Увидев его ухмылку, Мара снова расхохоталась.

Прежде чем он успел сообразить, как на это отреагировать, она толкнула его снова, сильнее, почти опрокинув на спину на скрипучую кровать с протёртым стёганым покрывалом.

На этот раз Ревик ничего не смог с собой поделать… он рассмеялся.

Глава 22. Глаза на затылке

Мои ноги дрожали, пока я поднималась по деревянным ступенькам, ведущим в мою викторианскую квартиру.

Я была измучена, отчаянно хотела попасть домой, просто лечь на диван или, если бы у меня хватило сил, принять горячий душ и вырубиться голышом на своей кровати. Я только что отработала две полные смены подряд, одна из которых была ночной, и я начала её, поспав примерно четыре часа.

Учитывая всё это, честно говоря, удивительно, что я вообще что-то заметила.

Однако я кое-что заметила.

Я резко остановилась на лестнице.

Я стояла там, не двигаясь, прямо перед крыльцом. Я не могла объяснить себе, почему остановилась. Ни одной связной мысли не приходило мне в голову, пока я стояла там. Я просто замерла, как животное, почуявшее запах хищника на переменчивом ветру.

Я огляделась, затаив дыхание.

Тишина.

Ничего, кроме отдалённого уличного движения, шума ветра и звона бамбуковых колокольчиков за закрытым окном моей спальни.

Ничто не выглядело иначе по сравнению с тем, что я помнила.

Ничто не звучало по-другому и не пахло по-другому.

Воздух раннего утра был свежим, превращал моё дыхание в пар.

Я могла видеть горящие огни в большей части квартала, людей в окнах, готовящихся к работе. Я чувствовала запах кофе вместе с обычным слабым привкусом морской соли в воздухе. Я слышала крики чаек, автомобильные гудки, шум машин, проносящихся мимо по близлежащим улицам Дивисадеро и Оук. Из какого-то открытого окна монитор транслировал новостную ленту, рассказывающую о чём-то в Китае.

Я услышала чей-то смех… кто-то кричал на кого-то, вероятно, на маленького ребёнка… дальше по улице лаяла собака.

Даже эти звуки казались приглушёнными.

По меркам города было тихо, но не странно тихо.

Обычное тишина раннего утра перед началом дня.

Каждодневная тишина, в которой большинство ещё не допило свою первую чашку кофе.

Ничто, абсолютно ничего из того, что я могла видеть или слышать, не было неправильным.

Это раздражало и расстраивало меня.

Не сама тишина и даже не отсутствие определённых, конкретизированных «плохих вибраций», на которые можно указать, а растущая частота этих внезапных приступов, колебаний и замираний.

Такое чувство словно я за одну ночь превратилась в испуганного оленя. Как будто я постоянно ни с того ни с сего шарахалась от чёртовых теней. Я никогда раньше такой не была. Я никогда раньше этого не делала. Никогда. Я никогда не была той, кто так боялся или постоянно думал, будто со мной вот-вот случится что-то плохое.

Чёрт возьми, если уж на то пошло, я всегда была полной противоположностью.

Ну, по крайней мере, по словам Джона.

Какая-то часть меня не могла смириться с тем, что я стала одной из тех напуганных людей, на которых мы с Касс обычно закатывали глаза, когда они высказывали сомнения по поводу жизни в городе, или впадали в паранойю, проходя мимо анклава беженцев, или пугались, увидев на улице видящего без поводка.

Я думаю, это было хуже, чем сам страх: неуверенность в себе, которая пришла вместе с ним.

Если я собиралась постоянно бояться, чёрт возьми, мне нужно было что-то осязаемое, на что можно было бы указать, какой-нибудь источник этого страха, пусть даже глупый. Мне нужна была отправная точка, чтобы я могла хотя бы попытаться образумить эту часть моего мозга. Я подумала, что если бы я знала, что меня выводит из себя, я могла бы показать себе, что это такое и насколько это глупо.

Я могла бы закричать: «Вот! Вот оно! ВОТ что меня провоцирует! И смотри! Это чертовски безвредно! Так что остынь, чёрт возьми, ладно?»

Но я понятия не имела, что послужило триггером.

Ветер? Мой дом? Запах бекона? Кофе?

Скрип деревянных ступенек под моими ногами? Лающие собаки? Чайки?

Или то, что я просто существовала, будучи мной?

Я понятия не имела.

Я понятия не имела, что вызвало этот страх и паралич в моём мозгу.

Мне не казалось, что какая-то одна вещь привлекла моё внимание, хотя я смотрела. Я, конечно, что-то чувствовала. Но эти вещи были менее осязаемыми, и их невозможно было выразить словами. Я не доверяла этим вещам. Они были больше похожи на воспоминания, чем на восприятие. Это те вещи, которые рисовал мой разум с тех пор, как я была ребёнком.