Подруга рассказала, что я пропущу очень яркое зрелище, так как наряды, в которых мамаши выводили на площадь своих дочерей, всегда отличались особой пышностью: помимо всего прочего Массуров день — это прекрасная возможность показать «товар лицом» потенциальным женихам. Слушая это, я не уставала поражаться циничности людей: на одной и той же территории они и радуются жизни, и ее лишают. Причем, во время казни умудряются делать и то, и другое одновременно: праздник жизни и проводы в посмертие идут рука об руку.

В этот наш последний вечер Лекс пришел ко мне пораньше, предложив прогулку по парку. Он вместе со своими побратимами уже вполне освоился во дворце, с успехом подчинив местную стражу, по мере возможности выводя ее из-под власти Нормана. Лонгфорда знали, уважали и боялись. Думаю, залог его успеха заключался в умении общаться с людьми на их языке, так как изначально Лекс все же был не аристократом, а человеком улиц. В то же время, благодаря опыту руководства звездой, он умел командовать и не опускался до чрезмерного панибратства.

На предложение прогуляться, я поинтересовалась, не боится ли Лекс так в открытую показываться на людях.

— Маша, меньше, чем через сутки тебя уже не будет рядом со мной. Чего конкретно я должен бояться? Все самое страшное о себе я знаю, — с грустной усмешкой ответил мужчина.

— Но тебе здесь еще жить, — не согласилась я.

— А вот это тебя тревожить уже не должно. Мы даже не в разные города разъезжаемся, а в разные миры.

Мы замолчали, прогуливаясь по дорожкам дворцового сада. На рассвете мы с Рэном спустимся в подземелье, поэтому на поверхности земли этого мира мне осталось обитать всего несколько часов. Я взяла Лонгфорда под руку, а он вдруг промолвил:

— Я рад, что узнал тебя, несмотря ни на что.

— Я тоже, милый, я тоже.

Разговор особо не клеился, поэтому прогулка вышла молчаливая и задумчивая. Почему-то никто из боевиков не сомневался, что ритуал удастся, и я перемещусь в свой мир, меня же грызли сомнения и страхи. Не знаю, что мучило сильнее: дурные предчувствия или горечь расставания с любимым.

После парка мы вернулись в мой будуар и провели в объятиях друг друга оставшееся время. Ночью любви это назвать было сложно, скорее, ночью перед экзаменом: Лонгфорд то и дело проверял, помню ли я слова заклинания, не забыла ли я, как использовать атакующее заклинание, запомнила ли я время, когда нужно начинать ритуал. Он напомнил мне маму перед моей первой командировкой в Китай, когда я ездила с шефом переводить деловые переговоры. Мне казалось, что он вот-вот спросит, положила ли я в сумку паспорт и билеты на самолет — моя родительница отказывалась принимать факт наличия электронных билетов, заставляя каждый раз распечатывать их бумажную версию. Вспомнив о родных, я в очередной раз преисполнилась решимости покинуть эту реальность, хотя при взгляде на лицо любимого мужчины я периодически начинала сомневаться во всем на

свете.

На рассвете ко мне в комнату постучал Рэн. К этому времени я переоделась в удобные штаны и рубашку — мы с Камиллой пришли к выводу, что появляться в моем мире в средневековом платье не стоит. Выйдя в коридор, я увидела всех членов боевой звезды. Барс расстроенно подошел ко мне и обнял, Клык улыбнулся и сказал, что будет скучать. Ганс напомнил, что я единственная женщина, которая носила сапоги, предназначенные его будущей жене. Попрощавшись с тремя ребятами, я с Лексом и Рэном спустилась в подземелье. Мы быстро нашли и открыли дверь в туннель. Рэн тактично отошел в сторону, пока мы с Лонгфордом смотрели в глаза друг другу. Все было уже сказано много раз, поэтому мужчина просто взял мои руки в свои, поднес их к лицу, поцеловал и тихо сказал:

— Иди!

Он запустил одного светляка в туннель, я зашла, а за мною последовал Рэн, в то время как Лекс, глянув на меня последний раз, закрыл дверь. Я помедлила немного, а Рэн не торопил. Мне кажется, он был готов ко всему, включая капитуляцию и возвращение к Лонгфорду. Преодолев внутреннее сопротивление, я все же собралась с силами и направилась к пещере.

Когда мы дошли до основного помещения, на часах Рэна было девять: до самого ритуала оставались три часа, а нам оставалось только ждать. Все это время светляк Лекса как последнее напоминание о мужчине, которого я любила всем сердцем, висел над крутящейся инсталляцией, а мы с боевиком завороженно наблюдали театр теней. За полчаса до начала действа меня начало ощутимо потрясывать. Никто не мог гарантировать, что все пройдет хорошо, но мне уже хотелось поскорее приступить — ожидание становилось настоящей пыткой. Рэн видел мое состояние и старался, как мог, меня успокоить.

Ровно в полдень, больше благодаря выдержке Рэна, чем моим усилиям, я стояла там, где предписывала схема, — на руне огня — и читала свое заклинание. Я настолько хорошо его вызубрила, что произносила на автомате, не прикладывая для этого сколько-нибудь значительных усилий. Во время чтения мне полагалось потихоньку выпускать свою силу, чем я и занималась, полностью сосредоточившись на своей розовой субстанции.

Когда я закончила читать текст, мой резерв был практически пуст, а сила в этот раз впитывалась в центр круга и символы по его периметру. Первые минуты ничего не происходило, сколько бы мы с Рэном не всматривались в скульптуру и начерченный круг. В какой-то момент я уже готова была признать поражение, однако постамент вдруг начал крутиться гораздо быстрее, разогнавшись в итоге до такой степени, что вращение невозможно было уловить глазом. Картины на полу меняться перестали. Вместо них появилась и постепенно росла тень рогатого чудовища с крыльями. Самого физического тела я пока не видела, но очертания на полу подтверждали, что мы больше не одни.

Меня затрясло от ужаса, когда в круге из пустоты материализовался уже вполне объемный силуэт: бесплотный и прозрачный, он постепенно начал обретать краски. Спустя пять минут перед нами стоял огромный монстр, сила которого давила на голову и затрудняла дыхание. Демон, а не узнать его было сложно, возвышался над нами на пару метров. Его тело состояло из сплошных мускул, а кожа переливалась разными цветами, которые то сливались в единый — красный, желтый, белый, черный или зеленый, то вновь распадались на множество разных оттенков. Звериные глаза алого цвета светились, пальцы монстра венчали длиннющие когти, похожие на ножи, а изо рта торчали внушительные клыки. При взгляде на него возникало два противоречивых ощущения: с одной стороны ты видел живое, из плоти и крови существо, а с другой — словно наблюдал за мерцающим призраком, очертания тела которого постоянно менялись, находясь в вечном движении.