Шайсе! И как у матери получается? Словно струны вытягивает из души, наматывает их на вертел и плавит на огне.

Неслышно сцедив воздух сквозь сжатые зубы, Маркус кивнул компаньонке:

— В таком случае полагаюсь на ваш талант, сина Исора. И скажите, если понадобятся какие-то особые травы. Я всё отыщу.

Мать вскинула на него растерянный взгляд, но не давая ей сказать и слова, Маркус шутливо схватился за живот:

— Ужасно хочу жареных бараньих ребрышек. Мама, надеюсь, ты оповестила сина Витуса о моем визите, а то я с утра ничего не ел.

Мать тут же вскинула руку ко лбу и всхлипнула:

— Син Витус покинул нас.

— Покинул?

— Его жалование слишком высоко, — сухо пояснила сина Исора. — Теперь готовит его второй помощник. И надо сказать, готовит он так себе.

Все замолчали. В воздухе повисло невысказанное: «Маркус, ты должен срочно жениться и получить доступ к деньгам!»

Маркус коротко сжал прохладные ладони матери и поднялся.

— Что ж, рад был увидеться, мама, но не стану тебя утомлять. Отдыхай. А я сейчас же заеду к дэру Амэтусу и заплачу ему за два визита. Не отказывайся, пожалуйста! Твое здоровье важнее всего и уж точно дороже десятка золотых.

Распрощавшись, он вышел. После назойливых запахов трав воздух в коридоре показался необычайно свежим, и Маркус набрал его полную грудь. Однако насладиться чувством свободы ему не дала сина Исора, вышедшая следом.

— Что еще? — не оборачиваясь, раздраженно бросил Маркус. — Вам тоже не хватает жалования?

— МНЕ хватает, — в голосе компаньонки явственно слышалась укоризна, впрочем тут же сменившаяся беспокойством: — Лэр Маркус, целитель сказал, что физически лиа Одетта здорова, но психическое состояние ее весьма скверно. Смерть дэра Луция и… всё то, что случилось с вами… Лиа Одетта чувствует себя не просто одинокой, мне кажется, она потеряла смысл жизни.

Маркус молчал, понимая, к чему клонит компаньонка, а та, не дождавшись ответа, сурово закончила:

— Сыновий долг — быть рядом с матерью в тяжелые времена. Вернитесь, помогите ей оправиться от бед и уж тогда делайте, что пожелаете!

Дилан забежал к себе, чтобы переодеться после занятий.

— Что пишешь? — спросил, заглядывая через плечо Шону, склонившемуся над столом.

Тот прикрыл рукой лист, но Дилан успел заметить столбец коротких строк. Насмешливо хмыкнул:

— Решил в рифмоплеты податься?

Шон промолчал, только брезгливым взглядом окинул форму, которую Дилан бросил на кровать. Как будто жука-навозника увидал! Вообще-то, дома Дилан всегда убирал вещи на место, но сейчас торопился на репетицию да и приятно же подразнить доставшегося в соседи аристократишку. Пускай тот и полукровка.

Натянув любимую тунику, которую вышивала мать, и в задумчивости разглядывая пару штанов (какие выбрать: те, что стали неожиданно малы, или те, что с заплаткой на колене), Дилан спросил:

— Так что там у тебя? К выступлению или перед Ленорой покрасоваться?

— При чем тут Ленора? Что за домыслы?! — возмутился Шон, слишком уж нервозно пряча исписанный листок в одну из своих книг.

— Да? — Дилан оторвался от штанов и с сомнением глянул на соседа: — Просто я видел пару раз, как вы прогуливались… Пожалуй, выберу эти, — он сунул ноги в коротковатые штанины. — Кстати, а тебе не кажется глупым покорять девушку чужими стихами? Взял бы и свои написал.

— Вот сам возьми и напиши, — огрызнулся Шон.

Дилан удивленно крякнул:

— Мне-то на кой? Я и так неотразим.

Он выпятил грудь, приглашая полюбоваться собой, и чуть не расхохотался, когда Шон вытаращился и захлопал ртом, словно вытащенный из воды пучеглаз.

— Размякни, любитель камней и стихов, — он хлопнул Шона по плечу. — Просто признай, что не умеешь сочинять, вот и пользуешься всякими Трианнонами.

— Много ты понимаешь! — Шон оскорбленно задрал нос. — Если умный, талантливый человек сформулировал мысль идеально, то не грех ее повторить. Ты же пользуешься светляком, греешь пол и не пытаешься изобрести что-то новое. А почему? Потому что светляк создали маги-основатели. Он идеален!

На это возразить было нечего, и Дилан, насвистывая «Гимн», все же взялся развешивать форму.

— Что это? — спросил вдруг Шон.

— Где?

— Что за мелодия?

— А, это… Это мы будем петь для «нашего дорогого ректора».

Дилан подумал, не проверить ли догадку насчет Шона и Вэлэри: с тех пор как она стала клиенткой Маркуса, Шон будто закрылся. То ли страдает, что старый друг предпочел ему странную девицу, то ли всегда таким был, просто вначале задурил голову, притворяясь, что хочет дружить, — пески поймут!