Шрифт:
Народ заволновался.
— А что тогда петь?
— Гимн города исполнять, что ли?
— Можно и гимн, — с готовностью кивнул лэр Фэстус. — Но только либо Альтии, либо Ордалена, откуда ректор родом…
Зал загудел от множества голосов. Кто-то полез, толкаясь, в центр, где-то принялись горячо обсуждать, что петь… Вдруг из толпы крикнули:
— А выступление за экзамен засчитают?
— Нет, конечно! — возмутился лэр Фэстус.
— Ну-у, так не интере-есно…
Несколько человек поддержали разочарованного протяжным свистом, но сердиться на свистунов лэр Фэстус не стал, а чуть подумав, выдал:
— Поскольку день рождения нашего дорогого ректора вас не особо вдохновляет, тогда… Худшая группа останется после концерта и отмоет весь зал. До блеска! И без помощи син!
Идею лэра Фэстуса встретили стонами, смехом и протестующими криками, а Дилан, стоящий рядом с Лерой, горестно вздохнул:
— Эх, похоже, нам лучше сразу репетировать танец с тряпками, а не песню.
Лера удивленно покосилась на рыжика. С чего это он, даже не начав борьбу, белый флаг выкинул?
Дилан заметил ее недоумение и хмуро кивнул на парней-аристократов:
— Длиннокосые с детства петь учатся. Нас в свою компанию они не пригласят, так что будет у нас группа бесталанных. Как выйдем, как грянем… «Нашему дорогому ректору» лишних пяток лет накинем, а то и все десять.
И действительно, очень быстро аристократы разбились на четыре кучки (в одной из них Лера заметила и Шоннери), оперативненько записались, а простолюдины остались не у дел, и лэр Фэстус сформировал из них пятую группу. Девушек, кстати, расхватали как горячие пирожки, и даже Херту взяли. Впрочем, в ее случае происхождение роли не играло: на балу она спела очень хорошо.
— Так, — лэр Фэстус вгляделся в списки. — В первой перебор, в пятой не хватает… Некрасиво…
Студенты, полукругом расположившиеся напротив сцены, заинтересованно притихли.
— Кто перейдет? — учитель посмотрел на компанию, в которой как раз-таки была Херта.
Та, сразу поняв, кто тут самое слабое звено, втянула голову в плечи и попятилась. Парни расступились.
— Вот, она уйдет! — Юлиус ван Цейл, хамоватый, наглый тип, ткнул в Херту пальцем. — Говорил же, не нужна!
Еще один парень из первой группы, имени которого Лера не знала, ехидно воззрился на Ортвина:
— Это ему она зачем-то понадобилась.
Ортвин пожал плечами:
— Хотел расширить выбор за счет женской партии. Другие девушки уже записались, а Вэлэри вы сами отмели…
— Ущербную?! — завопил Юлиус под смех окружающих. — Только позориться! Еще и зал из-за нее отмывать!
Жар опалил щеки и шею, и Лера сжала кулаки, до боли вдавливая ногти в кожу. Так бы и врезала гаду!
А Ортвин вдруг усмехнулся:
— Неужели один человек способен испортить наше выступление?
— Такая способна! — уверенно рубанул Юлиус.
— Интересно… — пробормотал Ортвин. Выйдя вперед, он деловито оглядел пятую группу. — А что, если Я перейду к ним? Как по-твоему, Юлиус, если один человек может испортить выступление, то сможет ли один и вытянуть его?
— О чем ты? — опешил ван Цейл.
Ортвин не ответил. В полной тишине, под пятью десятками изумленных взглядов, он перешел к простолюдинам и встал рядом с Лерой.
— Ты хочешь выступать с этими? — Юлиус обрел наконец дар речи. — Они ж петь не умеют!
Ортвин делано развел руками:
— Что поделать, люблю трудные задачки. — Потом глянул на Леру свысока и задумчиво добавил: — Но, пожалуй, больше одного золотого на нас не поставлю.
Вскоре народ разбрелся по разным углам, чтобы вдали от чужих ушей выбрать песню. Казалось бы, чего проще? Но то ли с репертуаром на Эйлуне было совсем туго, то ли Ортвин имел целью вовсе не «вытянуть» их: этот длиннокосый паразит браковал всё, что приходило парням на ум.
— Может «Дыхание ветра»?
— У вас дыхалки не хватит.
— Тогда «Свидание на утесе»!
— Никаких любовных баллад.
И все в том же духе. Уже зверея, Дилан рявкнул:
— Тогда гимн Альтии!
— Поздно, — мрачно отозвался Фидо, только что вернувшийся с «разведки». — Его выбрала третья группа. А гимн Ордалена — четвертая.
Кто-то, не выдержав, ругнулся, кто-то застонал — все устали, еще не начав репетировать.
Лера же, стоя позади девяти дылд из ее группы, обдумывала вариант со студенческим гимном «Гаудеамус». Он подходил почти идеально: говорится о Республике и академии, бытовых слов, сильнее всего изменившихся, почти нет, мелодия простая. И даже переводить не надо, он и так на латыни.