Мне всегда было жаль, когда Шимон уезжал, и всегда хотелось удержать его.

– Жаль, что ты уезжаешь, – сказала я в тот день, – а то бы выпили вина.

– А как я тогда вернусь домой? – спросил он.

– Не вернешься, – прошептала я.

Шимон испытующе посмотрел на меня:

– Завтра в шесть мне на дежурство. Очень не хочется возвращаться, но сегодня не могу.

– Ладно, – улыбнулась я, но почувствовала себя так, будто меня бросили. Я предложила мужчине вечер с вином, потом попросила его остаться, а он говорит, что не может. В итоге я выставила себя идиоткой. Наверное, не в первый и не в последний раз в жизни. – Ну тогда спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – сказал Шимон.

Он постоял еще минуту и добавил:

– Мне действительно завтра нужно быть в форме. У меня на утро две операции.

– Ясно, – улыбнулась я. – Я тоже, может быть, наконец высплюсь.

Я почувствовала себя кошкой, которая только что выбралась из лужи, но отряхнулась от грязи, чтобы показать всем, какая она белая и пушистая. Только у нее это плохо получалось.

Руда Пабьяницкая, тридцатые годы

Анна безучастно смотрела на свою дочь, обращаясь к Янине:

– Позаботься о ней. Береги ее как свою. И вам обеим воздастся за это.

– Аня. Я все так и сделаю, – тихо сказала Янина.

– Пожалуйста, никому об этом не говори, но позаботься, чтобы она узнала о своем рождении до того, как ты умрешь, – сказала она тихо. – Поклянись.

– Клянусь.

Анна улыбнулась. Ее лицо смягчилось, разгладилось. На мгновение она даже стала напоминать девушку того времени, когда Хенрик просил ее выйти за него замуж и подарил ей цветы черешни, сорванные прямо с дерева. Того времени, которое казалось таким далеким. Времени, которое никогда больше не вернется.

Янина нарекла свою так и не сделавшую вздоха девочку Марианной. Малютку похоронили на приходском кладбище, известном в народе под названием Фрайтаг. Похороны были скромными. Ведь Янина не могла сказать мужу, чтобы он попрощался с дочерью. Они попрощались с ней втроем – Анна, Янина и маленькая Стефания.

Стефания росла очень жизнерадостным ребенком. Будто старалась сделать все, чтобы Янина полюбила ее.

А это произошло в первый же день, в ту самую минуту, как только та прижала девочку к своей груди. Быть может, если бы не этот ребенок, она тоже замкнулась бы в себе и стала молчаливой, отрешенной, как Анна. Эта маленькая девочка заставила Янину почувствовать себя кому-то нужной в этом мире.

В один очень морозный день Янина проснулась и увидела Анну, стоящую над колыбелью Стефании. В первый момент она испугалась. Ей даже показалось на мгновение, что Анна хочет навредить дочери, однако девушка улыбалась, напевала и слегка покачивала ребенка.

Янина встала рядом. Она заметила, что в кроватке лежат свадебные фото Хенрика и Анны, жемчуг и золотое ожерелье. Анна взглянула на Янину, а та понимающе кивнула:

– Не бойся, я все передам ей, или – еще лучше – ты сама отдашь ей, когда она вырастет.

Анна улыбалась. И Янина подумала, что та выздоравливает. Сколько можно молчать? Ведь обе были в безопасности, Куба больше не приходил, а Кароль – любитель широкой, вольготной жизни – давно переехал к сыну на виллу. Янина знала, что Элиза живет с ними. Она также знала, что та ждет ребенка. В аптеке на Рудской уже судачили, что скоро Ржепецких станет еще больше.

Янине предстояло стать бабушкой. Она вздохнула. Получится ли наладить контакт с Элизой и внуком? Она только надеялась, что Элиза воспитает его приличным человеком, не даст Кубе испортить ребенка. Элиза всегда казалась ей хорошей девочкой. Ну не повезло – влюбилась в ее сына. Хотя, может, она с ним справится? Янина видела, что Куба не любит Элизу, что та – всего лишь игрушка в его руках. Но как знать, может, со временем любовь придет?

Вряд ли. Единственной любовью ее сына была Анна. Замкнувшаяся сейчас в своем собственном мире, в отчаянии, печали и воспоминаниях. Видно, Господь Бог уготовал ей такую жизнь. Трудную.

Янина не заметила, когда Анна вышла из дома и неторопливым шагом пошла в сторону прудов Стефанского. В тот день там не было танцев. Все готовились к субботе. На прудах, покрытых толстым слоем льда, было пусто. Кое-где виднелись проруби, которые рыбаки делали каждую зиму. И если бы Элиза не начала рожать, а Куба не пошел бы за акушеркой, наверное, никто и не заметил бы, что Анна выходит на лед. Но Провидению в который раз было угодно свести Анну с Кубой на прудах.

– Анна! – воскликнул Куба, которого прихоть судьбы заставила проезжать мимо. – Анна! Что ты делаешь? – Он вышел из машины и встал в нескольких метрах от нее на берегу.

Солнце давно зашло. Его глаза свыклись с темнотой, и он смог разглядеть силуэт девушки, довольно четкий на фоне белой поверхности пруда.

– Анна!

Девушка заметила его. Она посмотрела в его сторону.

– Анна, что ты задумала? – воскликнул он.

– Я ухожу, – спокойно сказала она. – За все ночи в слезах, за муки Хенрика в огне ни ты, ни твои потомки не увидят счастья, пока душа моя будет блуждать в этом мире, – добавила она на одном дыхании.