— А чем он тебе так насолил…

— Морис.

— А чем он тебе так насолил, Морис? Он же твой как-никак отец.

— Который поехал крышей из-за сказочных гор золота… К тому же вам ведь совсем не интересно почему я хочу так поступить?

— Как раз-таки нет. Знай врага и знай себя: тогда в тысяче битв не потерпишь поражений.[10] — чуть прокашлялся голубоглазый. — Но ты же догадываешься кто я?

— Один из пиратов, которых благополучно жмет мой отец?

— В точку, только лично мне, он насолил больше всех. — подметил саркастично молодой человек, чуть лаская большим пальцем рукоять пистолета.

— У моего отца много врагов в этом море. И хоть смутно, но я понимаю ваши мотивы.

— А я твои не совсем. Раз ты так не любишь своего отца, то почему бы сам не уплыл отсюда?

— Все не так просто, как кажется на первый взгляд. Отец, как бы содержит меня в этой своеобразной «тюрьме». Отсюда мне выходить нельзя, а корабль этот обязан находиться в порту, пока мой квартирмейстер не отдаст приказ, по совместительству еще и моя «нянька», которая при любой удобной возможности оповестит моего отца о моих действиях. Уж больно разные у нас взгляды на жизнь с моим отцом. Уж слишком сильно он поверил в свои силы, считая себя вершителем судеб. Коль тебе будет удобно, — вот и проявились первые проблески настоящего характера рыжего мальчишки с золотой ложкой. — то называй мои действия — бунтом. Да и есть между нами один не улаженный вопрос.

— Становиться интереснее. — уже прикинул игрок, куда он сможет сыграть эту карту. — Вернемся к судну. Мне нужно заставить отдать приказ об отплытии квартирмейстера, и корабль, наконец-то, станет моим по праву?

— По сути дела — да. Но у квартирмейстера есть еще пара людей на этом корабле, а все остальные, как один верны мне, в этом я не сомневаюсь. — свойственно ошибаться в таких вещах молодым людям, что до этого не сталкивались с предательством.

— Тогда слушай сюда. Значит, ты сейчас сюда приглашаешь их, а я с ними «поговорю» об этом. — убралось ружье в кобуру.

— Конечно, но потом же ты меня высади на вашем острове. — роковую ошибку совершил мальчишка.

— Ты не понял, Морис, куда ввязался. Ты мне и после пригодишься. — и наполнились карие глаза, что чуть закрыты прядями рыжих волос, страхом, страхом небывалым ранее, страхом первобытным. Сама смерть сейчас бросила свой взор на мальчишку, что пытался выторговать себе свободу. — Но не беспокойся. Живой ты мне нужен. Но не целый…

— Я понял. — чуть вернул себе самообладание Палмер младший. — Я сделаю, как ты и сказал.

Морис и Эдвард вместе подошли к дверям, старясь сильно не шуметь. Палмер раскрыл их, а Джонсон расположился за ними, приготовившись к возможным выходкам рыжего ребенка.

— Позовите сюда квартирмейстера и его парней у меня есть дело к ним! — на испанском выкрикнул Морис, страшась, что голос его предательски дрогнет.

— Так точно, капитан. — проговорил один из испанцев и побежал в трюм, быстро перебирая ножками по ступенькам.

— Иди обратно к столу и стой там, двери оставь открытыми. — прошептал Джонсон, посматривая на лицо воодушевленного юноши перед собой.

— Посмотрим, что у нас получиться. — Морис послушно развернулся и подошел к столу.

— Что у меня получиться. — прошептал юношиа.

««Пандора». Теперь я вновь у себя дома, в своей каюте, но уже, не как хозяин, а как вломившийся гость, но ничего. Это скоро измениться.» — пробежали в светлой голове эти мысли, но в этот момент в каюту вошел человек лет сорока — сорока пяти в добротном мундире, а за ним трое крепких парней, которые явно были намного шире в плечах, чем прославленный Эдвард Джонсон. Они прошли вглубь каюты, но недостаточно. Спины парней, стоящих за квартирмейстером, до сих пор были уж слишком близки к дверям. Эдвард накинул на свою голову капюшон и начал выжидать.

— Чего звал, пацан?! — грубо и бесцеремонно проговорил квартирмейстер на английском с очень сильным акцентом.

— Да, друг мой хочет с вами поговорить.

— Черт! — пронеслось в голове Эдварда, и он закрыл двери, за которыми стоял.

Люди квартирмейстера успели лишь повернуть голову, как юноша уже оголил свои шпаги и приближался к ним. Он проткнул своими шпагами двоих, пронзая плотные красные мундиры. Эдвард, отпустив рукоятки своих легендарных шпаг, достал свой кинжал и провел по сонной артерии третьему парню из людей квартирмейстера. И все три бездыханных тела рухнули на пол, истекая кровью, пачкая так сильно любимый пол.

Джонсон, не теряя времени, приблизился к квартирмейстеру, начал разворачиваться, в момент разворота, начал заводить ногу на высоту головы противника и у самой головы выпрямил ступню и подошвой со всей силы, что вобрало его тело, ударил по голове квартирмейстеру. Прозвучал глухой шлепок. Еще живого испанца откинуло в сторону, на метра полтора. От удара головой об пол по приземлении потерял сознание.

— Сильный удар, хлесткий. — проговорил Морис, радуясь, что смог увидеть своими глазами такое представление.