— Стойте! Откуда вы? Кто такие?

Говорит сурово, с дрожью в голосе, но — на русском языке!..

Все эти подробности стали мне известны позднее. А в тот вечер напрасно ждал я на читинской радиостанции сообщения о посадке. Шли часы, пробило полночь, но экипаж молчал. Где летчики, как им удалось приземлиться, никто не знал. Встревоженный и огорченный, побрел я в гостиницу. Город спал. Где-то заливались собаки.

Дверь отворил заспанный швейцар, инвалид русско-японской войны. Старик был не в духе.

— Ходють и ходють по ночам, — кряхтел он у непокорного засова. — Время, однако, много. Уснуть-то не придется. Чаю согреть, однако?

Я отказался и стал подниматься по лестнице.

— Погоди, погоди, поспешный ты, однако, — заковылял вслед за мной ворчун. — Давеча хотел сказать, однако запамятовал. Спрашивали тебя с почты, наказывали: как придешь, чтобы звонил к ним.

— Давно ли?

— Не очень. Минут десять, однако, будет.

Я схватил телефонную трубку:

— Аппаратная телеграфа? Старшего по смене!

— Вам «молния» из Москвы, редакционная, читаю: «Немедленно вылетайте Хабаровск далее месту посадки».

Эх, не послушался я Белякова — был бы на две тысячи километров ближе к экипажу!.. Но главное ясно: посадка удалась. Скорее лететь на Дальний Восток!

Дежурный по аэродрому огорошил неприятной вестью: самолет, посланный мне из Хабаровска, в пути получил повреждение.

— Резервные машины есть? — спросил я.

— Как видите — чистое поле…

— А на подходе?

— Почтовый с востока. Он сразу же полетит обратно, но на него не рассчитывайте — заберет груз, — предупредил дежурный, указав на гору мешков под навесом.

Оставалось поглядывать на небосвод и ждать.

Часа через полтора вновь появился вестник неприятностей:

— Подходит почтовый, там инспектор нашего управления, из Хабаровска. Потолкуйте с ним, быть может, и удастся вам упорхнуть. По секрету скажу: груз у нас не больно-то срочный.

К окраине поля подрулил одномоторный «Р-5». На таких самолетах Каманин, Молоков и Водопьянов вывозили челюскинцев из ледового лагеря; хорошо послужила эта машина нашей авиации.

Дежурный заговорил с инспектором, указывая то на мешки, то на меня. Хабаровский товарищ отрицательно затряс головой и направился к выходу. Я догнал его и коротко объяснил Дель своего полета. Инспектор слушал с меланхолическим выражением лица.

— Все изложенное заслуживает внимания, но, увы, — кольнул он меня взглядом из-под сдвинутых на лоб очков, — груз!

— Чтобы взять меня, придется оставить лишь часть мешков.

— Лишен возможности. Притом — пилот четвертого класса, ему не дозволено возить пассажиров, — выдвинул инспектор новый аргумент.

Он снял шлем, обнажив белокурую голову с правильной линией пробора. Где же я видел такую франтоватую прическу, колючие глаза? Это он летел с Камчатки два года назад…

— Не вы были штурманом летающей лодки, которая доставила из Петропавловска в Хабаровск корреспондента «Правды» Изакова? — спросил я.

— В тридцать четвертом году? Точно!

— Быть может, вспомните, как на старте я передал пакет?

— Да-да, припоминаю, — потеплевшим голосом сказал инспектор. — Оказывается, мы старые знакомые…

Подумав, он крикнул грузчикам:

— Сбросьте три мешка, полетит корреспондент.

Летчик четвертого класса оказался старательным и покладистым.

— К вечеру будем в Хабаровске, — пообещал он.

«Р-5» летел над Забайкальем. Между сопками поблескивали рельсы сибирской магистрали. Сокращая путь, пилот часто расставался с «железкой» и летел напрямик над бесконечной темно-зеленой тайгой.

Приземлились возле города Свободного.

— Не слышно, где сел Чкалов? — спросил я механиков, заправлявших нашу машину горючим.

— Говорят, на острове Удд.

— Где?

— Какой-то остров Удд, в Охотском море…

Невероятно! «АНТ-25» опустился на маленьком острове севернее Татарского пролива, между Сахалином и материком, в ста с лишним километрах от Николаевска-на-Амуре, — на островке, который я однажды посетил…

Летом 1932 года мне довелось впервые путешествовать по Дальнему Востоку. Из Хабаровска мы спустились вниз по Амуру, побывали в лесной гавани близ Николаевска, на рыбных промыслах и новом консервном заводе в устье великой реки. Инженер Охинских нефтяных промыслов соблазнил меня предложением: сходить на зверобойном боте из Николаевска к северу Сахалина — в Москальво. Мы вышли в Татарский пролив. Нередко бурный и хмурый, в тот день он был удивительно спокоен. Миновав островок Кевос, бот подошел к острову Лангр и ошвартовался у зверобойного комбината. Переночевав в уютном домике для приезжих, мы простились с гостеприимным Лангром и двинулись к Сахалину. Не прошло и часа, как капитана вызвали на мостик: путь преградила цепь льдов. Москвичи недоумевали: откуда в этих широтах летом появился лед?

— Ветры пригнали его от Шантарских островов, из западной части Охотского моря, — объяснили зверобои.

Проскользнуть между льдинами нам не удалось.

— Укроемся за тем вот островком, — указал капитан на продолговатый кусочек суши. — Переждем, пока унесет льды.

— Какой это остров? Он обитаем? — спросил я, радуясь приключению.

— Остров Удд. Есть тут поселок, человек сто жителей; почти одни гиляки, русских и десятка, однако, не наберется.

— Чем же они занимаются?