Соглашаюсь.

Аллея скульптур как раз закончилась, и мы поворачиваем направо, в проход, идущий параллельно этой аллее. Картины, висящие на стенах длинного коридора, и правда прекрасны. Каждая из них, несомненно, достойна самого пристального внимания, но я уже понимаю — для того, чтобы внимательно рассмотреть все экспонаты, выставленные в этом музее, не хватит и недели. Поэтому просто иду мимо, лишь касаясь взглядом полотен, многие из которых вижу впервые…

Но некоторые из них заставляют память вздрогнуть: да, видела его в какой-то передаче по телевизору, а может в фильме. То, что картина знакома, это несомненно, но кто ее автор — конечно, не вспомнить. А если быть до конца честной перед собой, то и вспоминать нечего, потому, что никогда не старалась запоминать имена художников. И сейчас мне немного стыдно, как давным-давно в детстве на уроке, который не выучила, хотя надо было бы. Мысленно даю себе обещание по возвращению домой плотно заняться хотя бы начальным самообразованием по этому вопросу, ибо то, что он заинтересовал — это бесспорно. И даже почти уверена, что сдержу это обещание…

Но внезапно меня словно пронизывает разряд тока!

Я останавливаюсь как вкопанная.

На стене — она! Та самая картина, что висит у меня на кухне! Ночь. Река, в которой отражаются нереально крупные звезды и огни большого города. И двое на берегу, мужчина и женщина, стоящие плотно прижавшись друг к другу, словно они одно целое. Картина, купленная мной для того, чтобы напоминать о Нем. О том, что мы с Ним навсегда вместе. Даже когда Его нет рядом. Как сейчас, например.

Краска стыда мгновенно заливает моё лицо, хотя стыдиться мне нечего. В том, что меня сопровождает не Он, а другой мужчина, нет моей вины. Так сложились обстоятельства, и будь у Него немного больше свободного времени, сейчас Он бы шел рядом со мной, а не Брюнет, смотрящий на меня как охотник на законную добычу. Но в данном случае добыча решает хочет она стать жертвой охотника, или же тот останется ни с чем. Поэтому беру себя в руки и подхожу ближе.

— Это подлинник?

— Конечно, — отвечает Брюнет. — Здесь нет, и не может быть подделок.

— Невероятно…

Полотна, заключенного в тяжелую золотистую раму и просто фонтанирующего невообразимой энергетикой таланта, можно коснуться рукой. При желании — повредить ногтем или, скажем, маникюрными ножницами. Возможно, в этом случае сработает сигнализация, а может и нет. Уникальная, неповторимая красота, выставленная на всеобщее обозрение, совершенно беззащитна. О чем и говорю Брюнету:

— Не понимаю, почему нельзя закрыть эти шедевры бронированным стеклом. Ведь какой-нибудь маньяк может легко их повредить, или даже уничтожить.

— Я задавал совершенно тот же самый вопрос и экскурсоводам, и работникам музеев, — с грустью в голосе отзывается мой спутник. — Ответ один: дорого. Защищают только супер-мега знаменитые картины, стоимость которых неизвестна просто потому, что никто и никогда не выставит их на торги, поэтому их считают бесценными. Во всех остальных случаях администрация музеев считает, что лучше рискнуть, чем потратиться на пуленепробиваемые стекла.

— Ну да, банки считают нормальным ставить такую защиту в кассах, а тут…

— Банкиры заботятся о своих деньгах, — невесело смеется брюнет. — А о картинах заботятся администраторы музеев, которые, к сожалению, не банкиры. Жизнь жестока, но это жизнь, и никуда от этого не деться.

У меня немного портится настроение. Не такой вывод я надеялась вынести из музея. Деньги решают всё. Банально — и страшно, когда начинаешь думать об этом всерьез. Поэтому иногда лучше не думать. Просто для того, чтобы не портить себе настроение.

Выходим наружу.

Я останавливаюсь, подставляю лицо лучам солнца, которые сейчас, словно теплый душ, смывают с меня вполне ощутимые следы грустных мыслей. Париж и вправду прекрасен! Он не только выставляет напоказ свои шедевры. Он еще и учит. За несколько часов я пережила целую гамму чувств — от разочарования и отчаяния до головокружительного восхищения, которое могу сравнить лишь с душевным оргазмом. Иначе не скажешь. Когда чувства переполняют тебя настолько, что кажется ты вот-вот задохнешься, это ощущение невозможно сопоставить ни с чем иным. Просто не довелось мне в жизни испытать более сильного чувства, поэтому сравнивать не с чем. Разве только боль… Но это из другой серии. Сейчас же мне просто хорошо, и душой, и телом. Спасибо тебе, Париж, за эти прекрасные мгновения!

На секунду мне кажется, словно старинные здания, окружающие меня, слегка покачнулись — будто город, словно учтивый месье, слегка поклонился в ответ на мою благодарность. И тут же ощущаю, как Брюнет подхватывает меня за талию.

— Осторожно, вы чуть не упали!

— Благодарю вас, — отвечаю, мягко освобождаясь от его настойчивых объятий. — Это просто от усталости и переизбытка впечатлений.

— А еще может и от голода, — понимающе улыбается он. — Пойдемте, здесь недалеко. Уверен, вам понравится.

Пока мы переходим улицу, ощущаю, что Брюнет специально ли, нарочно ли старается идти как можно ближе ко мне, словно вынуждая меня взять его под руку. Не скажу, что его тактичная навязчивость мне неприятна. Каждой женщине льстит подобное отношение красивого мужчины, всё внимание которого отдано только ей. При этом я как бы смотрю на себя со стороны, оценивая свое поведение.

И оно мне не нравится.

Хороша подруга, ничего не скажешь. Идет рядом с самцом, источающем флюиды желания — и ничего. Ни малейшей мысли о муже. Но, с другой стороны, если муж не особо думает о своей семье, то почему я должна делать это за двоих? Понимаю, что таким образом я борюсь со своей совестью, но чувствую, что сейчас та потихоньку сдает позиции, уходит в тень. Мне даже самой становится интересно, что будет вечером. Смогу ли я дальше сопротивляться ауре неистового желания, исходящей от Брюнета? И захочу ли сопротивляться?