— Чкалов и Громов, как вы знаете, совершили свои перелеты не на гидропланах, — напомнил Беляков. — Советские машины, которые садились в мае на лед Северного полюса, тоже были сухопутные. Четыре самолета этой же конструкции прибыли сейчас на остров Рудольфа…

— Пусть они и летают! А я умирать не собираюсь! — вспылил пилот.

Ни с кем не простившись, он на рассвете улетел в южном направлении.

— Что вы теперь скажете о Маттерне? — спросил я при встрече с редактором.

— Не ожидал, — вздохнул Старый Чарли. — А между прочим, дела его весьма неважны… Если бы вы знали, какая у меня сенсация!

Ему не терпелось поделиться новостью. Этим утром он обнаружил на радиостанции телеграмму из Питтсбурга, адресованную Маттерну, и ознакомился с ее содержанием.

— Джимми нокаутирован! — воскликнул Сеттльмайер. — Телеграфирует сэр Дэвид Хексон, у него шестьдесят миллионов! Это он предоставил Маттерну собственный «локхид» для поисков, но потребовал, чтобы парень не превращал полеты в бизнес и не устраивал себе паблисити. А из газеты гуманный старый джентльмен узнал, что Джимми только этим и занимается. Можете вообразить, как взбешен сэр Дэвид! Полет на Барроу он называет безобразным обманом, пишет, что Маттерн опозорил и себя и его. Сэр Дэвид требует, чтобы Джимми немедленно летел в Арктику — для искупления, так сказать. Ха! Мальчик уже греется под солнышком Техаса.

Слухи о поведении Маттерна равпространились по городу. Вечером в маленькой книжной лавке мы повстречали рабочих с приисков; одного из них я знал — он был в числе делегатов, предлагавших начать денежные сборы.

— Наши парни возмущены авантюрой Маттерна, — сказал горняк. — Но не судите по его поступкам о других американцах!

ТАЙНА ЛЕДОВОЙ ПУСТЫНИ

Проходили недели, но никаких следов «Н-209» не обнаруживалось.

То и дело в Фэрбенкс приходили вести, одна удивительнее другой. Американские и канадские газеты будоражили читателей сообщениями о загадочных огнях и сигналах, замеченных у побережья Ледовитого океана. Но — странное дело! — огни эти обладали способностью мгновенно перемещаться на сотни миль: в один и тот же час их видели и у мыса Барроу, и в Аклавике, и на форте Юкон… Капитан канадского судна радировал, что на побережье усмотрены подозрительные огни, и пресса тотчас зашумела: «Сигналы советских пилотов». А через два дня те же газеты мимоходом сообщили: канадских моряков подвел туман — они видели не что иное, как обычные береговые маяки. С мыса Барроу передали, что местные эскимосы были очевидцами двух сигнальных ракет, пущенных в северном направлении, вероятно, со льда, но другие эскимосы — на острове Бартер, далеко к востоку от Барроу, — уверяли, будто в это же время слышали гул самолета. Из местечка Сёркл хат сиринге, за сотню миль от Фэрбенкса, радист отстучал: два вечера подряд многие люди, в том числе лично он, наблюдали в небе странные огни: они появлялись и угасали быстро, как ракета. По нашей просьбе, Кроссон слетал на место и убедился, что это ярко светившиеся звезды. Смутили они и моряков нашего «Красина»…

Много лет спустя из рассказов китобоев советской флотилии «Слава» я узнал, что удивительные оптические явления наблюдаются и в Антарктике. Однажды китобои заметили планету, необычайно ярко светящуюся над горизонтом. «Она опускалась, как ракета на парашюте, полыхая красными, синими, белыми, зелеными вспышками, — рассказывали очевидцы. — Можно было подумать, что приближается иллюминированный корабль. Минут через двадцать феерические огни рассыпались и исчезли».

Вероятно, подобные оптические явления наводили жителей Аляски на мысль о сигналах. Но какими бы беспочвенными ни казались нам слухи об «Н-209», все тщательно проверялось.

Зарядили нудные осенние дожди. Вечерами разгоралось и полыхало северное сияние, в небе вспыхивали, трепетно играли и разливались причудливые лучи и полосы. Население убывало; возвращались на юг сезонные рабочие, последние группы туристов, искатели приключений. В городе осталось не больше трех тысяч жителей.

Моя журналистская работа свелась к ежедневной небольшой корреспонденции. Помогая Белякову в организации поисков, я ночами дежурил на радиостанции. Томительно тянулись дежурства. Каждые три часа Фэрбенкс связывался с Анадырем, откуда передавали нескончаемые столбики цифр — сводки погоды для пилотов, занятых поисками.

— Хотите послушать русскую передачу? — спросил меня как-то ночью солдат-радист Клиффорд Феллоус, доброжелательный и чуткий парень, очевидно заметив, что его компаньон по дежурству загрустил.

Феллоус долго настраивал приемник на русское радиовещание. Многие годы прошли с той ночи, но и поныне свежо волнение, которое вызвала у меня родная речь. Тем, кто долго пробыл на чужбине, вдали от своей страны и народа, хорошо знакомо непреодолимое чувство тоски по родине… Над Уралом, Сибирью, Дальним Востоком, над Тихим океаном и американским Севером неслись в эфире прекрасные голоса певцов; Хабаровск транслировал московскую передачу — концерт из произведений русских композиторов. Козловский спел романс «Для берегов отчизны дальней» и арию Ленского, Барсова исполнила алябьевского «Соловья», Лемешев — «Метелицу»… Следующей ночью я слушал «Русалку», а в пятом часу утра впервые записал информацию ТАСС. С тех пор Беляков, сменяя ночного дежурного, каждый раз читал «бюллетени» с последними новостями.

Быстрыми шагами приближалась зима, лагуны на побережье замерзали. Уилкинс и Кеньон в очередном рейсе достигли восемьдесят шестой параллели, но и этот дальний полет ничего не дал.

В 1934 году, выбираясь из беспомощного «Флейстера», распластавшегося на снежном покрове Колючинской губы, Леваневский сказал: «Побежденным себя не считаю». И бывалый полярный пилот прокладывал воздушные дороги над океанами, льдами и тундрой, не раз смело вступая в единоборство со стихией. Какая трагедия разыгралась 13 августа 1937 года за Северным полюсом, мы не знаем. Экипаж Леваневского искали девять месяцев; 24 советских и 7 иностранных самолетов обследовали огромные пространства. Но ни отважные и рискованные полеты Водопьянова с Шевелевым и Спириным, Мошковского и других советских пилотов над центральной частью Полярного бассейна, ни дальние рейсы с Американского материка не бросили хотя бы слабого луча на судьбу экипажа «Н-209».

Ревниво оберегает Арктика свои тайны. О трагической гибели Руаля Амундсена, пропавшего в Ледовитом океане, можно было догадаться спустя десять недель, когда волны выбросили на побережье Норвегии разбитый поплавок гидроплана «Латам». Судьба шведских аэронавтов, полетевших на воздушном шаре «Орел» к Северному полюсу, выяснилась только через тридцать три года. Какая катастрофа постигла «Н-209», остается загадкой, а прошло уже тридцать лет. Есть последняя радиограмма Леваневского об аварии мотора, а после этого — ни одного достоверного факта, который позволил бы приблизиться к истине. Можно лишь строить предположения: потеря управления в тумане и стремительное падение на лед или в открытый океан; катастрофическое обледенение, мгновенная гибель в воздухе, не давшая радисту или штурману схватиться за ключ передатчика и послать хотя бы короткий сигнал[2].