Грей пожал плечами, и этот жест показался ему гораздо более небрежным, чем он чувствовал на самом деле. Это была чушь собачья, но это была его жизнь.

– Последний из них сбежал, когда я подъехал, - сказал Гарбовски.
– Решил подождать здесь. Убедиться, что больше никто не войдет.

– Спасибо. Я ценю это.

– Тебе еще что-нибудь нужно?

Грей оглядел свой дом. Он подумал, насколько плохо будет внутри.

– Я в порядке, но я ценю твое предложение.

– Ты останешься здесь на ночь?

– Не сегодня. Не раньше, чем мы сможем заколотить это окно.

– Ну, до тех пор мы с парнями будем дежурить по очереди.

Это многое значило. Был шанс, что им надерут за это задницы, но они все равно это сделают.

– Спасибо.

Грей подождал, пока Гарбовски вернется в свою машину, прежде чем взглянуть на беспорядок внутри.

Все фотографии в рамках в гостиной были разбиты. Три из них валялись на полу, покрытые отпечатками обуви. Одна криво висела на стене. Кто-то нарисовал на ней свастику краской из баллончика, а на полу под ним, словно россыпь бриллиантов, валялись осколки стекла. Все, что попадалось на глаза, было разломано пополам. На полу валялись флоггеры и паддлы.

И пианино Эйвери…

Грей застонал, глядя на него. После всего, что потребовалось, чтобы купить его и перевезти к нему домой, то, что они сделали с пианино Эйвери, казалось ему наихудшим нарушением закона. Он подозревал, что кто-то ударил по нему кувалдой. И они оставили кучу вонючего дерьма на клавишах.

Последнее, было единственной вещью, которую Грей потрудился почистить. Он понимал, что пианино теперь ни на что не годится, но он не хотел, чтобы Эйвери увидел, как они его осквернили.

В спальне Грей обнаружил, что все ящики выдвинуты, а одежда разбросана по полу. К счастью, все ценное было заперто в оружейном сейфе. Больше всего его ранило то, что фотография, которую Фил подарил ему на день рождения, валялась на полу. Как и на фотографиях в гостиной, стекло было разбито вдребезги, а саму фотографию растоптали и разорвали в клочья.

Грей отвернулся, не имея ни времени, ни силы воли, чтобы разобраться с этим. Он высыпал одежду из своей сумки в корзину и наполнил ее чистой одеждой для себя и Эйвери. Он быстро заскочил в ванную за зубными щетками и был готов к отъезду.

На улице было темно, солнце в декабре садилось рано. Ночь была чертовски холодной для поездки на мотоцикле, но он не собирался рисковать еще раз с Убером. Он мог бы позвать кого-нибудь из своих друзей подвезти его, но не был уверен, что сможет встретиться с ними лицом к лицу.

По крайней мере, гараж, казалось, остался нетронутым. Большую часть пространства занимало его спортивное снаряжение, но в углу стоял «Харлей», который Чарли подарил ему много лет назад.

Потребовалось три попытки, чтобы завести двигатель мотоцикла. По крайней мере, шлем защитит его лицо от холодного зимнего ветра.

Пейзаж проносился мимо, но он этого не замечал. Все было как в тумане. Его телефон вибрировал в кармане снова и снова. Может быть, его мама, или папа, или даже Фил, Чарли или Ривер. Это мог быть кто угодно, но у него не хватало душевной стойкости, чтобы справиться с кем-либо из них.

В мире был только один человек, которого он хотел бы видеть.

Грей поморщился, поднимаясь по ступенькам к задней двери Уоррена. Ему хотелось, чтобы был способ войти внутрь, не заговаривая ни с кем из них. Они хотели бы, чтобы он во всем этом разобрался, но смысла в этом не было.

Уоррен и Тейлор вместе готовили ужин на кухне. Тейлор направился к нему с огромными глазами, полными немого извинения, и Грей обнаружил, что отступает, ища пути к отступлению. Уоррен схватил Тейлора за руку, удерживая его. Он кивнул в сторону задней спальни.

– Он там.

Грею почти хотелось плакать. Казалось, что война начинается снова. Уоррен всегда понимал его. Он всегда точно знал, сколько Грей может вынести и когда он готов сломаться. Грей не был готов к сочувствию Тейлора. Он даже не был готов к стоическому принятию Уоррена. Он чувствовал себя эмоционально опустошенным, как будто с трудом мог держаться за все это. Он прошел по коридору к единственному месту, где мог от всего этого избавиться. За дверью гостевой спальни Уоррена.

У него был момент, чтобы обнять Эйвери, сидевшего на кровати со слезами на щеках. И следующее, что он осознал - Эйвери был в его объятиях.

– Боже мой, Грей, мне так жаль. Мне очень, очень жаль.

Грей обнял его. Это было все, что он хотел сделать. Все, что ему было нужно сделать. Он обрел силу в знакомом ощущении рук Эйвери на своей шее. Обрел покой, ощущая его стройное, сильное тело. Нашел утешение в прикосновении волос Эйвери к своему лицу.

Душевный мусор осел на землю. Постоянный шум в его мозгу превратился в глухой гул.