За эти годы я успела поработать со многими и теперь умела различать, кто действительно хороший в своём деле. Мне было всего двадцать семь, но за четыре года работы я увидела больше, чем большинство людей за всю жизнь. Грязные, жестокие вещи. Отец пытался расспросить меня об этом на Рождество, заметив, насколько серьёзным стало моё выражение лица. Но я отмахнулась от его вопросов. Он посмотрел на меня так, как смотрел на солдат, подчинённых ему — взгляд, от которого любой из них бы задрожал, но я не сдвинулась с места.

Хотя вся моя семья знала, что я с детства мечтала быть шпионкой, только отец знал, что моя работа аграрного журналиста — это прикрытие. Не уверена, знал ли он, в каком именно агентстве я служу, но, учитывая, что он был заместителем начальника Национальной гвардии, мог бы при желании выяснить. В любом случае, он никому не рассказал. Ни моей матери, ни брату, бывшему агенту Секретной службы. Если бы мама когда-нибудь узнала, кто бы попал в большую беду — я, за ложь, или отец, за то, что хранил мой секрет?

Я снова посмотрела на девочку. Она снова свернулась в комок, обхватив колени руками. На её ногах были кеды с улыбающимися кошачьими мордочками. Немного грязные, но не старые. На боках запёкшиеся брызги крови — улики, которые нам понадобятся. Её тёмно-синие джинсы и белая футболка тоже были испачканы кровью.

Сердце болезненно сжалось при мысли о том, как она смотрела, как женщину в том номере разрезали на куски. Как потом обнимала её, прижимая к себе. Настоящее чудо, что девочка осталась в живых.

— Ты можешь сказать мне своё имя? — спросила я.

Она посмотрела на меня, но не ответила.

— А ты знаешь, что это? — кивнула я на конверт, который она всё ещё крепко сжимала. Белый край был испачкан кровью.

— Папа, — прошептала она.

Её голос был тихим, но в нём слышался лёгкий мексиканский акцент, придававший словам особую мелодичность.

Я снова мысленно поблагодарила прошлые мучения с уроками испанского, и за работу под прикрытием в Южной Америке, которая улучшила мое владение языком.

— Это письмо от него или для него? — спросила я по-испански.

Глаза девочки расширились. Она ответила на том же языке:

— Найти его.

— Ты хочешь его найти? — Сердце снова дало сбой. — Можно мне посмотреть? Чтобы я могла помочь тебе его найти?

Она посмотрела на конверт, замешкавшись, страх снова отразился в её глазах. Но, дрожащей рукой, всё же протянула его мне.

Почерк на лицевой стороне был аккуратным, женственным. Но сами слова ударили меня в солнечное сплетение, выбив дыхание.

Для Райдера Хатли.

Целых тридцать секунд мои лёгкие забыли, как дышать. Затем воздух резко ворвался обратно — жгучий и болезненный.

Чёрт. Чёрт возьми.

После операции в Лексингтоне мы выяснили, что на деньгах и наркотиках картеля обнаружены химические вещества, используемые фермерами в корме для скота. Группа начала искать лидеров Ловато на ранчо. Мы разделились. Некоторые внедрились в действующие фермы, а я использовала свою поддельную журналистскую личность, чтобы написать разоблачительную статью о гостевых ранчо по всей стране.

Когда всплыл факт связи Ловато с байкерской бандой в Уиллоу Крик и ранчо, находящимся там, я отправилась в Теннесси, чтобы проверить это. Провела несколько недель на ранчо, но не нашла ничего подозрительного. Шериф Хатли был человеком чести, соблюдал закон до последней буквы, а семейный бизнес их ранчо процветал уже несколько поколений. Все их доходы можно было легко отследить и подтвердить. Они зарабатывали хорошо, но без излишеств.

И вот теперь у меня в руках было доказательство.

Что-то я упустила. Это была прямая связь между Ловато и управляющим ранчо. Человеком, отвечающим за всё. Тем, кто пришёл в ярость из-за моих вопросов и был настолько зол, что прижал меня к стене, когда застал за обыском его кабинета.

Перед глазами вспыхнули синие глаза — ясные, как вечернее небо, но всё же таящие в себе бурю.

Синие глаза и тёмные волосы, мягко падающие на лоб так, что мои пальцы так и тянуло убрать их.

Квадратная челюсть, покрытая лёгкой щетиной. Улыбка, которая то согревала, то выводила из себя. Жёсткая улыбка на губах, которые наказали меня за дерзость. За насмешку над ним.