— Вот вам и тупик, — сказал он, имея в виду лежащую поперек дороги старую, сухую сосну.

Кора мертвого лесного гиганта давно сгнила и осыпалась, обнажив древесину, которая белела в свете фар, как кости какого-то гигантского доисторического животного.

— Что за страна! — настраиваясь на философский лад, начал водитель. — Вместо того чтоб дерево с дороги убрать, они знаки расставляют! Тупик у них, видите ли!

— Разворачивайся, — внезапно изменившимся, напряженным голосом приказал ему начальник охраны.

— А?..

— Задний ход! — гаркнул начальник охраны так громко, что Зимин уронил себе на колени пепел с сигары.

Водитель понял, что шутки кончились, и включил задний ход. Джип начал пятиться от микроавтобуса; там, в микроавтобусе, кто-то открыл дверцу с явным намерением выйти на дорогу и осмотреть препятствие. Начальник охраны схватился за рацию, но подать команду не успел: в лесу справа от дороги коротко, дымно сверкнуло, и в следующее мгновение микроавтобус превратился в стремительно разбухающий огненный шар, из которого во все стороны, крутясь, как бумеранги, разлетались дымящиеся, горящие на лету ошметки. Что-то тяжелое с треском ударилось о ветровое стекло, расчертив его паутиной мелких трещин и частично вмяв внутрь, мелкие обломки с лязгом забарабанили по крыше и капоту; жалобно звякнув, погасла правая фара.

— Газу!!! — отшвырнув ставшую бесполезной рацию, не своим голосом закричал начальник охраны.

Водитель дико газанул, а затем, рванув ручной тормоз, лихо, как на автородео, развернул машину на месте. Это было проделано как раз вовремя, чтобы все, кто в ней сидел, увидели выбирающийся на бетон из придорожных кустов потрепанный командирский «уазик», с которого все еще продолжали соскальзывать присыпанные снегом сосновые ветки — остатки маскировки, в которой, по большому счету, изначально не было никакой нужды. Установленный рядом с правой дверцей подвижный прожектор полоснул по глазам сидевших в джипе, на время ослепив всех троих.

Водитель «мерседеса» круто взял вправо, стремясь проскочить перед носом уже почти перегородившего узкую дорогу «уазика». И они проскочили, хотя совсем избежать столкновения не удалось — передние крылья машин соприкоснулись с лязгом, живо напомнившим Зимину звонок увеличенного до чудовищных размеров старинного кассового аппарата.

Отброшенный ударом еще правее, джип сошел с дороги и очутился на обочине, которой тут, строго говоря, не было. Под колесами затрещало, облепленные мокрым тающим снегом ветви захлестали по окнам, как будто сам лес ожил и пытался добраться до пассажиров «мерседеса», приходя в ярость от тщетности своих усилий. Машину мотало и швыряло, водитель сражался, как лев, стараясь вернуть ее на дорогу. Это ему почти удалось, но тут на их пути встало, внезапно выпрыгнув из паутины хлещущих ветвей, толстое, в два обхвата, дерево.

Страшный удар бросил Зимина лицом на спинку переднего сиденья; забытая сигара, каким-то чудом не угодив в глаз, прожгла щеку чуть ли не насквозь, но Василий Николаевич этого даже не заметил. Он с трудом оттолкнулся и сел ровно, еще не придя в себя, но уже нашаривая под полой пальто рукоятку пистолета. По верхней губе, стекая на подбородок, а оттуда на грудь, струилось что-то теплое, нос был сломан, зато все остальное, кажется, не пострадало. Из смятого в гармошку радиатора прямо к звездам била тугая струя горячего пара, красиво подсвеченная единственной уцелевшей фарой. На фоне этого туманного свечения Зимин видел четкий черный силуэт водителя, который, очумело мотая головой, пытался выбраться из кабины. Потом дверца рядом с ним распахнулась резким рывком, и он увидел в проеме причудливо разрисованное струящейся из многочисленных порезов кровью лицо начальника охраны с дико вытаращенными глазами.

— Живой? — прохрипел тот. — Ну, хрена ли расселся?! Ходу, Николаич, ходу!

Он отскочил от дверцы, освобождая путь, обернулся назад и начал короткими очередями с бедра стрелять по набегающим из темноты фигурам в белых маскировочных балахонах. Спецназовский автомат с глушителем стучал в его руках, как дятел с резиновым набалдашником на клюве; потом из темноты хлопнул ответный выстрел, начальник охраны выронил автомат и упал на колени.

— Вот тебе… и марсиане, — негромко, но очень внятно сказал он перед тем, как уткнуться лицом в бетон.

Зимин уже был снаружи. Пятясь, он споткнулся о руку мертвого водителя, туловище которого свисало из открытой дверцы. Он удивился: ведь водитель только что был жив! Когда же они успели, сволочи?! Обнаружив, что держит в руке свой никелированный пистолет, он трижды выстрелил по мельтешащим во мраке белым призракам и бросился бежать, неуклюжий и толстый в своем старомодном длинном пальто с развевающимися, путающимися в ногах полами.

Луч прожектора прочертил широкий полукруг и остановился, нащупав его нелепую фигуру с дурацким блестящим пистолетом в руке. Зимин увидел прямо перед собой свою угольно-черную тень, протянувшуюся, казалось, до самого горизонта, а в следующее мгновение автоматная очередь перебила ему голени. Он упал, как подрубленный, выпустив из потной ладони скользкую рукоятку пистолета, который, крутясь, отлетел далеко в сторону. Зимин пополз к нему — не рассчитывая отбиться, а просто следуя своей натуре, в которой умение капитулировать просто не было заложено. Он полз на руках, оставляя на бетоне широкий кровавый след, и почти дополз, когда в поле его зрения, заслонив пистолет, вдруг возникли чьи-то ноги в широких белых штанинах и грубых яловых сапогах с круглыми носами. Человек наклонился и поднял пистолет, окончательно сделав дальнейшие усилия Зимина бессмысленными.

Василий Николаевич приподнялся на дрожащих от усталости и потери крови, ободранных, перемазанных кровью и грязью руках и, запрокинув голову, посмотрел вверх.

— Вылитый тюлень, — сказал стоявший над ним человек в белом балахоне и черной вязаной шапочке, озаряемый пляшущими отблесками горящего микроавтобуса и режущим светом фары-искателя. — Мячик тебе, что ли, дать? Нет, не дам я тебе мячика. Хреновый из тебя тюлень. Чересчур любопытный да в придачу себе на уме…

Человек был немолод, под пятьдесят, с круглым, располагающим и даже добродушным лицом. В своей компании этот тип наверняка, слыл весельчаком, балагуром, отличным рассказчиком и прекрасным собутыльником — Зимин, хорошо разбиравшийся в людях, определил это с первого взгляда.