стену, я рухнул на колени, даже не почувствовав боли от удара о бетон. Я уже практически ничего не соображал — голова вот-вот взорвется от чудовищного давления, которое я испытывал. Но я продолжал давить чертового всадника, как надоедливую вошь, мешающую спокойно жить и наслаждаться жизнью. А он продолжал отчаянно пытаться выйти на «первый план», полностью завладеть моим телом и отправить «на задворки» уже мою личность. Однако, кое-какие изменения я заметил: ментальная стена, которую я строил в своей голове, а всадник разрушал, росла быстрее, чем он это делал. Я опережал его, несмотря на хреновое физическое состояние собственного организма. Я уже практически ничего не слышал и не видел, а из моих глаз текли самые натуральные кровавые слезы. Но я продолжал отделять всадника Чуму от собственного «я» незыблемой стеной. И у меня это получалось! Когда мне осталось всего-ничего — выстроить, буквально, совершенно незначительный кусочек, всадник Апокалипсиса неожиданно подал голос. Впервые с момента нашего симбиоза он обратился ко мне лично, перестав игнорировать мою сущность. — Зачем ты это делаешь, смертный? Зачем сопротивляешься мне? Ведь мы с тобой желаем одного и того же! — Прозвучал у меня в голове его бесплотный голос. — А объединив усилия, мы даже горы свернём… — Ну, уж, нет… — Мне казалось, что я хрипел даже в ментальном плане, настолько сильно мне досталось на этот раз. — Я как-нибудь сам — видел уже, чем заканчиваются такие «объединения»… — Припечатал я всадника напоследок, завершив последний участок стены. И мне тут же существенно полегчало. Голос в голове стих, грёбаный молотобоец, едва не разнёсший к хренам мою черепушку, тоже отправился куда-то по своим делам. Ага, а жизнь-то налаживается! Сердце, едва не выскочившее из груди во время противостояния с первым всадником, постепенно замедляло свой бешенный рваный ритм. Я попытался встать на ноги с колен, но они подогнулись, и я завалился на бок, больно ударившись о стену плечом. Кое-как мне удалось усесться на полу, привалившись спиной к стене. После этой невидимой никому схватки, я был выжат, словно половая тряпка и совершенно лишён всяких физических сил. Да, непросто на этот раз далась мне моя свобода и независимость личности. Но, несмотря на это, мне нужно было спешить. Отдохну потом, когда вытащу из фашистских застенков батюшку Евлампия и деда Маркея. Так что мне срочно надо было найти где-то силы, чтобы для начала хотя бы элементарно доковылять до гестаповских казематов. А я даже на ноги встать не могу. Придётся уже в который раз использовать целительскую печать, чтобы хоть как-то прийти в себя. Опасно, конечно, вдруг я в самый ответственный момент превращусь в натуральную амёбу, которая ни рукой, ни ногой двинуть не может. Но другого выхода на данный момент у меня и вовсе не было. Сложный магический конструкт к этому времени уже давно запечатлелся у меня на подкорке — сколько раз за последнее время я его активировал, уже и не упомнить. Но печать успешно сработала и на этот раз. После того, как в моё тело хлынула волна спасительной энергии, я бодро поднялся ноги и протер глаза руками. А то веки уже начали слипаться от обилия подсыхающей крови, что не так давно текла у меня даже из глаз. Видок у меня теперь, наверное, весьма ужасающий, но я и не на детский утренник явился, а в Гестапо. Как говорится, почувствуйте разницу! Проверив, что наложенные на меня чары морока еще держатся, я начал спускаться по лестнице в подвал. В небольшой комнатке перед камерами, я наткнулся еще на одного фрица, мирно посапывающего за небольшим столом после ночных возлияний. С чего я это взял? Так вокруг стоял такой плотный перегар, что его реально можно резать ножом. Но, если нож — это старая шуточка, то вот мои многострадальные и сверхчувствительные синестетические рецепторы резало весьма и весьма существенно. Но на фоне всего остального, что со мною случилось сегодня, это совсем мелочь. Я подошел к фрицу, пускающему во сне клейкие пузыри, и легонько «нарисовал» пальцем на его лбу простенькую формулу сна. Теперь можно делать что угодно — утырка сейчас и из пушки не разбудишь. Я быстро провел небольшой обыск и обнаружил связку ключей, по всей видимости от камер, где гестаповцы содержат заключенных. Что ж, пока всё складывалось удачно — не придётся ломать замки и решетки, либо вышибать двери. Сделаем всё быстро и аккуратно. Из комнаты охраны я прошел в мрачный коридор, с двумя рядами металлических дверей, идущих по обе стороны. Дверей было немного — всего четыре. Значит, не придётся долго искать. Хотя я и без этого уже понял, где содержатся партизаны — я слышал их мысли. Других узников в камерах не было. Первым по ходу моего движения была камера отца Евлампия. Можно было бы это проверить, заглянув в «кормушку» — специальное окошко, закрытое металлической заслонкой, через которое заключенным подают еду, но я был уверен, что там содержится именно мой знакомый монах — один из последних русских инквизиторов. К тому же в магическом зрении мне было хорошо заметно, что каземат наполнен «благодатью» — неким подобием ведьмовской силы, ведь батюшка не был одарённым. Зато он умел истово молиться, и вера его была крепка. Если бы в эту благодать вляпался какой-нибудь новик, или ведьмак низкого чина, он испытал бы не самые прекрасные минуты своей жизни. — Я вспомнил, как меня корежило в начале моей новой профессиональной деятельности, только от одного упоминания Господа всуе. Но мне это уже давно не грозит — этот уровень я успешно преодолел. И теперь, чтобы меня пронять, надо использовать что-то подейственнее обычных молитв и наличия примитивных символов веры. Немного погремев ключами в связке, я сумел подобрать нужную отмычку и открыть тяжелую металлическую дверь в камеру. Отца Евлампия я обнаружил стоявшим на коленях и истово читающим святое писание. Так-то в молитвах я не особо разбираюсь, но вся фигура монаха оказалась окутана ярким белым сиянием, похожим на мой энергетический доспех. Да уж, вера у бородача была просто запредельной, раз уж он оказался способен на такие фокусы. Мне даже показалось на мгновение, что над его головой сверкнул самый настоящий нимб. А вот физическое состояние батюшки оставляло желать лучшего. С нашей последней встречи он весьма существенно схуднул, и его глаза, из которых сейчас струился слабый свет (всё это видно было мне только в магическом зрении), глубоко запали. Шикарная и окладистая борода лопатой превратилась в какую-то неопрятную клочковатую мочалку, как будто её выдирали кусками, да еще и подпаливали огнём. Да еще на лице присутствовали многочисленные гематомы, разной степени тяжести и цвета. В общем, отцу Евлампию основательно досталось в этих застенках. Но он был жив, а это не могло не радовать. — Изыди, исчадие Сатаны! — Монах закончил молитву, а затем поднял на меня глаза, продолжающие испускать слабое свечение. — Нету у тебя надо мной силы! Видеть меня отец Евлампий по идее не должен — морок продолжал работать. Однако, проверить, что вообще он может под ним различить — стоило. Я шагнул в камеру и сместился в сторону одной из стен. Светящийся взгляд монаха последовал за мной. Я сместился в другую сторону- ситуация повторилось. Батюшка что-то несомненно видел. Только вот что? — Я чувствую, что ты здесь, адова тварь! — гулко произнес священник охрипшим голосом. — Скинь с себя завесу тьмы! Покажись! И мы разберемся… — Монах прервался, закашлявшись. Значит, он просто чувствует меня, может отследить примерное направление, когда я перемещаюсь, но не видит. Иначе, он бы меня сразу узнал, не настолько уж я изменился за время, прошедшее с нашей встречи. Ладно, не буду его мучить понапрасну — и так батюшке здорово досталось в фашистских застенках. И я снял с себя морок. Когда заклинание развеялось, а я проявился перед отцом Евлампием, тот истово осенил себя крестным знамением: — Ну, вот, так будет честнее Князь Тьмы… А душу мою тебе не погубить, в отличие от тела… — Да кому нужна твоя душа, отец Евлампий? — с усмешкой произнёс я, приближаясь к монаху, стоявшему на коленях. — А тело я тебе починю! — И я швырнуло в него малым целительским конструктом, которое уже научился формировать без излишних телодвижений — одним лишь движением мысли. — Ведьмачок? — Взгляд монаха прояснился, когда я подошёл поближе, но сияние Божественной благодати из него не ушло, лишь немного потускнело. Разлитая в камере сила Веры монаха, острыми иголками впивалась в мою кожу и обжигала, но особого вреда не приносила. Хотя ведьмака низшего чина она бы размазала, как соплю. Для того чтобы проделать со мной то же самое, нужно было что-то более убойное, какие-нибудь настоящие мощи святого, либо намоленные чудотворные иконы. — Узнал меня, батюшка? — подойдя почти вплотную к коленопреклонённому монаху, я присел перед ним на корточки. — Товарищ Чума, ты ли это? — неверяще прошептал священнослужитель, которому с каждым мгновением становилось всё лучше и лучше — целительская печать, несмотря на свою «проклятую» сущность, прекрасно справлялась со своей задачей. — Значит, они тебя по мою душу прислали? — Отец Евлампий, я тебе уже один раз сказал и еще раз повторю, если по-другому не понимаешь: мне твоя душа и хер не впилась! Я вообще-то сюда пришёл партизан выручать, но кроме тебя и деда Маркея никого в живых не осталось, — горько произнёс я. — Опоздал я, батюшка… Как есть опоздал… — Казнили их всех еще третьего дня… — тяжело произнёс монах, продолжая внимательно изучать мою физиономию, сплошь залитую кровью. — А ты сильно возвысился, ведьмачок… Когда мы с тобой виделись — ты совсем никчемным новиком был. А сейчас сила в тебе великая бурлит… Тьма изначальная… Даже смотреть на тебя страшно… — А ты и не смотри, отче! — хищно улыбнувшись, посоветовал я инквизитору. — Мы с тобой сейчас на одной стороне, и враг у нас один — фашисты. Вот как с ними покончим, можно будет и философские проблемы веры обсудить: типа Света и Тьмы, Добра и Зла. А сейчас немца бить надо, папаша! Согласен со мной, отец Евлампий? — Ох, — буркнул монах поднялся на ноги, — Сатана всегда искушает… Но гитлеровцы — несомненное зло, с которым надо бороться. — Да не бороться с ними надо! А бить смертным боем! Ты же видел, что они на нашей земле творят? Разве могут так люди поступать? Только нелюди, твари в человеческом обличье! — Странно мне слышать такие речи от… — Батюшка неожиданно запнулся, смутившись и передумав меня обзывать адовой тварью (я без труда прочел это в его мыслях). — … от ведьмака, — нейтрально закончил он. — Так ты идёшь, батюшка? — прямо спросил я. — Бить фашистов с чертовым ведьмаком? — Иду! — Не колеблясь более ни секунды, принял решение монах. — А Господь в великой мудрости своей сам решит, прав я в этом решении или не прав. И я готов понести любое наказание… — Отец Евлампий, хватит уже себя убеждать! Мы ж с тобой мир спасаем… — А это, — монах указал на моё окровавленное лицо, — последствия этого спасения? — Да не бойся ты, младенцев на завтрак я не ел, — слегка неудачно пошутил я, заметив, как батюшка побледнел. — Это была схватка с моими внутренними демонами, — вполне честно добавил я. — И на какое-то время я вышел из неё победителем… — Не слышу лжи в твоём голосе… — вдруг произнёс священнослужитель. — А кривду адовых исчадий я могу всегда опознать… А вот с тобой эта способность почему-то не работает… — Так я и не врал, — пожал я плечами, — ни тебе, ни другим. — Неправильный ты какой-то ведьмак, товарищ Чума… — Какой есть, батюшка, — отмахнулся я от него, выходя из камеры в коридор. — Пошли уже деда Маркея искать. — А чего его искать? — трубно произнёс монах, к которому стремительно возвращались силы. — Он в соседней камере. — Тихо, батюшка, не шумите! — шёпотом осадил я отца Евлампия. — Не будите лихо! — Ох, и правда! — опомнился бородач. — Я ведь уже и не мыслил об освобождении. — А вот фрицы об этом совсем другого мнения, — сообщил я ему, — всё размышляют, а не выделить ли тебе новый приход. Тебя так и не раскусили, хоть и помучили знатно… — Господь терпел и нам велел, — тихо прогудел монах. — А святые сподвижники и не такие мытарства выносили. Так что мне грех жаловаться на судьбу, товарищ Чума. Погоди, так если они меня так и не раскрыли, так может мне остаться? — Понимаю, о чём ты, батюшка, — сразу догадался я, куда клонит так и не сломленный гестаповскими пытками бородач, — но это уже не понадобится. Просто прими на веру, как ты это умеешь — фрицам здесь скоро не поздоровится… — Так же, как и в прошлый раз? — с ужасом в глазах спросил отец Евлампий, намекая на события в Тарасовке. — Нет, отче — их здесь собралось куда больше! Славная будет битва! — Это не битва, прости Господи! — Батюшка истово перекрестился. — Это избиение… — Вот и славно — другой участи они всё равно не заслужили! Пусть сдохнут, как бешенные собаки! — Неправильно это… — глухо произнес священник. — Что неправильно? — То, что я с тобой согласен, — нехотя признался монах. — После тех бесчинств, которым я стал невольным свидетелем, моя душа очерствела… Неможно так духовному лицо алкать отмщения… Грех это смертный… На Страшном суде за всё ответить придётся… — Ты это, батюшка, ты бы пока так далеко не заглядывал. Давай уже освободимдеда Маркея и свалим отсюда! — попытался я вывести из прострации отца Евлампия, который на мой непритязательный взгляд слишком уж загрузился. — В которой камере его держат? — В этой. — Указал монах на дверь, находящуюся по другую сторону коридора, и не напротив, а по диагонали. — Раньше нас в одной камере держали чуть не по дюжине. Но когда только мы в живых остались — развели по разным, — пояснил он. — За нашего старика-снайпера какой-то полковник из штаба ухватился. Он даже гестаповских коновалов припугнул, что если с дедом Маркеем они что-нибудь сотворят — он их всех под трибунал сошлёт. Очень ему неймётся опыт у старика перенять. Ведь он об этом легендарном русском снайпере еще с Империалистической войны слышал, а тут вживую встретить довелось… — Ну, прямо кино! — усмехнулся я, услышав еще часть подробностей про спасение деда Маркея. Я подобрал нужный ключ и открыл камеру. Щуплый старикан, уже стоявший наготове возле самых дверей, тут же повис у меня на шее, наплевав на подсыхающую кровь: — Что же вы так долго-то, черти полосатые? Я твой голос, холера тя задери, сразу узнал! А чего это ты так в крови изгваздался, малой? Не иначе ерманцам глотки зубами грыз, чтобы до нас с Евлампием добраться? Вот же неугомонный старикан! А слух у него не хуже, чем зрение. Это надо же, сквозь железную дверь мой голос различить? Но выглядел дед Маркей не в пример приличнее, чем измученный гестаповцами монах. Похоже, что тот полковник — начальник гитлеровских снайперов, действительно большая шишка, раз деда Маркея совсем не тронули. Но это и к лучшему — жив остался, а то его вместе со всеми на площади казнили. — Так, товарищи, внимание! — высвободившись из объятий старика, произнёс я. — Сейчас мы с вами будем выбираться отсюда. Поэтому не шуметь, не дёргаться понапрасну, чтобы вокруг вас ни происходило! А просто идти за мной! Все вопросы — потом! Понятно? — Так точно, товарищ Чума! — Приложил ладонь к своему картузу с треснувшим козырьком дед Маркей. И как только он умудрился его сохранить? — Отлично! — произнес я, набрасывая морок на всю нашу компанию. Глава 24 Наш побег из гестаповских застенков под прикрытием морока произвёл огромное впечатление на бывших узников. Ведь мы спокойно продефилировали мимо охраны, и никто нам даже слова не сказал. Но, если отец Евлампий чётко понимал, что имеет дело с проклятым ведьмаком, которому и сам чёрт не брат, то восторгу деда Маркея не было никакого предела. Старикан до сих пор помнил, как я «провалился сквозь землю», отправляясь в Берлин выручать деда и профессора Трефилова. Ведь я ему тогда тоже отвел глаза мороком. Только в тот раз он был наблюдателем «со стороны», а теперь испытал действие заклинания, так сказать, изнутри. Он широко раскрытыми глазами смотрел на немцев, которые его в упор не замечали, когда он мимо них проходил. Шебутной дед даже рожи им корчил, но эффект от этого не менялся. А вот проходя мимо дежурного, старик неожиданно посерел и принялся по привычке шарить в сапоге, за голенищем которого он обычно держал остро отточенный нож. — Убью тварь! — злобно прошипел он, неожиданно бросаясь к эсэсовцу, так и не найдя нож в сапоге, который у него давным-давно отобрали. — Зубами глотку порву… Я едва успел перехватить сухое, но крепкое тело пожилого снайпера: — Ты чего, старый! Я ж сказал не дёргаться… — Это он… — Лицо деда Маркея исказилось в зверином оскале. — Он наших пытал! Зверско! И баб… И малых… А потом… стрелял и вешал, вместе со своими ублюдками… — Тихо, дед! Тихо! — Я обнял старика, крепко прижимая к себе. — Им всем воздатся, только потерпи! Потерпи, родной! Старик ткнулся седой головой мне в грудь, пряча глаза, на которые наворачивались слёзы. Не хотел он показывать своей слабости, но меня-то невозможно провести. Все его помыслы и желания я читал как открытую книгу. А в его голове сейчас и крутилось всего-то два слова: месть и смерть. — Обещаешь, товарищ Чума? — наконец справившись со слезами, выдохнул дед Маркей. — Если они безнаказанными останутся… — Клянусь, дед! Недолго им осталось, — ответил я, подхватывая старика под руку и буквально вытаскивая его на улицу. Отец Евлампий, напротив, всю дорогу был жутко молчалив и сосредоточен. Его мысли тоже не были для меня тайной за семью печатями. Да можно было и без всяких волшебных примочек догадаться, что же так гложет святого отца? А его на самом деле тоже «разрывало» не по-детски: ведь он, верный слуга Господа, давший клятву бороться с любыми проявлениями колдовства-ведьмовства, ничего не делал, чтобы уничтожить проклятую тварь из преисподней. И он его не только не уничтожил, он вообще сейчас шёл на поводу у своего заклятого врага. Соглашался с его богопротивными методами, даже обещал ему помогать, чем, несомненно уже загубил свою бессмертную душу. Но на другой чаше весов лежали судьбы миллионов ни в чем неповинных советских людей, которых уничтожали вторгнувшиеся на его родные земли неисчислимые орды захватчиков. И эти захватчики оказались куда страшнее, чем ведьмы, предпочитающие творить свои злые дела особо не высовываясь. Но даже этим проклятым Богом существам не могло прийти в голову массово, сотнями и сотнями тысяч, уничтожать себе подобных. Травить их газом, сжигать в крематориях, расстреливать и ставить на них жуткие опыты. А вот фашисты делали это весело, с радостной улыбкой под «Лили Марлен» на губной гармошке. Похоже, что происки исконного врага совратили целую нацию. Ну не могут же в одно мгновение обычные простые люди превратиться в настоящих тварей из Преисподней? Или все они одержимы демонами из Ада? А, может быть, уже сломаны все Печати на Книге Бытия? И всадники Апокалипсиса уже скачут по планете во весь опор? И до Страшного суда осталось совсем недолго? Вот такие заполошные мысли крутились в голове у бедного монаха. И я мог бы ему посочувствовать, если бы не знал, что всадники Апокалипсиса уже возродились вновь и действительно несутся во весь опор по нашей многострадальной земле. И один из них сейчас находился в моей собственной голове, как бы это странно ни звучало. Ну, ничего, я к этому уже привык. Когда мы добрались до автомобиля, нас там уже поджидала Глория. Причём, поджидала в одиночестве, куда-то спровадив своего водителя. У меня вообще сложилось такое ощущение, что она фрица того — на ноль помножила, чтобы под ногами не путался. Ну, и показывая таким образом мне свою преданность, наверное. А информацию на этот счет в её голове я решил сегодня не искать. Едва взгляд батюшки наткнулся на привлекательную фигурку начальницы медсанчасти, которая явно нас видела, не взирая на отводящую глаза печать, монах что-то невнятно пробурчал и осенил себя «крестом». Но никакой негативной реакции это сакральное действие у старой ведьмы не вызвало, она лишь улыбнулась еще шире и произнесла ангельским голоском: — И вам не хворать, святой отец! А дед Маркей же, наоборот, оценив все прелести Глории, с нескрываемым восхищением произнёс: — Надо же какая ляр… краля! Будь я годов на тридцать помоложе — ох, как бы я с тобой покувыркался… — Тьфу ты, прости Господи! — недовольно перебил старика отец Евлампий. — Мало мне одного ведьмака было? Так еще и бесовка на мою голову навязалась! И в чинах как посмотрю, немалых, раз на крестное знамение даже не поморщилась… — Это проблема, отец Евлампий? — напрямую спросил я священнослужителя. — Я не хочу вас неволить, батюшка, но сразу предупрежу: моя команда большей частью такая… — Это я уже понял, — мрачно усмехнулся монах. — Поэтому, если для вас неприемлемо такое сотрудничество, — продолжил я, — можете уходить. Но, скажу честно — я хотел бы видеть вас в её составе. — И для чего я тебе, ведьмак? — так же в лоб, поинтересовался монах. — Чтобы над верой православной надругаться? Или посрамить служителей Господа нашего, перед Его светлым ликом? Я и так уже душу замазал — вовек не отмыть. А ты на эту свежую рану еще и соли решил насыпать? — с горечью добавил священник. — Вот делать мне больше нечего батюшка, только думать, как бы вашу веру попереть, да душу вашу замазать еще сильнее. Немца бить надо, батюшка, — напомнил я инквизитору, — а всё остальное потом! Так вы с нами, Отец Евлампий? — Не знаю, зачем я тебе, — после небольших раздумий произнёс монах, — но против проклятого супостата я с вами! Но после победы над немцами — берегись меня ведьмак, — серьёзно предупредил инквизитор, — пощады не будет! — Давайте сначала победим, святой отец, — неожиданно подала голос Глория. — А сейчас садитесь в машину. — А вот ты почему против своих пошла, красивая? — открывая заднюю дверь автомобиля, поинтересовался между делом дед Маркей, залихватски подкручивая седые усы. — А кто сказал, что они мои? — многозначительно хмыкнула ведьма. — Ну, как же, — неунывающий старикан, совершенно не смущаясь, ткнул пальцем прямо в выдающую грудь ведьмы, — ты ж цельный полковник медицинской службы! Да и звери из Гестапо тебя хорошо знают… Хотя, по-русски ты балакаешь, дай Бог любому! — Нет, дедуля, — хищно улыбнулась Глория, вплотную приблизившись к деду Маркею и заглядывая старику в глаза, — боши меня вообще не знают! И даже не предполагают, какая я на самом деле! Неожиданно в глубине её глаз зажглись багровые угли Преисподней, а её лицо на мгновение смазалось и из-под миловидной и смазливой мордашки проглянула её истинная сущность. Дед Маркей, хоть и был не трусливого порядка — как-никак полный георгиевский кавалер, но даже его от открывшейся на мгновение «картины» пробил морозный озноб. Он инстинктивно дёрнулся назад, высокий порог авто «ударил» ему по ногам, и он плюхнулся задом на пассажирское сиденье, пребольно ударившись копчиком о что-то твёрдое. Дед сдавленно охнул от боли и схватился рукой за предмет её причинивший. А вот нащупав его, старикан сразу же забыл обо всём на свете, ведь на сиденье лежала его настоящая любовь — магазинная винтовка образца 1898 года, Mauser Gewehr 98, с протертым добела ложем и оптическим прицелом, с которой он не расставался с Первой мировой. Похоже, что эта винтовка находилась в кабинете главного гестаповца, откуда её Глория и позаимствовала. — Красавица ты моя… — Старикан ласково провел пальцами по ложу, словно поглаживая любимую женщину. — Как же я по тебе скучал! Вот теперь и повоевать можно! Ты что ль нашла? — Старикан оторвал взгляд от винтовки и бесстрашно взглянул в глаза ведьме. — А я что теперь, и не красавица совсем? — Глория весело подмигнула старику, сложив бантиком свои пухлые губки. — Знала б, не тащила бы сюда эту разлучницу проклятущую! — с наигранным надрывом произнесла она. — А ты такая же красивая и смертельно опасная, как и моя винтовочка, — оценил шутку старик, как подсознательно оценил и возможности старой ведьмы. — Эх, не возраст бы — уже бы сватов засылал! — Ладно, пошутили, и хватит! — Прервал я затянувшееся веселье. — Все в машину! Время не ждёт! Дед Маркей и так уже сидел на заднем сиденье, не выпуская из рук любимую винтовку, которую он уже считал безвозвратно утерянной. Рядом с ним уселся отец Евлампий. Я занял переднее пассажирское сидение, а Глория устроилась за рулём. Я мог бы тоже вести машину, но мне нужно было поразмышлять, каким образом осуществить задуманное. Ведь сейчас мне хотелось уничтожить врага, располагающегося на огромной территории, да еще куда большим числом, чем в прошлый раз. Но тогда я реально надорвался, и чуть было не сдох. К тому же потерял возможность творить настолько убойные заклинания. — Куда едем, Месер? — уточнила Глория, поскольку сам я ничего по поводу пункта назначения ей не сообщил. — Пока веди на выезд из Покровки… Кстати, ты заразную мышь где оставила? — В госпитале. — Тогда сначала в госпиталь, а затем… Затем я скажу, куда… Глория завела машину, и мы неторопливо покатили по посёлку. Для всех, кто попадался нам по пути, Глория ехала в машине одна — всех остальных продолжал скрывать морок. Я же прикрыл глаза, пытаясь решить в голове одну очень непростую дилемму. По моей нынешней задумке я с помощью Глории должен был стереть в порошок всех фрицев в ближайшей округе. По первоначальному же плану я хотел их попросту заразить смертельным заболеванием — «слегка доработанной» туляремией, протекающей с ужасающими и мучительными для зараженных симптомами. Но этот вариант требовал более длительного времени, а я не хотел больше ждать. Зараженную туляремией мышь я решил использовать в тылу соединений и частей вермахта, которые вот уже второй месяц рвались к Сталинграду. И которые вот уже второй месяц умывались кровью, пытаясь через горы своих трупов пробиться к героическому городу. На сегодняшний момент немецкое командование сосредоточило под Сталинградом свыше полумиллиона своих войск, несколько тысяч танков и сотни самолетов. И всё это время вместо разгромленных и потрепанных войск, под Сталинградприбывали новые дивизии, новые танки и новые самолеты. Но наши бойцы встали намертво, не давая уже совершенно озверевшим фашистам захватить город. А взятие Сталинграда снимало сразу массу неразрешимых для фашистов проблем: дальнейшего продвижения на Кавказском направлении, так как гарнизон Сталинграда постоянно угрожал флангу и тылу немецко-фашистских войск; под большим вопросом находился выход к Волге и берегам Каспия — ведь не сломленный Сталинград угрожал бы им и в том, и в другом случае. Если в этом мире, уже однозначно превратившимся в альтернативную ветку моего родного, история еще не слетела с набитой колеи,после всех моих попыток её изменить, то перелом на Сталинградском направлении произойдет лишь в начале февраля будущего года. А я надеялся, что мой маленький диверсант, заряженный очень нехорошей болезнью, сумеет так проредить ряды оккупантов, что известная мне дата сместится хотя бы на какое-то время. И не важно, на месяц, неделю, либо всего на несколько дней. Ведь каждый день кровопролитных боёв — это жизнь наших людей. Чьих-то дедов, отцов и братьев… Да и наши женщины подчас наравне сражались с нашими мужчинами… Если в результате моих действий победа сместится даже на один день — всё это будет не зря! А вот что делать с тварями, уничтожившими партизан и спалившими лес Большака, я еще полчаса назад даже не представлял (кроме уже имеющегося). Как бы это не показалось странным, решение я нашел во время нашего жесткого противостояния с первым всадником в моём сознании. Правда, я это не сразу понял — в тот момент мне, как-тосовершенно не до этого было. Ведь я мог реально и без остатка раствориться в проявлении в моём теле этой Высшей Силы, не подчинённой практически никаким ограничениям. И то, что я выиграл этот раунд, абсолютно ни о чём не говорило. Это временная победа — ни в моих жалких силах долго удерживать первого из четверки в собственной черепушке. Однажды он обязательно вырвется… Что будет потом, я старался не думать — всё равно бы ничего не придумал. А вот то, что я стал обладателем еще одной крупицы памяти первого всадника Апокалипсиса, причём, очень важной, я осознал немного позже, когда схлынул боевой мандраж, а мысли пришли в более-менее вменяемое состояние. Осознав, какой неожиданный подарок преподнёс мне «сосед», я мгновенно переиграл все свои первоначальные планы. Ведь секрет, который неожиданно стал мне доступен, был самым настоящим оружием! Убийственно-разрушительным, мощнее которого еще не знали на земле. Хотя скоро, очень скоро наша цивилизация вступит в ядерный век, который начнётся с испытания ядерного оружия «Тринити» в штате Нью-Мексико в рамках Манхэттенского проекта 16 июля 1945 года. Примерно через год, в конце сорок третьего, в Америке под руководством Роберта Оппенгеймера начнётся разработка ядерного оружия в ответ на опасения, что нацистская Германия первой получит оружие массового поражения нового типа. Немцы же начали свою работу за два года до американцев. Но продвижение к поставленной цели в виде устойчивого ядерного реактора было очень медленным. Несмотря на то, что одним из физиков, работавших над немецкой ядерной программой, был теоретик Вернер Гейзенберг, создатель квантовой механики и лауреат Нобелевской премии по физике, попытка нацистов приручить ядерную энергию оказалась неудачной. Но надо признать, что она стала своеобразным катализатором будущих исследований деления ядра во всём мире. А вот Манхэттенский проект окончился созданием ядерных бомб, две из которых были сброшены на Хиросиму и Нагасаки в 1945 году, после чего Япония объявила о своей капитуляции. Эти воспоминания пронеслись ураганом в моей голове, поднимая целые пласты памяти, касающиеся ядерного оружия. Не знаю, будет ли оно изобретено в той же последовательности в этой альтернативной реальности, после того, что сделаю сегодня. Но то, что окружающий меня мир не останется прежним, я уже совершенно не сомневался… Из этого круговорота размышлений меня выдернула Глория, вернувшаяся из госпиталя с моим маленьким диверсантом, заряженным туляремией. Она вновь уселась на водительское место и выехала с бывшей территории колхоза «Красный сеятель», без сожаления оставив за спиной свою прежнюю жизнь. Маски были сброшены… Нет, она не превратилась тут же в старую безобразную каргу, какой являлась на самом деле, оставаясь весьма привлекательной дамой «чуть за тридцать». Но ей не нужно было теперь крутиться, юлить и приспосабливаться, чтобы ненароком не навлечь на себя гнев Европейского ковена ведьм. Потому что русские ведьмы и ведьмаки всю жизнь клали с прибором на эту весьма древнюю организацию одарённых. За моей спиной Глория, едва ли не впервые в жизни, почувствовала себя по настоящему свободной и почти счастливой. Почти, потому что понимала, что моё сердце занято другой женщиной. Однако, сдаваться она не собиралась. А вот это уже меня не радовало. Но решать сейчас эту проблему я был не намерен — у нас сейчас совершенно другая задача. Нужно было как следует надрать фрицам зад! — Слушай, Ромка, — произнёс дед Маркей, так и не выпуская вновь обретенную винтовку из рук, — а ты на энтот раз как будешь гансов в кровавые сопли разматывать? Опять с поносом, али без? — шутливо поинтересовался он. — Действительно, Месер, что вы собираетесь использовать? — подключилась к старику Глория, которой о моих конкретных планах тоже ничего не было известно. — Мы используем самое страшное оружие, какое только знало человечество со времен Адама и Евы, — туманно ответил я. — И какое же, позволь уточнить? — прогудел отец Евлампий, выхватив из контекста знакомые библейские имена. — Гнев Господень! — невозмутимо произнес я, заставив священника схватиться за сердце и хватать воздух раскрытым ртом. — Не замай имя Господа, святотатец! — неожиданно словно раненый медведь заревел монах. Изошедшая от него вместе с рёвом обжигающая и могучая сила ударила меня словно гигантским молотом, вышибая дух напрочь. Я успел увидеть, как Глория, обмякнув, ткнулась лицом в рулевое колесо. Машина, идущая на максимальной скорости, вильнула, слетая с дороги. А затем бешено понеслась под откос по ухабам и камням к протекающей рядом быстрой речке… КОНЕЦ ВОСЬМОЙ КНИГИ продолжение уже выкладывается: https://author.today/reader/454862