— А-а, — глубокомысленно сказал Адмар.

— А иногда они — необходимость. Я похитил ведьму прямиком с костра, предал все свои обеты и ударился в еретики-униты. И только однажды утром понял: жизнь десять лет по накатанной, это всегда дорога в преисподнюю.

Адмар хмыкнул.

— Ночь была проведена приятно?

ГэльСиньяк нахмурился.

— Бестактный вопрос, — потом улыбка неожиданно оживила его строгое лицо. — Более чем!

Фламы улыбнулся в ответ и поправил плащ, плотнее укутывая Джинджер. Потом хлебнул еще из фляги.

— Что значит жизнь

Без яда наслаждений?

Без сети заблуждений?

И без любовных увлечений?

Что значит жизнь

без смертного покрова,

когда она не чует завершенья?

Голос ГэльСиньяка прозвучал, как тихий шелест ветра.

— Уильям Безумец, — кивнул Адмар. — Поэма «Ремесло», стих восемнадцатый.

— Баллада смятения, — подтвердил имперец.

— Мне больше нравится последнее шестистишие, — пожал плечами музыкант. — «Мой друг, мое что значит слово…».

— Когда принц подарил мне эти строки, написанные весьма нерашливым, надо сказать, почерком, — лицо ГэльСиньяка озарила та же улыбка, чуть более озорная, — я был готов нарушить все заповеди и свернуть ему шею.

Адмар не знал, что на это ответить.

Не открывая глаза, Джинджер поняла — туман. Он ощущался кожей, лип к ней. Все заволокло белой мутью, так что неясно было, где небо, где земля. Костер едва разгонял этот туман, и сам казался лишь неясным желтым пятном.

Поднявшись, Джинджер закуталась в плащ и осторожно приблизилась к огню. Адмар. Он сидел, скрестив ноги, и скармливал жадному пламени хворост. От костра исходило приятное тепло, а от мужчины в противовес веяло холодом. Обернувшись на звук шагов, он окинул молодую ведьму взглядом и вернулся к прерванному занятию. Это задело Джинджер даже больше, чем пощечина. Она готова была первой признать, что заслужила хорошую оплеуху. Если не за собственную глупость, то за совокупность грехов. Она заслужила пощечину, но не холодное безразличие.

Подбирая полы плаща, девушка обошла костровище и села напротив. Теперь их с Адмаром разделяло пламя, пляшущее и выхватывающее подачку из рук. Его цвет обещал удачу в любовных делах, и это вызывало у Джинджер усмешку. Удача. Ну-ну.

Она чихнула и зябко повела плечами. Все сошлось одно к одному, и удаче здесь попросту не было места.

Адмар кинул ей флягу. Их взгляды встретились над костром.

— Дрянное, но согреться поможет.

Джинджер вытащила пробку. В нос ударил резкий сивушный запах дешевого виноградного вина. Пить его не хотелось совсем. Чуть смочив губы (запах, хоть и мерзкий, немного взбодрил), ведьма бросила флягу обратно.

— Я должен извиниться, — сказал Адмар.

Голос прозвучал глухо и монотонно.

— Должны? — не сдержавшись, Джинджер дала волю своему раздражению. — Ах, должны, благородный милорд Адмар?!

Тот вздохнул.

— «Должен» подразумевает, что вам вовсе не хочется это делать.

Адмар вздохнул еще тяжелее.

— Вот поэтому, госпожа, мужчины не любят извиняться. Мы просто говорим на разных языках. Я поступил дурно. Неправильно. Но и вы тоже.

— Квиты, — пробормотала Джинджер.

Адмар смотрел на нее очень внимательно, отчего Джинджер становилось не по себе. А еще, ей думалось, слова его немного стоят. Адмар слишком легко ими разбрасывается. Говорить — главное и самое любимое его занятие.

И — да — он ведь так и не извинился по-настоящему.

— Простите. За пощечину. Я не сдержался.

Это звучало странно. И Джинджер предпочла отшутиться.

— Кажется, вы давно об этом мечтали.

— Вы не должны были подвергаться опасности из-за такой глупости.

— Ваш наставник, — парировала Джинджер, — считал что, возможно, придется снимать с Фрэйни чары.

— Это не имеет никакого значения.

Все это, как не странно, больше походило на извинение, чем первые его слова. По крайней мере, на попытку это сделать. Впрочем, Адмар ведь заранее был прощен.

— Возьмите, — Джинджер вытащила кольцо. — У вас на него больше прав.

Адмар покачал головой.

— Оставьте себе. Что я буду делать с колдовским перстнем? И это, кажется, ваше…