Своеобразно сложилась жизнь Ивана Доронина, второго пилота галышевского звена. Подростком он целые дни проводил в спортивном клубе родного поволжского города, увлекался классической борьбой и тяжелой атлетикой. Окончив военно-морскую школу, плавал на миноносце в Балтике, но вдруг потянуло в воздушные просторы, и вот уже десятый год Иван Васильевич пилот. Он летал по неизведанным путям над пустынным Севером, дальневосточной тайгой, над морями, проложил воздушную линию от Байкала к Колыме, возил пассажиров на золотые прииски Алдана и не раз пересекал «полюс холода» — в районе Верхоянска, где зимою температура иногда падала почти до семидесяти градусов… Когда в Москве подбирали летчиков для участия в спасении челюскинцев, имя Доронина было названо одним из первых.

Галышев поднялся:

— Время позднее, пора на боковую, друзья…

Надо действовать, просить, чтобы меня взяли в перелет! Медлить нельзя — сейчас они уйдут на отдых… Я обратился сразу ко всем троим: на Чукотке редакция не имеет своего корреспондента, оттуда некому информировать читателей о событиях, волнующих всю страну, за перелетом будут следить миллионы людей… Словом, речь идет о… дополнительной нагрузке… Каких-нибудь восемьдесят килограммов…

Галышев отрицательно покачал головой:

— У меня и Доронина машины перегружены сверх всякой меры. Кабины заполнены так, что невозможно взять даже добавочное горючее.

Водопьянов насупился.

— Если бы не это! — ткнул он пальцем в пакет, лежащий на столе. — Приказ из Москвы — доставить на Чукотку механика и сварочный аппарат для ремонта. Стало быть, два механика да я — уже трое, четвертого девать некуда.

Пилоты всячески выражали сочувствие, но дальше этого дело не шло.

— Не то что тебя — даже кошку и ту не поместишь, — отшучивался Водопьянов.

— На Чукотке встретимся, — утешал добродушный Доронин. — Вот ей-ей, встретимся…

По маршруту, избранному галышевским звеном, зимою еще не летал никто. Синоптики предупреждали, что на побережье Охотского моря в это время года обычны густые туманы, свирепствуют штормовые ветры, пурга. Прошлым летом здесь пролетел, совершая кругосветный рейс, знаменитый американский пилот Уайли Пост. «Это был самый трудный участок на всем моем пути», — сказал он, вернувшись в США. А каково зимой!

Расстались мы в полночь, а спустя несколько часов снова встретились — уже на старте. Прожекторы погасли.

Галышев медленно вращал валик планшета. На карте участок Хабаровск — Николаевск-на-Амуре был отмечен ровной красной линией. Чем дальше к северу, тем реже попадались на карте кружочки, обозначающие населенные пункты: красная линия пересекла безлюдную тундру.

— По машинам!

Самолеты ушли на северо-восток.

Двое суток я прожил на аэродроме. Сюда стекались вести о полете звена. На полпути к Николаевску пилотов встретила сильная пурга. Водопьянов, летевший последним, опасаясь врезаться в передние машины, вернулся в Хабаровск. Галышев и Доронин пробились к Николаевску. Наутро Водопьянов стартовал вторично и в Охотске нагнал товарищей. Следующий этап перелета — до бухты Ногаево — звено одолело лишь 22 марта.

В то время я находился уже во Владивостоке.

ВЕЛИКИМ ОКЕАНОМ

У причала Владивостокского порта пришвартовался пароход «Совет». Днем и ночью трюмы его поглощали мешки с продовольствием, тюки теплой одежды, ящики с частями дирижаблей, самолетов, тракторов и аэросаней, бочки с горючим.

Пароход этот однажды уже побывал в Арктике и пытался пробиться к острову Врангеля, но не одолел льдов. Теперь «Совет» готовили к рейсу до Петропавловска-на-Камчатке: там сто тридцать участников экспедиции ожидало другое судно.

Тесно и шумно было в кают-компании и коридорах. На палубе возвышались металлические гондолы дирижаблей «Смольный» и «Комсомольская правда», они могли поднять одновременно двадцать пассажиров. По соседству водрузили самолет «Т-4», прибывший из Ленинграда; машина эта легко взлетала и садилась на небольшой площадке. Рядом с аэросанями, напоминающими кабину легкового автомобиля, на толстых канатах, протянутых поперек палубы, повисли замороженные свиные туши. С пронзительным криком вились над пароходом чайки.

Воздухоплаватели представляли самую большую группу на «Совете». Иные из них водили первые русские дирижабли «Коршун», «Ястреб», «Зодиак» — внушительные сигарообразные аппараты, которые я мальчонкой, до первой мировой войны, видел над Брестской крепостью. Вместе с ветеранами российского воздухоплавания на Крайний Север шли молодые советские аэронавты — пилоты и штурманы, влюбленные в свое дело.

С Николаем Гудованцевым, командиром воздушного корабля «Комсомольская правда», у меня завязался откровенный и острый разговор.