— Мне нужно идти, Мира, — Хельвдан мягко отстранился. — Как бы я не хотел остаться, у меня целая гора дел. И долгое нахождение в твоей комнате может вызвать ненужные подозрения.

Он осторожно вытер мои мокрые щёки большими пальцами и, напоследок, нежно прижался губами ко лбу.

Уже у двери, он обернулся:

— И, Мира. Положись на меня, пожалуйста. Я лучше знаю Калантиэля. Не хочу, чтобы ты случайно сделала хуже. Он опасен и порой непредсказуем даже для меня.

После его ухода внутри осталась лишь пустота. Эмоции съели всё, что там было. Мне придётся положиться на Хельвдана де-Мирта. Придётся. Нельзя позволять себе вставлять ему палки в колёса. Нужно посоветоваться с Парисой! Она же хорошо знает и его, и Калантиэля, и Лею, в конце концов. Во всяком случае, хотя бы выслушает и поможет обуздать беспокойный разум.

— Париса! Я идиотка! — Я влетела на кухню, едва дыша — торопилась, пока меня кто-нибудь не захотел остановить. — А ты где?

— Да тут я, — она на мгновение показалась из каморки вся перепачканная в муке и вернулась к своему занятию. — Мышь дыру в мешке прогрызла, убираюсь вот. Мне Лея передала, что случилось. Дело, конечно, дрянь, но ничего! Выпутаемся, моя хорошая! — весело пролепетала женщина.

А я вот не разделяла её оптимизма.

— Да не в этом дело, — перебила Парису. — Тут кое-что похуже!

— Похуже? — Париса вышла на кухню, наспех вытерла руки и лицо о фартук и поставила чайник на тлеющие в печи угли. — Сейчас чайку сделаю, а ты давай, голуба моя, присаживайся и рассказывай, что уже стряслось?

— С чего бы начать… — я призадумалась, опуская пятую точку на тонкую скамью у стола. — Мозгов у меня нет, вот с чего! Я Хельвдана сильно обидела, наговорила лишнего, по лицу ещё ударила…

— Ты что сделала? Ударила? — Париса резко бросила занятие чаем и повернулась ко мне, брови её устремились вверх.

Ещё немного и того, гляди, пределы головы покинут.

А мне так паршиво стало. Огонь стыда прокатился от пят до самой макушки. И, хоть в голосе женщины не было укора, а только искреннее удивление, мне хотелось забраться под стол и просидеть там до конца дней своих.

— Я знаю, я тупица. Я не разобралась как следует, сразу обвинила, а потом он… он… — воспоминания о поцелуе замелькали перед глазами, сердце гулко забилось о рёбра, щёки моментально вспыхнули.

Я закрыла лицо руками, но это не помогло. Казалось, что я вся пылаю ярким алым цветом и сливаюсь с клятым платьем.

— Да что, в конце концов, произошло? — женщина не выдержала, села рядом и силой оттянула мои руки от лица, чтобы взглянуть в глаза.

— Я подумала, что это он сдал меня Калантиэлю. В тот момент я не нашла другого объяснения происходящему.

Я рассказала Парисе о реакции де-Мирта, об ужине у Императора и о том, что произошло уже после в комнате. Париса молча и очень вдумчиво выслушивала, иногда лишь коротко кивая.

— Ясно, моя хорошая. Нервы у тебя сейчас не в порядке, потому что свалилось на твою головушку слишком много. Гораздо больше, чем она может переварить за раз. — Париса мягко сжала мои ладони, и враз стало легче, отступило то титаническое напряжение, отступил страх, что меня осудят и я останусь одна в замке, одна против всех.

— Я думала, ты ругать меня будешь, — неловко заёрзала на скамье.

— Да за что же? Что ты влюбилась, и в голове каша? А-ха-ха-ха! — раскатистый смех разошёлся по помещению. — Ну, насмешила! Да оно ж всегда так поначалу. Чем быстрее перестанешь сопротивляться своим чувствам, тем быстрее пройдет «кисель вместо мозгов», — она ободряюще улыбнулась и погладила по руке.

Вода в чайнике активно забурлила, брызги шумно тушили угли. Кухарка наспех набросала трав в деревянные чашки, залила кипятком и вернулась на своё место с горячими напитками.

— Вот что, голуба. Значит, раз у тебя не сложилось доверие к Хельвдану за время вашего общения, я расскажу тебе о нём маленько. Хельвдан бы никогда не сдал тебя нашему Императору. Когда он был маленьким, то был единственным, кто дружил с Калантиэлем, но это не уберегло его от беды. Почивший в бою император Болдуил де-Сурт — отец нашего, прости Светлый Боже, Калантиэля — к старости лет умом тронулся, всё ему мерещились заговорщики и предатели. Отец и мать Хельвдана были близки к власти. Отец — правая рука императора, и мать, как его жена, тоже была много где задействована в делах империи, хоть и больше в «женских», но в совете участвовала. И вот старому императору показалось, что они решили его свергнуть. Ну, и… казнил он их, прямо у их маленького сына на глазах, а Хельвдана оставил жить только потому, что Калантиэль слёзно выпрашивал. Старший де-Сурт сына очень любил, баловал, не мог оставить без единственного друга, с которым тот мог общаться. Казалось бы, Хельвдан должен чтить и любить нашего Повелителя за спасение, но… — она сделала глоток чая. — Но проблема в том, что Калантиэль уже сейчас смахивает на отца, и Хельвдану очень не нравится, что происходит и в голове Императора, и в Иллемане из-за его выкидонов. Он не может в открытую выступать против, но с позиции друга и верного помощника может контролировать и направлять его, хотя бы пока тот прислушивается и поддаётся. Он уже давно не питает к этому паршивцу тёплых чувств.

— Выходит, он просто привязан к нему из-за чувства долга? Чтобы не дать натворить дел…

— Да, и чтобы чтить память о родителях. Он не забыл, он очень хорошо помнит. И ждёт подходящего времени, чтобы поквитаться за их бессмысленную смерть. Они ж и правда ничего дурного не замышляли и старались для блага нашей империи. На редкость порядочные люди у власти, да и просто как люди, и Хельвдан весь в них. Так что, девочка моя, не думай о нём плохо.

Теперь я чувствовала себя ещё большей дурой.