Я спросила себя, чья это была кровь — Хардта или Изена. Кто из двух моих друзей был мертв? Невозможно было выжить, потеряв столько крови. В груди у меня снова что-то сжалось, холодные щупальца обвились вокруг сердца. Один из них был мертв, и это была моя вина. Приг, возможно, и использовал оружие, но к этому его подтолкнула я. Предательская часть меня надеялась, что это был не Изен, и я ненавидела эту часть. Желать, чтобы это было не так, означало надеяться, что это было не так. Невозможная ситуация, невозможный выбор, но, конечно, мое глупое юное сердце потянулось к брату, который меня привлекал.

Рядом лежала кирка, кусок дерева с металлическим шипом на конце. На кирке была кровь, засохшая и превратившаяся в ржаво-коричневое пятно. Я плохо соображала. Воровать инструменты из туннеля было против правил. Но мне было уже все равно. Я схватила кирку и, прихрамывая, вышла из туннеля, волоча ее острие по полу за собой.

Идя обратно, я встретила пожилую женщину с седыми волосами, у которой отсутствовало большинство зубов. Она, казалось, даже не заметила, что у меня в руках была кирка. Она посмотрела на меня с улыбкой и кивнула, когда я проходила мимо. Тогда я этого не знала, но я уже была печально знаменита в Яме. История о том, как я вошла на Холм и стояла перед Деко, распространялась как чума. Не имело значения, сколько в ней было правды, она распространялась. Слухи подобны воде, пролитой на ровную поверхность. Чем дальше они распространяются, тем больше и жиже становятся. Вскоре другие струпья заговорили о моем эпическом бое с Хорралейном и о том, как я отправила его в нокдаун, чтобы добраться до Деко. В слухах о том бое я вела себя лучше, чем во всех наших последующих встречах. Несмотря на все, я не могу ненавидеть Хорралейна. Я слишком уважаю этого злобного гада.

Сняв фонарь со стены, я вернулась к щели. Тамуры по-прежнему нигде не было видно. Я отнесла кирку и фонарь в дальний конец туннеля, задула фонарь и накрыла их обоих одеялом Тамуры. После этого я на ощупь выбралась из туннеля и направилась к главной пещере. Я понятия не имела, было ли сейчас время кормления или нет, но за выигрыш в кости, фишки или карты можно было получить еду, а мне нужно было поесть. Мой желудок был бурлящим голосом боли.

Время кормления у Корыта почти подошло к концу. Я услышала шепот, когда подошла ближе, и увидела, как лица поворачиваются в мою сторону. Я спросила себя, насколько побитой я выгляжу. Я спросила себя, могу ли я выглядеть хуже, чем вчера. Но мне было все равно. Никакие взгляды всех струпьев мира не могли удержать меня от моей скудной порции хлеба и каши. При мысли о еде у меня заурчало в животе, и я захромала вперед, даже не задумываясь, почему передо мной расступается небольшая толпа.

Капитан, подававший еду струпьям, с лихвой компенсировал отсутствие у меня интереса к поведению остальных. Он посмотрел на меня с отвращением, приподняв одну бровь и слегка улыбнувшись. Мне по-прежнему было все равно. Я протянула руку, взяла свою еду и повернулась к столам.

Передо мной стоял Изен, пристально глядя на меня. В этот момент я забыла обо всем, больше не заботясь о том, что мы стоим в очереди к Корыту, и даже о том, что каждый струп в пещере наблюдает за мной. Я шагнула вперед и обняла его, положив голову ему на грудь и крепко прижимая к себе.

Честно говоря, я не могу вспомнить, кто из нас вырвался из этих объятий, только я почувствовала, как член Изена, касающийся моего бедра, начал напрягаться, а затем мы отстранились друг от друга. Он покраснел, как и я. Я попыталась скрыть свое смущение, пройдя мимо него, скорее чтобы избежать пристальных взглядов и шепота, чем чего-либо еще.

Когда я села за столик напротив Хардта, мой рот был уже набит черствым хлебом. Моя радость от того, что оба брата живы, не уменьшилась из-за необходимости поглощать свой рацион, но голод может отодвинуть на задний план даже самые сильные эмоции, и как только передо мной появилась еда, я поняла, что не могу остановиться. Мне не потребовалось много времени, чтобы расправиться с хлебом и отправить в рот все до последней капли каши. Я все еще была голодна. Всегда голодна.

Братья просто наблюдали, как я ем. Я думаю, Изен все еще смущался из-за наших объятий. Хардт был явно впечатлен тем, как быстро я могу есть, когда мне действительно хочется.

— Мы беспокоились, что ты могла… уйти, — сказал Хардт, когда я запила кашу чашкой воды.

— Умерла? — спросила я, покачав головой. — Я думала, вы… — Я перевела взгляд с Хардта на Изена и почувствовала, как меня захлестывает новая волна облегчения. За облегчением быстро последовало чувство вины, как это обычно бывает. В нашем туннеле кто-то умер. Кто-то заплатил мою цену. — Что произошло в нашем туннеле?

— Ты видела кровь? — спросил Хардт. Я кивнула, не желая пока никому рассказывать о кирке.

Как бы я ни стараюсь, я не могу вспомнить имя этого человека. Иногда мне кажется, что я чувствую себя виноватой больше из-за этого, чем из-за его смерти. Он умер вместо меня, дав выход бессильному разочарованию Прига, а я даже не могу вспомнить ни его имени, ни того, как он выглядел. Я ничего о нем не помню, кроме того факта, что Приг в приступе ярости от моего неповиновения вонзил ему в спину кирку. Хардт сказал мне, что ему потребовалось некоторое время, чтобы умереть, истекая кровью на полу туннеля. Приг заставил остальных работать дальше, несмотря на то что человек умер у их ног. Честно говоря, я не могу решить, на чьей совести эта смерть — на моей или на Прига. На самом деле, я не думаю, что у Прига когда-либо была совесть, так что, полагаю, я возьму на себя и это бремя. Еще один череп, устилающий дорогу позади меня. Иногда я спрашиваю себя, был ли кто-нибудь в истории Оррана или Террелана когда-либо повинен хотя бы в половине стольких смертей, как я.

На лице Хардта ясно читалось горе. Этот большой человек был очень общительным, знал всех в нашей бригаде и считал их товарищами или друзьями. Было ясно, что ему было больно, хотя я считаю, что он возлагал вину за смерть исключительно на Прига. Хардт всегда находил оправдания, чтобы не винить меня. Иногда мне кажется, что он все еще считает меня невинной маленькой девочкой, но я оставила невинность позади задолго до того, как оказалась в Яме.

— Джозеф был в отчаянии, — сказал Изен, хотя и не смотрел на меня. Я думаю, что, возможно, его смущал возраст. Мне было всего пятнадцать, и я едва могла называть себя женщиной. Изен был старше. Несмотря на это, между нами что-то было. Я жаждала увидеть его обнаженным, почувствовать, как его руки обнимают меня, провести ладонями по его коже. Влечение — опасная вещь для молодой девушки.