— А что, у кого-нибудь есть такой опыт? Кроме Российской империи? Я имею в виду ведение войн в сверхнизких температурах. Да мы их!.. — Сокол, похоже, уже представлял героического себя верхом на белом медведе.

— На войне учатся быстро. Она — этот… двигатель прогресса!

— О чём спорим? — к нам за стол заскочил Пётр, хапнул кружку Ивана и разочарованно вернул обратно — кофе не было.

— О! А вот и Витгенштейн, щас он нас рассудит. Говори, Петя: война за большой ледяной мост будет?

— Ох, ты ж! — похоже, от мата Петра остановила только вошедшая с кофейником Марта. — Дорогая Марта, а мне кружку можно? И побольше. И можно с коньяком.

— Что, прям вот так вот? — Иван покосился на Петю с величайшей подозрительностью. — Сразу пьём? И вообще, ты чего нас пугаешь?

— Я тут папеньке с бумажками разными помогаю. Ребята… Война не просто будет. Всё уже началось…

— В смысле — началось? — рявкнули мы хором.

— Тише-тише. В Арктике нашими разведчиками обнаружены две дрейфующие базы. И по тому количеству зенитных средств, что удалось засечь, атаковать их с воздуха — гиблое дело. Это раз. Второе. Они пока находятся в нейтральных водах. Это, конечно, может измениться, всё-таки льды, а не суша, но пока у нас связаны руки. Судя по официальным заявлениям — это исследователи Арктики. — Витгенштейн подчеркнул голосом абсурдность заявления. — Но тогда зачем столько оружия?

— А Смолянинова?

— А что Смолянинова? Белая Вьюга намораживает мост и пока ограничилась кольцом торосов вокруг стройки.

— Мобилизация? — когда надо, Сокол бросал валять дурака и вопросы задавал короткие и по делу.

— Не планируется. Пока только иррегуляры, — Пётр виновато посмотрел на меня.

Пришлось спросить:

— Ты чего?

— Вас с Хагеном скоро вызовут. Вы же в КОМе?

— Ну да, а чего ты разволновался? Это моя служба. Моя жизнь, так сказать. Да и вообще, кто ещё кроме казачества, да тем более сибирского, может спокойно морозы переносить? У нас по минус сорок зимой спокойно, а по северам так и по минус пятьдесят.

Витгенштейн поёжился и запил ощущения кофе. И пирожком заел. Нет, этим — прецелем.

Ко сну в этот вечер я отходил в глубоком раздумье. Чуйка прям верещала, что Хаген с Петром правы, и доучиться даже год мне не светит. А значит — что? Значит, учёбу Серафимину надо ускорить, и как можно сильнее. Пусть она тут, в Новосибирске останется. И защита. И работа. Да и условия для житья оченно хороши.

В НЕЗНАКОМОЙ ИПОСТАСИ

Никогда мне учителем не приходилось бывать. Разве что для Марты да для Серафимы. И первого сентября (а это был вторник), воспользовавшись тем, что день был более праздничный, нежели учебный, и после обеда лекций нам не поставили, я пошёл на второй этаж жилого корпуса, где расселили рано утром прибывших новонабранных кадетов.

Дверь на этаж оказалась закрыта, и на входе стоял один из подчинённых Семёныча.

— Это что у них? Контрольно-пропускной режим, что ли? — удивился я.

— Приказ, Илья Алексеич. Чтоб не побежали.

— Ну, понятно. Меня-то пустишь? Хочу со своими будущими учениками познакомиться.

— Да за ради Бога! Обратно выходить — стукни раза два да голос дай.

— Понял.

Внутри раздавались раздражённые голоса, и меня начало терзать некоторое предчувствие, что в этот раз снова сильно гладко не получится. С моим проникновением внутрь голоса стали слышнее.

— Да етить машу мать! — разорялся из неплотно закрытого ближайшего помещения голос, явно привыкший к командованию.

Я толкнул дверь. Комната была полна наряженных в кадетскую форму мальчишек (причём манипуляция переодевания произошла явно недавно, настолько необмято, чужеродно на них сидели кителя и брюки). Мордашки на монгол смахивают или на бурятов, но, однако ж, можно углядеть и отличия. Насколько мне известно — все тувинцы.

Посреди комнаты стоял начинающий опасно краснеть поручик, а напротив него — седоватый дядька, тоже в новой форме без знаков различия и тоже, явно, того же роду-племени, что и ученики.

— Господин поручик, помощь нужна?

Русский свирепо обернулся в мою сторону:

— А вы, позвольте узнать?..

— Хорунжий Коршунов, назначен к этим новобранцам преподавателем.

Поручик свирепо раздувал ноздри, смиряя дыхание и гнев заодно. Он был из военных, а я, хоть и преподаватель, и представитель конкурирующего ведомства — тоже военный, и это сыграло мне на руку. Он явно зачислил меня в союзники.

— Что ж, нас уже двое вменяемых! Поручик Сергеев, имею несчастье быть воспитателем этой банды.

Ага. И, судя по всему, не очень у него с новобранцами-то складывается.

— Выйдем, поговорим без лишних ушей? — прямо предложил я.

Сергеев зыркнул на пожилого тувинца и дёрнул подбородком:

— Извольте.

Мы вышли в коридор:

— Отойдём подальше?

— Пожалуй.

— Я смотрю, не заладилось у вас?

Сергеев дёрнул себя за ворот, словно ему было душно: