— Понимаю вас, — киваю я.

То, что говорит Жан, мне очень близко и понятно. Сейчас он несколькими словами выразил мои взгляды на светскую жизнь, которые я всё никак не могла чётко сформулировать.

— Мне кажется, вы очень одиноки, — говорю я.

— Не без того, — невесело усмехается он. — Одиночкам никогда не стать стаей. Да им это и не нужно. Они живут по своим правилам, и их это вполне устраивает.

Внезапно я буквально кожей ощутила флюиды страшной тоски, исходящей от того человека. А ведь то, что снаружи — эта решительность, жесткий взгляд, уверенные движения — лишь непробиваемая с виду оболочка. Там, внутри, под ней живет глубоко несчастный человек, выдернутый из своей привычной среды обитания. Вся эта спокойная, мирная жизнь для него словно клетка для вольной птицы, которая сквозь стальные прутья смотрит вверх, на более недоступное для нее чистое небо. Кормушка, набитая едой, автоматическая поилка и теплая батарея под боком — это всё не ее. Не стоит этот комфорт той утраченной свободы, на которую его поменяли.

Не удержавшись, задаю вопрос, который вертится у меня на языке:

— Скажите — зачем вы здесь? Ведь всё это — Париж, деньги, размеренное существование — это не ваша жизнь. Вы словно променяли себя настоящего на кого-то другого, и теперь жалеете об этом.

Жан криво усмехается.

— У каждого человека есть мечта. Верно говорят: бойтесь своих желаний, ведь они могут сбыться. Моё вот сбылось. И сейчас я порой думаю, что, наверно, просто не способен правильно мечтать, за что и расплачиваюсь. Как говорится, не умеешь — не берись, иначе получится плохо и неправильно. Впрочем, это только моя проблема, которую уже поздно решать. Поэтому давайте лучше решим вашу. Мы приехали.

Оказывается, отель, в котором я остановилась, находится совсем неподалеку. Что ж, оно и к лучшему, а то чувствую, что я своей болтовней доставляю Жану нешуточную боль. Впредь постараюсь держать язык за зубами. Надеюсь, у меня это получится — сначала подумать о том, как этот непростой, израненный жизнью человек отреагирует на мои слова, а потом уже высказываться.

Портье на ресепшене провожает нас взглядом. Наверно думает — ну вот, вышла с одним мужиком, возвращается с другим. Впрочем, на его лице нет ни капли удивления, просто отметил для себя свершившийся факт. Париж — город любви, и уверена, что за годы работы портье видел многое и похлеще этого.

Поднимаемся на мой этаж, идем знакомым коридором. И чем ближе подходим к моему номеру, тем мне становится неприятнее. Эти стены, этот потолок, ковровая дорожка на полу — всё раздражает, напоминает о том, что в настоящее время отель принадлежит стриженой брюнетке, которая выкупила его на время своей свадьбы. Понимаю, что она не при чем, всё это проделки Вик, хорошо продумавшей коварный и жестокий план. И уж тем более ни в чем не виновато старинное здание. Но я ничего не могу с собой поделать. Единственное чего я хочу, так это забрать свои вещи, и как можно быстрее уйти отсюда.

Странно, но дверь моего номера приоткрыта, хотя я хорошо помню, что закрывала ее перед уходом, о чем и говорю Жану…

Внезапно его лицо преображается.

Глаза становятся цепкими, как у волкодава, заприметившего вышедшего из леса волка. Больше нет в них тоски, глубокой и темной, словно морская бездна. Этот человек за долю секунды вдруг преобразился, стал самим собой. Кем? Понятия не имею. Может демоном-убийцей, а может ангелом, творящим справедливость. Часто это одно и то же, всё зависит лишь от точки зрения.

Жан резко толкает дверь… и я вижу Брюнета, который сидит на кровати с большим перочинным ножом, приставленным к замку моего чемодана. Рядом с Брюнетом на кровати лежит мое нижнее белье, которое я перед тем, как принять душ, постирала в раковине и повесила сушиться в ванной. Что он с ним делал? Почему оно так аккуратно разложено на одеяле? И что он собрался делать с моим чемоданом?

Пока я стою словно статуя, оцепенев от шока, Жан входит в номер, делает два быстрых шага. Брюнету не откажешь в мгновенной реакции. Он быстро поднимается на ноги, замахивается ножом…

А дальше я лишь вижу, как смазанной от скорости молнией промелькнула рука Жана…

Его сжатый кулак врезался в подбородок Брюнета, и этот взрослый, сильный, уверенный в себе мужчина отлетает в другой угол номера, по пути снеся своим телом отельный телефон, стоящий на прикроватной тумбочке. Брюнет падает на пол — и остается там лежать без движения, словно большая сломанная кукла. Похоже, он потерял сознание. А еще я вижу его перочинный нож, вонзившийся в изголовье кровати. И осознаю, что если б Жан не был так быстр, этот довольно большой клинок запросто мог бы перерезать ему горло — Брюнет замахивался довольно энергично, явно собираясь не попугать, а ударить.

Внизу моего живота словно просыпаются бабочки. Мне одновременно и ужасно страшно, и приятно. Животный инстинкт самки, из-за которой подрались два самца, мурчит во мне и трется своей нежной спинкой, лаская меня изнутри, отчего в промежности становится горячо. Ничего себе меня тряхануло! Совершенно неожиданно для себя я настолько возбудилась от увиденного, что вынуждена без сил прислониться к дверному косяку. Иногда организм творит с нами странные вещи. Как сейчас, например, когда эмоциональный удар, который я перенесла, он пытается компенсировать таким вот странным образом. Чудны дела твои, природа-матушка…