Тем временем Соединенные Штаты вступили в переговоры с правительством Александра II о приобретении Русской Америки. Возможность такой сделки вызвала недоуменные толки в русском обществе. «Кто же поручится, что завтра не начнут… продавать Крым, Закавказье, Остзейские губернии? За охотниками до покупки дело не станет!» — возмущалась одна из петербургских газет.

Семь миллионов двести тысяч долларов получила Россия в 1867 году от Соединенных Штатов Америки за Аляску, равную по территории Франции, Германии и Испании, вместе взятым, за Алеутские и другие острова на севере Тихого океана.

Американцы сохранили за островом, где русские построили Новоархангельск, имя Баранова, но городу дали другое наименование — Ситка.

Ко времени моего путешествия в Ситке было больше тысячи жителей. «Справочник аляскинского туриста», который мне вручили одновременно с пароходным билетом, рекомендовал посетить былую резиденцию главного правителя края, она хорошо сохранилась.

Конечно, я сожалел, что не увижу хотя бы мимолетно места, где жили и трудились поколения русских людей. Курс парохода лежал довольно далеко от побережья — в лучшем случае мы могли разглядеть очертания горных хребтов. Но получилось не так — нас ждали приключения.

Моим соседом по каюте на «Баранове» оказался метеоролог Эдвард Вернон, человек лет тридцати пяти, медлительный, робкий и не очень разговорчивый. Он носил старомодное пенсне на черном шнурке, темное пальто с бархатным воротником, потертую фетровую шляпу и удивительно походил на памятного мне гимназического учителя чистописания со странной фамилией Ась. Американская метеослужба направила Вернона на Аляску, чтобы помочь Белякову при составлении прогнозов погоды для экипажа Леваневского.

— Ви мог сказайт рюсски… Мой понимайт…— с невыразимой печалью в голосе проговорил Вернон и попытался улыбнуться.

Я поспешил выразить свою радость и мимоходом заметил, что изъясняюсь по-английски. Впрочем, прозвучало это неуверенно: моему произношению вряд ли позавидовал бы даже житель Соломоновых островов. Для большей ясности мы решили пользоваться обоими языками.

Ежеминутно в дверь просовывалась лысая голова Уильяма-Владислава: осведомившись, все ли в порядке, он исчезал бесшумно, как мышь. Неоднократно коммерческий представитель появлялся в обществе пассажиров и, вздергивая подбородок, знакомил их с советским журналистом. Из «дорогого земляка» он успел уже возвести меня в ранг своего «старого друга». Лишь после третьего гудка Джонсон стал прощаться: энергично потряс мою руку, в который раз сунул визитную карточку с затейливым вензелем и, крича: «Я естем готовий помогайт», — полез через борт. Его тощая фигурка долго еще маячила на пристани.

Спустя трое суток «Баранов» должен был подойти к главному городу Аляски — Джуно, откуда в тот же день отправлялся рейсовый самолет в Фэрбенкс. Тоскливо было на пароходе. Третий класс населяли безработные, гонимые на Север надеждой подыскать там какое-нибудь занятие. В первом и втором расположились бизнесмены и туристы. Лучшие апартаменты занимал мукомольный «король» из Портленда, путешествовавший с двумя сыновьями. Старший, симпатичный и скромный юноша, ни на минуту не расставался с фотоаппаратом. Другой «королевский» отпрыск, веснушчатый, толстогубый увалень лет четырнадцати, хвастал папашиными виллами, яхтой, автомобилями, лошадьми и развлекался тем, что плевал через люк на спящих пассажиров третьего класса. На корме устроились студенты-мексиканцы; из этого оазиса в царстве скуки доносились мелодичные звуки гавайской гитары, обрывки песен.

Лавируя между темно-зелеными островами, «Баранов» приближался к канадской границе. Я ехал в край, который представлял себе по северным романам и рассказам Джека Лондона. Однако со времен, описанных знаменитым американским беллетристом, прошло лет сорок, и многое, конечно, изменилось в «стране золота и белого безмолвия»… Вороятно, там, где Мелмут Кпд, Элам Харниш и другие пионеры начальной поры старательства прокладывали первые тропы, теперь мчатся автомобили? Самолет за четыре-пять часов доставляет почту, которую в былые времена, борясь со стихией, рискуя жизнью, неделями и месяцами везли на собаках. Форт Юкон на Полярном круге, Сёркл, легендарный Доусон и даже отдаленный поселок на мысе Барроу связаны со всем миром радиотелеграфом… Да, перемен много, но природа Крайнего Севера все так же сурова и не прощает легкомыслия… А что осталось от романтической и жестокой эпохи золотоискательства?

Наступил вечер, тихий и теплый. «Баранов» шел вдоль Канадского побережья. В иллюминаторе мелькали редкие огоньки Британской Колумбии. Я достал свою «дорожную тетрадь» и записал: «Судя по американским справочникам, Аляска оказалась «жирным куском»: только золота и серебра отсюда каждый год вывозят на пятнадцать — двадцать миллионов долларов, а в течение последних пятидесяти лет здесь добыли драгоценных металлов на сумму в сто раз большую, чем получило за Русскую Америку правительство Александра II. Потоки аляскинского золота плывут в железобетонные бастионы форта Нокс — подземного хранилища ценностей США… В недрах Аляски нашли уголь, нефть, платину, молибден, железо, свинец, цинк, олово, вольфрам… Есть там гранит, мрамор, строевой лес, пригодные для посевов земли, обширные пастбища. Но людей мало — меньше шестидесяти тысяч. Половина населения — индейцы. Огромны рыбные богатства края: в разгар сезона на промыслах и консервных заводах работают до тридцати тысяч человек, приезжают на заработки китайцы, негры, филиппинцы, японцы…»

Спозаранку мой сосед выскользнул из каюты и пошел нагуливать аппетит. Глянув в иллюминатор, я увидел необъятный, залитый солнцем, искрящийся океан. Почему мы так отдалились от берега? Появился Вернон.

— Доброе утро! Сегодня небольшая облачность, ветер западный, слабый, после полудня, быть может, усилится, — промолвил он скучным голосом и, истощив запас новостей, умолк.

— Где мы идем, мистер Вернон? Куда исчез канадский берег?

— Он у нас по левому борту.

— Вы шутите! Ведь «Баранов» идет на север!..