В конце тренировки преподаватели по кинемантии отвели Джозефа в сторонку. Остальные были отпущены. С моей стороны было бы разумно заняться своими делами, может быть, найти что-нибудь поесть или продолжить изучение книг, может быть, даже найти тихое место для столь необходимого сна. В академии мы много работали, и даже в восемь лет мне редко удавалось поспать больше пяти часов в сутки. Но мне не хотела уходить без Джозефа. Возможно, с этим было связано и мое любопытство. Я хотела узнать, что ему говорят. Я хотела подкрасться поближе и послушать.

В моей жизни было несколько моментов, когда я жалела, что не способна на вибромантию. С ее помощью Хранитель Источников может подслушивать на расстоянии мили или заставлять звуки разноситься так, как будто они доносятся откуда-то еще. Можно даже создать покров тишины над какой-нибудь областью или превратить шепот в рев. Но вибромантия — не та способность, которой я могу похвастаться, и даже те, кто ею владеет, часто глохнут или сходят с ума от звуков, с которыми работают. Бедняга Барроу Лэйни был одним из них, и я бы никому не пожелала того, что с ним случилось. Итак, я ждала, пока Джозеф спорил, прислушиваясь к резким словам и наблюдая за жестами.

Когда, наконец, Джозефа отпустили, он был в ярости. Рассерженный десятилетний ребенок может показаться взрослым смешным, но для восьмилетней девочки Джозеф выглядел устрашающе. Я никогда не видел своего лучшего друга таким раздраженным. Он пронесся мимо меня, а я последовала за ним, стараясь не отставать от его размашистых шагов. Помню, я некоторое время шла молча, не желая злить его еще больше, но в конце концов мое любопытство взяло верх.

Наставники сказали Джозефу, что он перерос нашу базовую подготовку. Они хотели, чтобы он перешел в следующий класс и тренировался вместе со старшими учениками. Джозеф отказывался оставить меня, и наставники сказали ему, что я задерживаю его прогресс. Его перевели в более старший класс. Он все равно не пошел. Джозеф продолжал посещать тот же класс, что и я, и в конце концов наставники сдались. Возможно, у него никогда не было моего стремления стать сильнее, но Джозеф с лихвой компенсировал это упрямством, которое было шире, чем Араненский залив.

Больше всего я помню, какой чертовски виноватой чувствовала себя из-за всего этого. Как будто это была моя вина. То, что наставники считали, что я мешаю моему лучшему другу добиться успеха, было открытием, которое не покидало меня долгие годы. Возможно, именно дружба со мной подавила его стремление стать лучше. Возможно, Джозеф мог бы стать тем, кем хотели видеть его наставники. Таким, каким он был нужен империи Орран. Или, может быть, у него просто не хватило бы смелости преуспеть. На самом деле он хотел только спокойной жизни вдали от трудностей. Но, похоже, это было единственное, в чем жизнь ему отказала.

К тому времени, когда я вернулась в свою маленькую домашнюю пещеру, мой разум был, за неимением лучшего термина, затуманен. Из-за усталости, боли и урчания в животе, я была в плачевном состоянии, когда, прихрамывая, вошла внутрь, все еще держась за ребра. У меня не было времени смыть кровь Прига со своей правой руки, и мои порезы и царапины покрылись коркой крови и грязи. Несмотря ни на что, я не была побеждена. Управляющий, возможно, и разрушил мои надежды на спасение, но Тамура взамен дал мне гораздо большую надежду. Возможность побега.

Большая часть моей бригады спала, включая Хардта, но Изена не было. Джозеф увидел, как я вошла, и попытался встать, но тут же привалился спиной к дальней стене, схватившись за грудь. Я решила, что у него тоже сломано ребро. Боль, конечно, мешала стоять.

Я захромала дальше, а Джозеф с трудом поднялся на ноги, на этот раз не потеряв сознания. Его раны выглядели так, словно о них позаботились; я не сомневалась, что это работа Хардта. Этому человеку следовало бы стать хирургом, но таких сильных людей, как Хардт, всегда учат сначала драться, а потом лечить. Я думаю, он должен быть благодарен своему отцу за оба эти умения, хотя Хардт никогда не стал бы благодарить своего отца ни за что.

Когда я подошла ближе, Джозеф подался вперед и обнял меня. Я не уверена, кому из нас было больнее от этого объятия. Две горошины в стручке страдания. Несмотря на боль, я прижалась к нему и впервые за долгое время немного расслабилась. Джозеф всегда умел успокоить меня, дать мне почувствовать, что я любима и защищена. Надеюсь, я делала то же самое для него. Прежде чем я смогла сдержаться, у меня вырвались рыдания, и я заплакала навзрыд, уткнувшись в его плечо. Мои ноги, наконец, подкосились, и мы вместе опустились на пол.

Время — странная штука, с этим согласны даже мастера хрономантии. Оно вечно течет вперед, и, хотя его скорость никогда по-настоящему не меняется, в нашем восприятии секунда может длиться час, а день пролететь в мгновение ока. Я не знаю, сколько времени я провела, прижавшись к Джозефу, знаю только, что из этого странного транса меня вывел Изен.

Хардт уже проснулся, в его руке была миска с водой, а у Изена был маленький глиняный горшочек. Это был целебный бальзам, приготовленный из мха, который растет глубоко под землей. Тем, кто сражался на арене, после каждого боя давали по одному такому горшочку, если они выживали в бою. И Изен предлагал бальзам мне. Я не горжусь тем, что воспользовалась им, и, наверное, я проделала хорошую работу. Мои раны были довольно серьезными, и ни одна из них не была обработана.